Е. Б. Музрукова, Л. В. Чеснова

СОВЕТСКАЯ БИОЛОГИЯ В 30–40-Е ГОДЫ:
КРИЗИС В УСЛОВИЯХ ТОТАЛИТАРНОЙ СИСТЕМЫ

© Е.Б.Музрукова, Л.В.Чеснова

 

Выявление и изучение закономерностей развития отечественного естествознания в 30–40-е гг. – безусловно одна из главных задач социальной истории советской науки. Здесь важно установить и общие принципы, и коренные различия, существовавшие в развитии отдельных наук и научных направлений. Попытки подобного рода уже были сделаны в нашей литературе. Достаточно упомянуть содержательную статью Д.А.Александрова и Н.Л.Кременцова¹.

Но история, как известно, не сводима к набору определенных, пусть и чрезвычайно удачно подобранных формул. В эпоху бурных общественных процессов и социальных катаклизмов усиливается роль таких социо-психологических факторов как "вненаучные аргументы", "скептическое отношение к учителям", соглашательство с позициями "сильных мира сего".

В истории отечественной биологии эти "политические приемы" прозвучали особенно сильно, подавляя подчас все остальные. На них мы и хотим остановиться.

Как неоднократно подчеркивал в своих выступлениях М.Г.Ярошевский, "30–40-е годы в истории науки СССР – это и репрессии идей, и репрессии научного сообщества". Самое страшное заключалось в том, что в это время началась нравственная деформация личности. Для того, чтобы сохранить свою жизнь, жизнь своих близких, иметь возможность все-таки вести научную работу, сохранить созданное научное направление, люди начинают жить двойной жизнью. Возникает феномен двойного сознания, или двоемыслия, по Оруэллу.

Понимая всю нелепость и абсурдность происходящего, невозможность что-либо изменить, даже лучшие представители научного сообщества пытаются найти свою "экологическую нишу", заниматься тем, что не вызовет недовольства властей.

Это, прежде всего, относится к тематике исследований. Даже тем, кто еще мог в 30–е гг., до окончательной победы "лысенковщины", заниматься такими "буржуазными" направлениями, как классическая генетика, иммунология, физиология высшей нервной деятельности, приходилось постоянно искусственно связывать свои исследования с диалектическим материализмом и задачами "текущего момента".

Наиболее проходимыми становились темы, безупречные с точки зрения господствующей идеологии: эволюционное учение и дарвинизм (иногда совершенно неверно трактуемое), описательные морфологические дисциплины, клеточная теория (и всевозможные спекуляции на ней), упомянутая Ф.Энгельсом в "Диалектике природы". Приоритет отдавался прикладным наукам, связанным с сельскохозяйственной практикой: увеличением урожайности сельскохозяйственных культур или плодовитости скота, что соответствовало установкам партии. "Наша наука начинает все больше приводить в движение маховое колесо нашей практики. Она перестает быть занятием парочки кабинетных ученых; она уже непосредственно соприкасается с великими задачами хозяйственного строительства, от которого она – прямо или косвенно – получает свои теоретические задания. Рабочий класс лихорадочно быстро расширяет круг своей работы"², – это из директивной речи Н.И.Бухарина в 1928 г.

Кроме того, поддержкой "сверху" пользовался ряд медико-биологических проблем, которые на фоне миллионов смертей от голода и пыток поднимали вопрос о победе над смертью при социализме и достижении мифического долголетия – своего рода "сказка" для взрослых.

Что касается истории биологии, то здесь выбирались "прогрессивные" ученые, боровшиеся с реакцией во всех ее обличьях. В длинном историческом списке стояли самые разнообразные фигуры: начиная с философов античности и кончая К.А.Тимирязевым и И.И.Мечниковым, провозглашенным чуть ли не борцом с самодержавием. Таким образом, мы видим, что определенные черты упрощения и инфантилизма становятся неотъемлемой частью и биологии 30-х гг.

Наиболее характерными чертами биологии 20–30-х гг. стало огосударствление и идеологизация. Воля к знанию отождествлялась с волей к власти. Провозглашенная на словах свобода "пролетарской" науки не значила ровным счетом ничего. Она полностью была подчинена государственным органам власти или псевдонаучным организациям, так или иначе связанным с властными структурами.

