ОБ ОДНОЙ АНТИПАТРИОТИЧЕСКОЙ ГРУППЕ
ТЕАТРАЛЬНЫХ КРИТИКОВ.

РЕДАКЦИОННАЯ СТАТЬЯ «ПРАВДЫ»

28 января 1949 г.

Огромная идейная, художественная, воспитательная сила советской литературы, как и советского искусства, советского театра, заключается в их теснейшей, непосредственной и глубокой связи с жизнью. Тем и дорога и близка советская литература, советская драматургия народу, что он находит в ней отражение своих дел, чувств, мыслей, что она отвечает на его запросы, участвует с ним в социалистическом строительстве, в неустанном движении вперед к коммунизму. Советская драматургия в художественных образах показывает животворную силу советского патриотизма, которая сделала героизм массовым в нашей стране, поставила рядового нашего человека на десять голов выше любого представителя буржуазного мира. В теснейшей связи со всем историческим творчеством народа — глубочайший и живительный источник социалистического реализма. Здесь и животворные родники советского патриотизма, ибо нельзя творить новое в жизни советского народа, не будучи преданным всей душой советской земле, не горя пламенем любви к своему народу — созидателю коммунистического общества.

Об этом говорит советским писателям, советским драматургам партия большевиков, руководящая строительством коммунизма. Социалистический реализм так же неразлучен с живым, горячим, любовным интересом к жизни и деятельности народа, с глубоким и благородным патриотическим чувством, как буржуазный ура-космополитизм связан с безразличным, равнодушным отношением к народу, к его творчеству, с равнодушным, оскопленным, холодным эстетством и формализмом.

Этому учит и вся история русской передовой литературы. Страстная борьба Белинского за реализм была насквозь проникнута высоким патриотическим чувством, ибо правда искусства, которой он требовал от писателей, от драматургов, от актеров, коренилась в горячей любви к своему народу, в любви к отечеству, рождавшей борьбу за свободу от его тиранов. Белинский клеймил эстетство, «искусство для искусства», игру в искусство, потому что эстетство всякого рода было не только фальшиво, но и антинародно, реакционно по своему существу, антипатриотично, антинационально.

Заветы Белинского, поддержанные и развитые Чернышевским и Добролюбовым, прошли через всю русскую передовую литературу и создали благороднейшие ее традиции. Эти корифеи русской критики, великие просветители, показали в самом своем облике, каков должен быть критик реалистической литературы и реалистического театра. Нельзя и поныне без волнения перечитывать статьи Белинского о театре. Он видел в художественных образах, создаваемых на сцене, сильнейшее средство для воплощения своих революционно-демократических идей. Белинский горячо любил свой народ, знал его — и он требовал, чтобы русский народ и в театре был таков, каким создала его история.

Времена изменились с тех пор, когда Белинский писал о театре. Советский народ сбросил носителей общественной реакции, ликвидировал без остатка классы эксплуататоров-паразитов, чудесно развернулось творчество народа во всех областях жизни...¹ Социалистическое строительство, вдохновенный патриотический подъем во время Великой Отечественной войны, грандиозный всенародный подвиг созидательного труда после войны, развитие новых черт в характере советского человека, непрестанные поиски нового на производстве и в науке — какой это все благодарнейший материал для искусства, для литературы и поэзии! И лучшие писатели советского народа, охваченные тем же творческим энтузиазмом, каким живет весь народ, стараются внести и свой вклад в общее дело, памятуя о том, как высоко ценит наша партия всякую честную идеологическую работу на пользу народа, как высоко оценила она писательский труд, назвав писателей «инженерами человеческих душ».

Партия не раз указывала, к каким плачевным и гибельным последствиям приводит писателя отрыв от жизни и борьбы советского народа и как оплодотворяют и вдохновляют творчество писателя великие идеи советского патриотизма. Оголтелый космополитизм не только антинароден, но и бесплоден. Он вреден, как те паразиты в растительном мире, которые подтачивают ростки полезных злаков. Он служит проводником враждебных нам буржуазных реакционных влияний.