Весьма показателен в этом отношении анализ, проведенный на основе архивных материалов И.А.Тугариновым о роли Всесоюзной ассоциации работников науки и техники для содействия социалистическому строительству (ВАРНИТСО) в Академии наук СССР³. Оказалось, что после 1927 г., когда, на первый взгляд, были созданы нормальные условия для развития академической науки, она явилась очень сильным конкурентом науке ведомственной. Кроме того, важно было не допустить выхода академической науки, набиравшей реальную силу, из-под контроля госаппарата и ГПУ. Именно для этих целей и была создана ВАРНИТСО.

В инициативную группу ученых, стоявших у истоков ассоциации, вошли известные биологи: А.Н.Бах, А.И.Опарин, Б.И.Збарский, Б.М.Завадовский. Инициаторы отлично понимали свои цели и задачи, что отражено в проекте решения группы, больше похожем на отчет тайной полиции. В нем говорится: "Инициативная группа приходит к необходимости различать следующие основные течения: 1) группа активных советских работников, идейно солидарных с коммунистической партией и советской властью; 2) группа промежуточных и колеблющихся; 3) группа противников советской власти, тайно или явно враждебных социалистическому строительству"⁴. В отношении каждой группы была выработана соответствующая тактика действий.

Если вспомнить развитие науки в России до революции, то большинство российских ученых ставили перед собой цель научной работы вне всякой политической деятельности, хотя определенная часть революционно-демократической интеллигенции стремилась подчинить интересы науки высшему служению народу. В основном же русские ученые использовали принцип И.С.Сеченова: "Ни реакции, ни революции".

Неудивительно поэтому, что государственной власти пришлось столкнуться с сопротивлением научного сообщества при попытке подавить традиционные свободы. Дух авторитарности вовсе не являлся родным для "русской почвы", а тем более для свободолюбивых и свободомыслящих в большинстве своем русских ученых-естественников. Мы позволили себе процитировать довольно значительный отрывок из статьи С.И.Лунева, характеризующий состояние русской культуры, обусловившее те жестокие меры, к которым пришлось прибегнуть тоталитарному режиму при ее огосударствлении: "Русская культура... была открытой, чем и объясняется ее феномен: с одной стороны, готовность воспринять целые духовные пласты других цивилизаций, творчески переработать их и органично интегрировать в себя, а с другой стороны, оказывать самое активное воздействие на другие цивилизации. Именно духовная свобода способствовала тому, что в России значительно чаще, чем в других странах, носителями революционных идей становились выходцы из тех классов и слоев, против которых эти идеи и были направлены... Естественно поэтому, что практически всю российскую интеллигенцию, воплощавшую дух народа, тоталитарному режиму пришлось уничтожать под корень, и она либо эмигрировала (и способствовала колоссальному творческому скачку Запада), либо закончила свой путь еще более трагично на родной земле".

Подчинение науки государственной власти стало возможным лишь с применением репрессий. То же самое произошло и с "идеологизацией" науки.

Общие черты идеологизации естествознания 30-х г. отражены в работе А.П.Огурцова⁶. Он показал, что борьба "диалектиков" и "механистов", развернувшаяся в конце 20-х гг., очень сильно затронула биологию, так как при интерпретации именно биологических процессов возникали многие квазифилософские проблемы: переход количества в качество, скачки и перерывы постепенности, сводимость или несводимость живого к физико-химическим процессам. Уже в ходе этой борьбы делались прямые политические выводы о лояльности того или иного ученого. Все критики механицизма, а среди них П.П.Лазарев, Л.С.Берг, В.И.Вернадский, были причислены к идеалистам, врагам марксизма и Советской власти.

"Диалектики" во главе с А.М.Дебориным считали главной своей задачей "диалектизацию" естествознания, подведение под естествознание фундамента материалистической диалектики. Для этого было создано Общество воинствующих материалистов-диалектиков,организован журнал "Естествознание и марксизм". В первых номерах этого журнала в 1929 г. были опубликованы статьи ведущих генетиков: А.С.Серебровского, Н.П.Дубинина, М.М.Завадовского, И.И.Агола.

В попытках провести полную диалектизацию естествознания "деборинцы" иногда шли на открытое противопоставление диалектической методологии методологическим приемам и нормам естественнонаучных дисциплин. С самого начала не повезло генетике.

Ситуация с "диалектизацией" биологии была далеко не однозначной. В это же самое время молодой Н.П.Дубинин с восторгом принимает философию диалектического материализма, правда уже лишенную крайностей "механистов" и "диалектиков", в интерпретации постановления ЦК ВКП(б) от 25 января 1931 г., строго осудившего и тех и других. Он вспоминает: "Эта борьба на философском фронте, свидетелями и участниками которой были сотрудники лаборатории А.С.Серебровского и он сам, оказала глубокое влияние на мировоззрение ученых... Эти годы были для меня важнейшим мировоззренческим этапом, они углубили понимание громадного значения метода диалектического материализма для развития генетики"⁷.

Идеологизация биологии имела ряд специфических черт, которые порой ускользают от внимания исследователей. Тем не менее, их нельзя упускать из виду, поскольку они во многом определили процесс развития отечественной биологии.

Многие члены партии еще до революции получили медицинское или естественнонаучное образование. Не все из них глубоко знали медицину и биологию, многие не доучились. Как полярные примеры можно привести эрудита и умницу А.А.Богданова, врача, выдающегося философа и теоретика, талантливого писателя, и фельдшера О.Б.Лепешинскую, "великого" реформатора клеточной теории. Биологи и медики, кроме того, в силу специфики профессий и сложившихся традиций легче, чем представители других естественных дисциплин, воспринимали и принимали естественнонаучный материализм вообще и догматы диалектического материализма в частности.

Биология в отличие от физики или химии для чисто обывательского, поверхностного взгляда казалась легко доступной и понятной. Именно на ее примере было удобно ставить всевозможные эксперименты с "диалектизацией" и т.д. Поскольку биологические процессы сложны и противоречивы, в них легко можно было найти подтверждение практически всех законов диалектики и в то же время обвинять своих оппонентов по той или иной проблеме в идеализме и метафизике, умело подобрав аргументы. При этом использовались самые примитивные приемы, способные воздействовать на воображение обывателя. А уж полемического задора и лихости формулировок опытным партийным догматикам было не занимать.

Кроме всего прочего, именно биология была той наукой, на которой в основном построена "Диалектика природы" Ф.Энгельса. Он опирался в своих построениях на работы И.Мюллера, Ч.Дарвина, Р.Вирхова, Э.Геккеля. В силу этого биология становилась своего рода демонстрационным объектом, на котором можно было учить диалектике.

На общем фоне разрушенного сельского хозяйства близость к биологии помогла заручиться поддержкой верхов: всегда можно было придумать проблему, связанную с повышением урожайности, выведением новых сортов, пород и т.д. Это и сделал в дальнейшем Т.Д.Лысенко.

И, наконец, особую роль сыграли немецкие биологи-марксисты, эмигрировавшие в СССР в 20–30-е гг. и оказавшие огромное влияние на формирование мировоззрения молодого поколения биологов, вступивших в науку в 20-е гг⁸. В этом ряду, прежде всего, необходимо выделить М.Л.Левина (1885–1936) и Ю.Ю.Шакселя (1887–1943).

М.Л.Левин родился в Москве, в семье немецкого подданного⁹. Учился в Германии и Швейцарии. Был одним из основателей баварского союза "Спартак", в дальнейшем реорганизованного в Баварскую компартию. В 1919 г. он стал военным комиссаром Баварской Советской республики, после падения которой эмигрировал в СССР. В 1927–1928 гг. Левин начинает в СССР работу по истории естествознания. Работал в Комакадемии, а затем в МГУ, где с 1932 г. заведовал кафедрой эволюционного учения и кабинетом истории естествознания. Огромная работа была проведена им на посту редактора отдела зоологии БСЭ (1926–1934). Широкая эрудиция и личные впечатления от лекций крупнейших европейских ученых помогали исследователю и авторитетно выступать в научных дискуссиях, и бескорыстно отдавать свои знания молодежи.

Будучи ортодоксальным, воинствующим марксистом, Левин тем не менее одним из первых понял несостоятельность ламарксистского истолкования проблемы приобретенных признаков и последовательно защищал позиции классической генетики. Очень многие молодые генетики именно ему были обязаны своей приверженностью методологии диалектического материализма. Левин был репрессирован и погиб в конце 30-х гг.