Партия в своих постановлениях о борьбе на идеологическом фронте особое внимание уделила советской критике. Критик — это первый пропагандист того нового, важного, положительного, что создается в литературе и искусстве. Исключительно велика роль критика театрального. Он должен широко, через печать, распространять действие художественных сценических образов. Подлинный советский критик, любящий свое дело, преданный социалистическому искусству, не может не быть горячим патриотом, не может не гордиться, когда на сцене появляется новое произведение — пусть еще и недостаточно совершенное, но смело выдвинувшее новую идею, создавшее новый образ советского человека. Критик театральный — верный помощник театра в поисках наилучшего, наиболее верного и наиболее талантливого воплощения в художественных образах того, чем живет страна.

К сожалению, критика, и особенно театральная критика, — это наиболее отстающий участок в нашей литературе. Мало того. Именно в театральной критике до последнего времени сохранились гнезда буржуазного эстетства, прикрывающее антипатриотическое, космополитическое, гнилое отношение к советскому искусству.

*   *   *

В театральной² критике сложилась антипатриотическая группа последышей буржуазного эстетства, которая проникает в нашу печать и наиболее развязно орудует на страницах журнала «Театр» и газеты «Советское искусство». Эти критики утратили свою ответственность перед народом; являются носителями глубоко отвратительного для советского человека, враждебного ему безродного космополитизма; они мешают развитию советской литературы, тормозят ее движение вперед. Им чуждо чувство национальной советской гордости.

Такого рода критики пытаются дискредитировать передовые явления нашей литературы и искусства, яростно обрушиваясь именно на патриотические, политически целеустремленные произведения под предлогом их якобы художественного несовершенства. Полезно вспомнить, что именно таким атакам идеологического противника подвергались в свое время творчество великого писателя Максима Горького, такое ценное произведение, как «Любовь Яровая» К. Тренева, и другие.

Огромное идейно-художественное значение имеет образ рабочего-революционера Нила в пьесе М. Горького «Мещане». А критик Ю. Юзовский, среди иезуитских похвал по адресу пьесы, пытался внушить читателю, будто Нил — «несовершенная фигура у Горького», будто автор выступает «здесь как публицист, не всегда заботясь о том, насколько в данном случае правомерно это вмешательство публицистики в художественную ткань пьесы».

«Художественная ткань», логика сюжета, которую якобы нарушают поступки Нила в замечательном творении Горького, — вот маска буржуазного эстета, которой он прикрывает свою антиреволюционную, антипатриотическую сущность, пытаясь принизить мужественный, благородный образ одного из первых рабочих революционеров-большевиков, запечатленный великим пролетарским писателем А.М. Горьким.

Тот же Ю. Юзовский, цедя сквозь зубы слова барского поощрения, с издевательской подковыркой по линии критики «сюжета» пишет о пьесе А. Сурова «Далеко от Сталинграда», о пьесе «Победители» Б. Мирского, отмеченной Сталинской премией, о роли Зои в пьесе «Сказка о правде», роли, за исполнение которой актриса Н. Родионова была удостоена Сталинской премии. Критик Ю. Юзовский не находит ничего лучшего, как, разглагольствуя об этой роли, писать о «белом жертвенническом веночке». «Эта лирика жертвенности, — пишет критик, — очень далека от романтизма, который мы ищем».

Полна издевательства его статья, где он язвит по поводу «счастливого, бодрого» вида героев в советских пьесах, по поводу того, что драматурги идут нередко якобы «от тезиса», о «самодовольстве» героя, о тенденциях, якобы «разъедавших наше искусство», о том, что авторы пьес зачастую не хотят «думать» и тем самым не дают якобы «думать своему герою». А чего стоит такое рассуждение: «Раз герой советский, то он обязательно... должен одержать победу — этого рода философия ничего общего с диалектикой жизни не имеет». Выписывая убогие каракули, пытаясь придать им вид наукообразия, критик гнусно хихикает над «мистической презумпцией обязательного успеха, раз за нее борется советский герой». Слово презумпция, как известно, означает «предположение, которое считается истинным, пока его правильность не отвергнута». Особо возмутительный смысл приобретает нарочито туманная фраза критика, если учесть, что она была написана в 1943 году, после великой победы Советской Армии под Сталинградом. И этот свой вредный, облеченный в заумную форму бред он пытается выдать за критику художественных недостатков, за борьбу с «художественной демобилизованностью». Нет, здесь не только скрытая, но и явная борьба против стремления изобразить цельный, всепобеждающий характер советского человека.