Не менее трагична судьба Ю. Шакселя – "первого марксиста среди биологов", как называли его немцы¹⁰. Один из последних учеников знаменитого зоолога Э.Геккеля, Шаксель к началу 20-х гг. был в Германии известным специалистом в области экспериментальной эмбриологии и признанным борцом против витализма. Сам он считал, что своими экспериментальными работами 1912–1915 гг. доказал несостоятельность витализма в интерпретации Г.Дриша. Ю.Шаксель был профессором Йенского университета, а с 1918 г. работал в Институте экспериментальной физиологии, организованном в Йене с помощью фирмы К.Цейса. Еще в молодые годы Шаксель становится марксистом, а в ноябре 1918 г. принимает самое активное участие в революционных событиях.

В 1924–1925 гг. Шаксель по приглашению Института К.Маркса и Ф.Энгельса приехал в СССР. Он принимал участие в юбилейных торжествах Академии наук СССР, а также активно помогал в подготовке к печати комментариев рукописи "Диалектика природы" Ф.Энгельса (как известно, впервые увидевшей свет в нашей стране в 1925 г.). Очевидно, в эти годы у Шакселя установились прочные связи с высшими партийными кругами в СССР.

После прихода фашистов к власти Шаксель эмигрирует из Германии, отклоняет престижное предложение Э.Гийено работать у него в Швейцарии и, публично отказавшись от немецкого гражданства, в 1933 г. стал гражданином СССР.

Шаксель привез из Германии новейшее оборудование, богатую библиотеку. В Институте морфологии животных АН СССР для него была организована самостоятельная лаборатория механики развития с прямым подчинением Президиуму АН СССР.

Все, с кем нам довелось беседовать о судьбе Шакселя в московский период его деятельности, отмечают его антифашистские выступления, очень яркие и темпераментные. Расцвет его научной карьеры уже кончился, хотя из его лаборатории вышли интересные работы по регенерации. До 1938 г. в своих печатных публикациях Шаксель активно пропагандировал диалектический материализм и марксизм, пытается найти компромисс с неоламарксизмом. Даже произведения своего учителя Геккеля Шаксель по возможности "диалектизировал".

Несмотря на все это, в 1938 г. он был репрессирован и вернулся через год уже совершенно сломленным человеком. Шаксель тяжело переживал начало Отечественной войны и трагически погиб в академическом санатории "Узкое" в 1943 г. До сих пор неизвестно место его захоронения.

Шаксель, пользующийся европейским авторитетом, не мог не оказать влияние на формирование мировоззрения молодых биологов-экспериментаторов в СССР. Черты идеологической воинственности и бескомпромиссности многих биологов были непосредственным следствием свойственной их учителям-немцам прямолинейности и твердости.

Как же отразилась идеологизация биологии в периодической печати? Показателен в этом плане небольшой экскурс в публикации журнала "Успехи современной биологии", основанного в 1932 г., прогрессивного по своей научной тематике и рассчитанного на широкий круг читателей. Для анализа мы взяли первый номер журнала за 1932 г. и ряд номеров за 1939–1940 гг.

Ответственным редактором журнала в 1932 г. был назначен И.И.Агол, известный генетик, сотрудник А.С.Серебровского. В первом томе журнала были опубликованы ряд интересных статей, основанных на экспериментальном материале (как отечественном, так и зарубежном), а также теоретические обзоры. Среди них выделяются статьи Н.П.Дубинина "Успехи хромосомной теории наследственности"¹¹ и Н.И.Вавилова "Генетика на службе социалистического земледелия"¹².

Однако в редакционной статье, опубликованной в первом томе журнала, читаем:

"Наш журнал, всемерно используя опыт буржуазной биологии, ее методы научно-исследовательской работы, ее фактические успехи, тем не менее, ставит своей задачей беспощадно разоблачать ее классовую сущность, сознательную и бессознательную фальсификацию для спасения и сохранения капиталистической системы...

Журнал будет стоять на страже генеральной линии партии, будет бороться против идеалистических извращений биологии, против механицизма и меньшевиствующего идеализма, против вульгаризаторства и упрощенчества, за внедрение марксистско-ленинской методологии в научно-исследовательскую работу"¹³.

Очевидно, уже в 1932 г. нельзя было обойтись без подобных фраз и формулировок, которые обеспечивали существование самого журнала. Характерно, что в этом же томе И.И.Агол публикует статью под названием "Дарвинизм и классовая борьба"¹⁴, где четкое изложение эволюционного учения перемешано с филиппиками в адрес буржуазии и капиталистического строя.