В статьях А. Гурвича другая форма маскировки, нежели у Ю. Юзовского. А. Гурвич делает злонамеренную попытку противопоставить советской драматургии классику, опорочить советскую драматургию, пользуясь авторитетом... Тургенева. Говоря о советских спектаклях, он вещает: «Только один образ заставил нас встрепенуться, почувствовать что-то значительное и близкое... Это была Верочка из "Месяца в деревне" Тургенева... Мы... в глубине души почувствовали, что только одна эта застенчивая, страстная девочка протягивает Зое Космодемьянской через столетие и через головы многих героинь наших пьес свою руку и обменивается с ней крепким рукопожатием».

Поставим точки над «и». «Мы» — это те, кто лишен чувства советского патриотизма, кому не дороги по-настоящему ни образ Зои Космодемьянской, ни произведения нашей литературы, которую советский народ ценит за правдивые отображения героической красоты нашей жизни, красоты душевного мира советского человека.

А какое представление может быть у А. Гурвича о национальном характере русского советского человека, если он пишет, что в «благодушном юморе и наивно доверчивом оптимизме» пьес Погодина, в которых якобы выразился «национальный характер мироощущения драматурга», зритель видел свое отражение и «испытывал радость узнавания», ибо, дескать, «русским людям не чуждо и благодушие».

Поклеп это на русского советского человека. Гнусный поклеп. И именно потому, что нам глубоко чуждо благодушие, мы не можем не заклеймить этой попытки оболгать национальный советский характер.

А. Гурвич в образе Ивана Шадрина из пьесы «Человек с ружьем» видит человека раздвоенного, захваченного волнами революции и «барахтающегося в бесплодном сопротивлении», прежде чем отдаться ее могучему течению. Это сказано о солдате-крестьянине, встретившемся с Лениным, о человеке, сознание которого пробудилось под влиянием рабочего-большевика.

Партия поддерживала и поддерживает все новое, передовое в литературе и искусстве, дает решительный отпор попыткам опорочить произведения, проникнутые духом советского патриотизма, беспощадно разоблачала и разоблачает антипатриотические вылазки.

Однако люди, зараженные пережитками буржуазной идеологии, пытаются еще кое-где отравлять здоровую, творческую атмосферу советского искусства своим тлетворным духом. То более открыто, то в более замаскированной форме они пытаются вести свою бесплодную, обреченную на сокрушительное поражение борьбу.

Жало эстетско-формалистической критики направлено не против действительно вредных и неполноценных произведений, а против передовых и лучших, показывающих образы советских патриотов. Именно это и свидетельствует о том, что эстетствующий формализм служит лишь прикрытием антипатриотической сущности.

Особенно уютно чувствовали себя такого рода критики в затхлой атмосфере объединения театральных критиков при ВТО — Всероссийском театральном обществе (председателем бюро объединения был Г. Бояджиев), комиссии Союза писателей по драматургии (где председательствовал А. Крон). Там во всей неприглядности выворачивается изнанка тех, кто в иных местах выступает маскируясь, скрывая нередко порочное содержание своих высказываний за наукообразными завитушками, заумным языком, нарочитыми выкрутасами, потребными лишь для того, чтобы затемнить существо дела.

Именно там театральный критик А. Борщаговский, умалчивая о произведениях, извращающих советскую действительность и образы советских людей, весь пыл своей антипатриотической критики направил на пьесу А. Софронова «Московский характер» и на Малый театр, поставивший эту пьесу. Тот же А. Борщаговский, который в свое время пытался опорочить пьесу «В степях Украины» А. Корнейчука, вознамерился ныне ошельмовать такие произведения, как «Хлеб наш насущный» Н. Вирты, «Большая судьба» А. Сурова и др.

Именно там критик А. Малюгин ополчился против таких глубоко патриотических произведений, заслуживших широкое признание народа, как «Великая сила» Б. Ромашова, «Хлеб наш насущный» Н. Вирты, «В одном городе» А. Софронова.

На совещании в ВТО критик Е. Холодов вел атаки против пьес «В одном городе» и «Хлеб наш насущный».

В то время, когда перед нами со всей остротой стоят задачи борьбы против безродного космополитизма, против проявлений чуждых народу буржуазных влияний, эти критики не находят ничего лучшего, как дискредитировать наиболее передовые явления нашей литературы. Это наносит прямой вред развитию советской литературы и искусства, тормозит их движение вперед.

Этой же, с позволения сказать, «работой» занимаются, как мы видели, А. Гурвич, Ю. Юзовский и другие. Их пустой, раздутый «авторитет» до сих пор еще не разоблачен по-настоящему. Порочные взгляды критиков Борщаговского, Гурвича, Юзовского, Варшавского, Бояджиева, стоящих на позициях антипатриотических, питают всякого рода чуждые народу извращения в деятельности ряда критиков.

Чего стоит такое издевательское высмеивание А. Борщаговским художественного руководителя Малого театра К. Зубова на так называемой «творческой конференции» при обсуждении спектакля «Московский характер»:

«Когда патетически Зубов начинает говорить, что Софронов дышит идеями нашего времени, какое-то придыхание, какое-то священнодействие в эту минуту творится во всем существе режиссера-художника. Я сопоставляю этот ложноклассический темперамент, сопоставляю со спектаклем в Малом театре на советскую тему».

Что это, как не попытка охаять и ошельмовать и автора пьесы на партийную тему, старейший театр нашей страны, активно работающий над современной советской темой?

Приведем горячие, искренние слова из выступления К. А. Зубова, которое вызвало озлобленные издевки критика:

«Я хочу сказать, прежде всего, несколько слов о том, почему Малый театр взялся за пьесу "Московский характер"... То, что заложено в пьесе Софронова, столь велико, столь радостно, столь дышит верой в нашу жизнь, столь оптимистично, что об этом нельзя умолчать. Этому надо помогать... Мне кажется, что поэтическая комедия, чистая комедия, оптимистическая комедия, которая заражает верой в нашу жизнь, в нашу действительность, в наше будущее, в те идеи, которыми мы живем, которыми мы дышим, — это уже столь важно, что нельзя отказать себе в удовольствии работать над этим. Вот что увлекло театр... Вы проникаетесь вместе с ним (драматургом. — Ред.) верой в нашу прекрасную действительность... Мы обязаны это подметить прежде всего, а дальше говорить, правильный ли сюжет... Театр... горячо защищает автора в этом смысле и вправе требовать помощи, а не "критики", которая осекла бы надежды, которая дала бы возможность не верить в свои силы».

Эти слова могут быть отнесены ко всем лучшим пьесам, проникнутым гордостью за нашу великую советскую Родину, сыновней любовью к ней.

И они хорошо разоблачают вредоносную роль той группы критиков, которая пытается отвести драматургию и театр от тем, вдохновленных чувством советского патриотизма.

Весьма неприглядную позицию в вопросе об отношении к современному репертуару, и в частности к спектаклю «Московский характер», заняла редакция «Литературной газеты». «Литературная газета» в редакционном отчете с претенциозным заголовком «Разговор о судьбах репертуара» (от 4 декабря 1948 года) подняла на щит порочный доклад А. Борщаговского на совещании о новых пьесах и присоединилась к его злопыхательским выпадам против линии Малого театра на постановку современных патриотических пьес.

*   *   *

Как приняли некоторые критики указания, сделанные партией о репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению? Побудила ли их суровая, справедливая партийная критика к пересмотру своих позиций? Занялись ли эти критики самокритикой?

Нет. Как раз критика оказалась не по плечу этим горе-критикам. Они не хотели отнестись к себе критически, потому что боялись обнаружить свое полное идейное банкротство. Но они и не прекратили свою деятельность, направленную теперь прямо против указаний партии, деятельность групповую и антипатриотическую. Роли разделились. Некоторые лидеры этой группировки окопались в затхлых комиссиях ВТО. Здесь они, собрав вокруг себя приятелей, стали создавать фальсифицированное «общественное мнение» против новых советских пьес, фактически — против советского репертуара вообще.

Некоторые стали изображать из себя загадочных «молчальников». Но они не молчали в действительности. На пленуме Союза советских писателей были оглашены выдержки из стенограмм речей этих «молчальников», — позорные и невежественные излияния, дышащие враждой к современному советскому репертуару, к патриотическим произведениям наших драматургов.