Минуло 7 лет. Сменилось время, сменился и ответственный редактор журнала (Агол был репрессирован и погиб в 1937 г.). Теперь во главе его – сам президент АН СССР академик В.Л.Комаров. Журнал увеличился в объеме, его тематика расширилась. В выпуске 2 за 1939 г. печатаются интереснейшие выдержки из "Физиологической генетики" Р.Гольдшмидта – "вечного" оппонента Моргана, но выпуск предваряет полный текст доклада И.В.Сталина на XVIII съезде партии с его портретом на первой странице. Времена изменились, теперь присягать на верность приходится более демонстративно.

Даже в очень специальной статье, посвященной проблемам экспериментальной эмбриологии, автор вынужден был говорить о непонимании буржуазной наукой диалектического материализма, об извращении "их" теоретической биологией прогрессивных идей дарвинизма: "Этой "теоретической" биологии мы можем противопоставить нашу теоретическую биологию, основанную на диалектическом материализме, историческом, дарвинистическом подходе к изучению биологических явлений"¹⁵.

В 1939 г. исполнилось 80 лет со дня появления книги Ч.Дарвина "Происхождение видов". Естественно, что журнал посвятил этой дате специальный выпуск. Редакционная статья полностью соответствовала "духу времени". В ней не было, по сути, изложения учения Дарвина, анализа становления дарвинизма. Зато она пестрела цитатами из Маркса и Энгельса, ссылками на Ленина и словами признательности в адрес "великих" дарвинистов – И.В.Мичурина и Т.Д.Лысенко. Заканчивается статья следующим абзацем: "Трудящиеся массы нашего Советского государства под руководством коммунистической партии Ленина-Сталина создают основы коммунистического общества. В борьбе за коммунизм мы пользуемся и учением великого мужа науки Чарлза Дарвина, и потому имя Дарвина так близко и дорого нашей советской науке и каждому гражданину нашей великой Родины"¹⁶. Вряд ли добропорядочный викторианец Ч.Дарвин мог предположить, что через 80 лет станет "борцом за коммунизм".

1939 год был в определенной степени роковым для биологии. В этом году окончательно упрочились позиции группы Лысенко-Презента, и хотя классическая генетика официально еще не находилась под запретом, ее преследования усиливались. Приходилось прилагать все больше хитроумных уловок, чтобы "остаться на плаву" и иметь возможность печатать работы "немичуринской" биологии. Идеологизация в этот период достигает кульминационной точки.

В декабре 1939 г. И.В.Сталину было присвоено звание Героя Социалистического Труда в связи с его шестидесятилетием. В ознаменование этой даты вышло постановление об учреждении премий и стипендий имени Сталина. Все естественнонаучные журналы откликнулись на это событие статьями, отражающими роль гения Сталина в развитии советской науки. Большинство из них было написано по принципу: "чем грубее лесть, тем она доходчивее".

Журнал "Успехи современной биологии" находился в очень сложном положении. Он продолжал печатать статьи по генетике, экспериментальной эмбриологии, дарвинизму видных ученых, не желавших делать реверансы Т.Д.Лысенко и использовавших для прикрытия в лучшем случае авторитет Ч.Дарвина и К.А.Тимирязева. Поэтому, по-видимому, в юбилейном, третьем выпуске журнала ко дню рождения Сталина была опубликована большая статья Б.Г.Кузнецова¹⁷. Даже такой умный, талантливый человек, пытался продемонстрировать свое соглашательство, лояльность редколлегии и журнала по отношению к процессам, происходившим в науке и в самой биологии.

Некоторые выдержки из этой статьи точно характеризуют дух того времени. Сквозь громкие, ничего не значащие фразы сквозит страх, желание любыми средствами отвести угрозу обвинений в идеализме, метафизике, буржуазности.

В начале статьи автор пишет, что "воспоминание о тяжелом прошлом русской науки, мысль о тяжелом настоящем науки за рубежом еще больше сплачивает советских ученых под знаменем Великой Октябрьской социалистической революции, которой наука обязана своей свободой"¹⁸.

Наиболее законченной формулировкой диалектического материализма являются, по мнению автора, теоретические работы товарища Сталина, "гениального мыслителя современности, блестящего мастера материалистической диалектики".

Что касается коллективизации, то она "вызвала переворот в агрономической науке, связанный с именем Т.Д.Лысенко. Т.Д.Лысенко создал теорию стадийности и на ее основе добился яровизации пшениц, чеканки хлопка и т.д. При этом Т.Д.Лысенко опирается на колоссальную колхозную научную периферию. Когда в 1929–1930 гг. передовые колхозники узнали о весенних посевах озимой пшеницы Т.Д.Лысенко, поднялась мощная волна колхозной инициативы"¹⁹.

Присягнув на верность Лысенко, автор в заключении статьи писал, что только в сталинскую эпоху человек, его физические и культурные нужды, его здоровье, развитие его способностей становятся основным предметом государственных и общественных забот.

Вполне возможно, что статья Б.Г.Кузнецова, явившись своеобразным индикатором на верность идее и вождю, позволила журналу еще некоторое время печатать статьи антилысенковского толка.

Абсурдное положение о том, что развитие науки должно направляться запросами практики, что лучший судья в научных спорах не специалист-ученый, а производственник, колхозник, стало усиленно пропагандироваться Т.Д.Лысенко и его группой начиная с 30-х гг. Все основные положения Лысенко, которыми он так умело спекулировал, были, как известно, связаны с идеологией. Это, прежде всего, относится к проблеме наследования приобретенных признаков.

В книге А.Е.Гайсиновича прекрасно показано, как эта проблема интерпретировалась в научном сообществе с середины 20-х гг. и как "мичуринская биология", соединившись с культивировавшейся идеологией, сумела сделать проблему наследования приобретенных свойств своего рода пробным идеологическим камнем, проверкой на верность идеалам марксизма-ленинизма²⁰.

На принципиальных позициях отрицания наследования благоприобретенных свойств твердо стояли генетики, опиравшиеся на теоретические положения, сформулированные еще А.Вейсманом (1892) и обоснованные учением о генотипе и фенотипе В.Иоганнсена (1903, 1909).

Успехи хромосомной теории наследственности, связанной с именем Т.Х.Моргана, позволили выработать метод, с помощью которого можно было не только говорить об аналогии наследования хромосом с менделевскими факторами, но и исследовать внутреннее строение хромосом.

Но использование этих методик требовало наличия специальных глубоких знаний, включающих в себя как чисто биологические познания, так и знакомство с математическими и статистическими закономерностями. Неудивительно поэтому, что наши практики и выдвиженцы, получившие крайне поверхностное образование, предпочитали оперировать более простыми понятиями. Если для генетиков отказ от ненаследования приобретенных признаков был равносилен, по выражению Моргана, научному самоубийству, то большинство "практиков" и философов придерживались позиций "наивного" ламаркизма, в чем выразилась уже упоминавшаяся инфаитилизация биологии.

Философские доводы в конкретной идеологической ситуации в нашей стране оказались наиболее роковыми для судеб генетики. С точки зрения диалектического материализма казалось невероятным, что "сома" не влияет на половые клетки, что закономерности генотипа могут быть независимыми от закономерностей фенотипа. Это был "вейсманизм", заклейменный как "преформистское", метафизическое и идеалистическое учение.

Споры вокруг проблемы наследования приобретенных признаков носили уже с конца 20-х гг. острый идеологический характер. Но если в 1926 и 1927 гг. на дискуссиях по этой проблеме в Комакадемии А.С.Серебровский и его оппоненты (Е.С.Смирнов, Б.С.Кузин) еще оперировали в основном научными аргументами²¹, то на IV сессии ВАСХНИЛ, проходившей 19–27 декабря 1936 г., в полемике звучали в основном идеологические мотивы.

На этой сессии Т.Д.Лысенко и его сторонники обрушились на "буржуазную генетику", выдвинув тезис о переделке природы растений путем воспитания. Они отрицали реальность генов и их связь с хромосомами и обвинили генетику в антидарвинизме. Самыми серьезными были обвинения, выдвинутые с "классовых позиций".