Шипя и злобствуя, пытаясь создать некое литературное подполье, они охаивали все лучшее, что появлялось в советской драматургии. Они не нашли доброго слова для таких спектаклей, как «Великая сила», «Московский характер», «Хлеб наш насущный», «Большая судьба». Мишенью их злобных и клеветнических выпадов были в особенности пьесы, удостоенные Сталинской премии.

Конечно, еще во многих пьесах советского современного репертуара есть немало недостатков. Все они, разумеется, подлежат творческой, товарищеской критике, идейной и художественной. Но эстетствующие сплетники не о такой критике заботились и думали. Они охаивали эти пьесы сплошь, и именно за то, что эти пьесы, при всех недочетах, проникнуты советской идейностью и принципиальностью, ставят важнейшие политические вопросы, помогают партии и советскому народу в борьбе с низкопоклонством перед буржуазной иностранщиной, в борьбе с бюрократизмом, с хищничеством, с преобладанием личных мотивов над общественными. Все эти пьесы воспитывают советский патриотизм и стремятся показать со сцены, силой художественных образов, все то новое, что рождается в советском обществе.

Давно обанкротившиеся Юзовские и Гурвичи «молчали», за них выступали Борщаговские и другие, проникавшие из специальной искусствоведческой печати в общую и прикрывавшие громкими фразами все ту же неприязнь к воплощению в художественных образах идей советского патриотизма.

Мы помним слова товарища Сталина: «Могут сказать, что замалчивание не есть критика. Но это неверно. Метод замалчивания, как особый способ игнорирования, является также формой критики, правда, глупой и смешной, но все же формой критики».

Попытки отмолчаться, попытки мошенничать в критике вместо открытой принципиальной постановки вопроса не помогут этой антипатриотической группе критиков.

Перед нами не случайные отдельные ошибки, а система антипатриотических взглядов, наносящих ущерб развитию нашей литературы и искусства, система, которая должна быть разгромлена.

Не случайно безродные космополиты подвергают атакам искусство Художественного театра и Малого театра — нашей национальной гордости. Они пытаются подорвать доверие к их работе, когда эти лучшие в мире театры ставят пьесы на советские темы, раскрывают образы советских людей.

Первоочередная задача партийной критики — идейный разгром этой антипатриотической группы театральных критиков.

На происходившем недавно пленуме правления Союза советских писателей было положено начало разоблачению и разгрому этой антипатриотической группы театральных критиков.

Наша критика должна помнить, что она призвана поддерживать передовые, патриотические тенденции в литературе и искусстве, неустанно пропагандировать все лучшее, что ими создано, смело, принципиально разоблачать имеющиеся недостатки, воспитывать писателей, художников в духе советского патриотизма.

*   *   *

Советская драматургия и советский театр стоят на правильном пути. Советское искусство питается богатейшими, небывалыми в истории культуры источниками социалистического строительства. Но лишь тому открыты эти источники, кто сам участвует в творчестве новой жизни, в борьбе за коммунизм. Кто смотрит на эту жизнь со стороны, рыбьими глазами равнодушного наблюдателя, тот неизбежно остается позади.

Надо решительно и раз навсегда покончить с либеральным попустительством всем этим эстетствующим ничтожествам, лишенным здорового чувства любви к Родине и к народу, не имеющим за душой ничего, кроме злопыхательства и раздутого самомнения. Надо очистить атмосферу искусства от антипатриотических обывателей.

Наши писатели-драматурги должны стать еще ближе к жизни народа, к его труду, к его передовым людям, к изумительным новым явлениям в городе и в колхозах, ближе к дружным всходам коммунистического быта и коммунистической морали! Стоит войти в жизнь, окунуться в самую ее гущу, — и любовь к Родине, к народу откроет неисчислимые источники художественных образов. Мы видим это по тем произведениям, которые нашли такой горячий прием у советского читателя и зрителя. Он требователен, этот читатель и зритель, самый чистый, идейный, благородный в мире. Он строго критикует за ошибки и промахи. Но он любовно поддерживает писателя, драматурга, когда видит в нем горячий, подлинно патриотический интерес к великим деяниям народа.