Так, И.И.Презент заявил, что "тот, кто не понимает огромной социально-классовой значимости нашего спора, тот не понимает и существа нашей дискуссии"²². Ему вторил Н.В.Цицин, сказавший, что "наука есть только классовая, надклассовой науки не существует"²³. Учитывая специфику подобных аргументов, трудно было выступать с чисто научных позиций защитникам генетики – Н.И.Вавилову, А.С.Серебровскому, Н.К.Кольцову, М.М.Завадовскому, Н.П.Дубинину и др. Доклад Г.Мёллера, крупнейшего американского генетика, ученика Т.Г.Моргана, по приглашению Н.И.Вавилова работавшего в Институте генетики с 1929 г., вообще был вне понимания Лысенко. Этот доклад содержал, в сущности, учебный материал по генетике дрозофилы – объекта, который вызвал лишь насмешки лысенковцев.

Очень резкую и принципиальную критику Лысенко и его группы дал в своем выступлении Н.П.Дубинин, заведовавший в то время генетическим отделом Института экспериментальной биологии. Он прямо заявил: "Мы присутствуем при очень тяжелом положении, когда целый ряд товарищей, дискутирующих по вопросам генетики, в первую очередь тов. Презент, и выступивший сейчас акад. Перов и им подобные, хотят великой науке надеть дурацкий колпак"²⁴. И далее: "... в отношении генетики сделана попытка самые ее основы, кардинальные представления, на которых зиждется все здание генетической науки, объявить порочными, и я должен сказать, что на настоящем совещании действительно стоит вопрос о судьбах генетики в Советском Союзе. Не нужно играть в прятки, нужно прямо сказать, что если в области теоретической генетики восторжествует та теория, душой которой, по заявлению акад. Лысенко, является тов. Презент, то в этом случае современная генетика будет уничтожена полностью."²⁵

Надо отдать должное Н.П.Дубинину. В то время он, пожалуй, как никто понимал серьезность положения. Даже Н.И.Вавилов на этой сессии уклонился от прямой критики абсурдных положений Лысенко. Дубинин же, отстаивая принципиальные положения генетики, бил лысенковцев наотмашь. Он, действуя их же методами, обвинил Презента в идеализме и в том, что он позорит великое имя Энгельса²⁶. По-видимому, именно так надо было действовать с компанией Лысенко-Презента, а не идти с ними на компромисс, как это пытались сделать многие генетики, наивно рассчитывавшие на победу науки и здравого смысла над мракобесием.

Тем не менее, на IV сессии ВАСХНИЛ Лысенко не одержал окончательной победы. Его звездный час был еще впереди. Действовал он последовательно, одними и теми же далекими от науки приемами, которые неизменно приносили ему успех. Собственно говоря, вся дискуссия была формальностью, она лишь провела расстановку сил и четко выявила, кто есть кто.

В 1938–1939 гг. Лысенко укрепил свои позиции. В адрес генетики им было выдвинуто опасное обвинение в том, что она не только оторвана от практики, но и мешает ей. Презент начал писать о ложности менделизма-морганизма и о "метафизике" морганизма. Все это проходило на общем фоне развернувшихся в стране репрессий, гибели многих генетиков, травли Н.К.Кольцова и Н.И.Вавилова. Противостояние генетики и мичуринской биологии усиливалось.

В этих условиях с 7 по 14 октября 1939 г. в Москве под руководством журнала "Под знаменем марксизма" состоялось совещание по генетике и селекции, вошедшее в историю как "дискуссия 1939 г.". Совещание ставило целью объективно разобраться в спорных вопросах генетики, имевших первостепенное значение для всей биологии и практики сельского хозяйства. Кризис генетики означал кризис биологии в целом.

Председательствовал на заседаниях член редколлегии журнала академик М.Б. Митин. С большим докладом выступили Н.И.Вавилов, а также Н.П.Дубинин, A.C.Серебровский, М.М.Завадовский, многие молодые генетики – специалисты с богатым опытом в экспериментальной науке и селекции. Их доводы создали мощное сопротивление лысенковцам. Особенно острой и полемически искусной была речь Н.П.Дубинина, в ответ на которую И.И.Презент вынужден был прибегнуть к аргументам абсолютно ненаучного свойства: "Мы сейчас стоим на новой высоте, куда нас поставили работы Т.Д.Лысенко, опирающиеся на работы Мичурина; мы стоим на новом уровне развития дарвинизма, на новом уровне действия искусственного отбора. И с этой новой и более высокой ступени не Дубинину сбивать Лысенко, не Дубинину сбивать мичуринцев, не Дубинину и другим товарищам сбить завоевания советской науки"²⁷.