Партийная советская критика разгромит носителей чуждых народу взглядов, она расчистит поле для плодотворной деятельности советского театра и выполнит те задачи, которые поставлены перед нею партией, народом.

Публикуется по: Правда. 1949. 28 января.

¹ Здесь и далее отточие в тексте.

² Здесь и далее выделено в тексте.

Имеется несколько свидетельств, в том числе документальных, о роли И.В. Сталина в появлении публикуемой редакционной статьи «Правды», придавшей кампании против космополитизма на этой ее стадии антисемитскую направленность.

Два таких свидетельских воспоминания опираются на высказывания члена ЦК, генерального секретаря ССП СССР А.А. Фадеева, одного из главных участников кампании против «группы антипатриотических критиков», принимавшего непосредственное участие в заседании Оргбюро ЦК 24 января 1949 г., на котором и было принято решение о выступлении «Правды» с редакционной статьей.

Ссылаясь на Фадеева, известный писатель и публицист И.Г. Эренбург писал, что кампания против театральных критиков, преимущественно евреев, «была начата по указанию Сталина» (Эренбург И. Собр. соч.: В 9 т. Т. 9. М., 1967. С. 574). Так же с ссылкой на Фадеева, другой писатель, К.М. Симонов, в то время заместитель Фадеева в ССП и главный редактор журнала «Новый мир», писал, что инициатива появления комментируемой редакционной статьи «принадлежала непосредственно Сталину» (Симонов К.М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине. М., 1990. С. 187).

Имеется суждение и о том, что статья появилась после «редактуры Сталина» (Костырченко Г. В плену у красного фараона. Политические преследования евреев в СССР в последнее сталинское десятилетие: Документальное исследование. М., 1994. С. 191). В пользу такого суждения говорит тот факт, что, как стало теперь известно, еще в 1941 г. Сталин использовал введенный статьей в пропагандистский оборот термин «безродный космополит», который, по его словам, «готовил почву для вербовки шпионов, агентов врага» (Чернявский Г.И. Дневники Г.М. Димитрова // Новая и новейшая история. 2001. № 5. С. 54). Обвинение представителей советской интеллигенции, прежде всего из числа евреев, в деятельности, прямо служащей интересам врагов Советского Союза, широко применялось в ходе кампании против космополитизма.

Определенным документальным подтверждением роли Сталина в этом деле может служить рукописная запись (карандашом), которую сделал главный редактор «Правды» П.Н. Поспелов на приеме у Г.М. Маленкова накануне появления редакционной статьи. Причем в аппарате ЦК было хорошо известно, что в этот период Маленков был всего лишь простым исполнителем идеологических установок Сталина. Вот эта запись часовой беседы и ее главный результат:

«С тов. Маленковым.

27 января 1949 г. 2 ч. 55

3 ч. 55 м.

Поправки к статье "Об одной антипатриотической группе театральных критиков".

Для разнообразия дать три формулировки: в первом случае, где употребляется слово "космополитизм" — ура-космополитизм; во втором — оголтелый космополитизм; в третьем — безродный космополитизм.

После внесения этих поправок — можно печатать в завтрашнем номере "Правды"» (РГАСПИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 98. Л. 1).

О роли И.В. Сталина в начатой этой статьей антисемитской стадии кампании говорит и то обстоятельство, что вскоре глава Агитпропа ЦК Д.Т. Шепилов отчитывался перед советским вождем о первых откликах на статью «Правды» (см. документ № 103).

Заслуживает упоминания и еще одно свидетельство. Достаточно информированный современник событий A.M. Борщаговский писал, что двумя основными авторами редакционной статьи в «Правде» были А.А. Фадеев и Д.И. Заславский, которым на заседании Оргбюро ЦК 24 января было поручено «выступить с принципиальной установочной статьей», что не исключало участия и третьих лиц (Борщаговский A.M. Записки баловня судьбы. М., 1991. С. 4, 74, 221).

О том, как готовилась комментируемая статья в редакции «Правды», см. также документ № 136.

Критический разбор статьи см.: Борщаговский A.M. Указ. соч. С. 74—84.

Источник: Правда. 1949. 28 января. То же: Сталин и космополитизм. 1945—1953.
Документы Агитпропа ЦК. М.: МФД: Материк, 2005, с.232-241.