Заключительная речь М.Б.Митина и обзор спорных вопросов в генетике и селекции показали, что, несмотря на все заявления представителей мичуринской биологии о прогрессивности их направления и соответствии идеалам марксизма-ленинизма, вопрос о том, кто же окончательно прав – генетики или Лысенко, остался открытым. Тем не менее, идеологические ярлыки были развешаны осторожным Митиным достаточно четко. "Передовым" было названо направление Лысенко, который якобы пришел на дискуссию с практическими достижениями, имеющими крупное народнохозяйственное значение. В то же время многие разделы генетики Митин назвал отсталым течением, придерживающимся устарелых догм в науке и мешающим нашей практике двигаться вперед²⁸. Таким образом, торжествовала не наука, а идеология.

Для того чтобы понять скрытые пружины механизма, двигавшего вперед мичуринскую биологию, небезынтересно будет остановиться на характеристике и некоторых моментах биографий и деятельности лидеров мичуринской биологии – И.И.Презента и Т.Д.Лысенко.

По воспоминаниям всех, кто его знал, И.И.Презент (1902–1969) был умным, но совершенно беспринципным, с хорошей житейской хваткой человеком, фактически создавшим карьеру дремучему и невежественному Т.Д.Лысенко. Его беспринципность хорошо показана в книге А.Е.Гайсиновича²⁹.

Один из самых активных борцов с лысенковщиной, награжденный за эту борьбу орденом Ленина, доктор биологических наук А.А.Малиновский пишет следующее: "У Презента была страсть выдвинуть себя на заметное место и приобрести влияние. Будучи преподавателем философии, "методологом", он очень хорошо понимал, что особенно необходимо на потребу сегодняшнего дня: подъем находившегося в полном упадке сельского хозяйства. Поэтому он искал людей, близких к сельскохозяйственной науке. Есть много свидетельств тому, что сначала Презент предложил свои услуги Н.И.Вавилову, но тот отверг его предложение"³⁰.

В начале 30-х гг. Презент познакомился с Т.ДЛысенко и сделал на него свою ставку. Известно, что впервые "заметил" Лысенко Н.И.Вавилов, увидевший его интерес к сельскому хозяйству, его энергию, почему он и счея возможным, несмотря на низкую общую культуру Лысенко, способствовать его выдвижению. Совершенно иные планы были у Презента. В то время Презент радостно говорил знакомым, что "он нашел такого парня, с которым можно делать большие дела", – это был Лысенко.

Презент, безусловно, очаровал и увлек Лысенко своей эрудицией, цитируя Дарвина, объясняя, как вредны реакционные "буржуазные" ученые: Вавилов, Кольцов, Серебровский, Навашин и др. Восхищение и преклонение перед Презентом Лысенко сохранял многие годы. Участники второй дискуссии 1939 г. могут помнить эпизод, ярко характеризующий отношение Лысенко к Презенту. А.А.Малиновский вспоминает: "На этой дискуссии свыше явно был дан приказ – отделить "передового ученого" Лысенко от Презента, которого даже тогдашние официальные философы считали нечистоплотным пройдохой. Но Лысенко так держался за Презента, что даже нажимы "сверху" не помогли, а сам Лысенко, уже приближенный Сталиным, был неприкасаем. На этой дискуссии кто-то из генетиков бросил Лысенко упрек в каком-то нелепом утверждении. Лысенко спросил: "Кто это сказал? Я или Презент?" – "Вы!" – "Ну, это может быть, – ответил Лысенко, – Презент в сто раз умнее меня". Восклицание Лысенко было столь непосредственно, что никто не усомнился в его искренности, тем более что всем было ясно, как судорожно Лысенко цепляется за Презента, боясь его потерять".

А.А.Малиновский, участвовавший и в первой дискуссии 1936 г., вспоминает эпизод, характеризующий ловкость и находчивость Презента: "В стенограмме дискуссии были слова Лысенко, научно его дискредитирующие: "все части клетки разнозначны в смысле передачи наследственности". Н.П.Дубинин, читавший оригинал стенограммы, указал на это нелепое утверждение. Но Лысенко ответил, что Дубинин неверно приписывает ему это утверждение. Посмотрели типографский текст, а там вместо "равнозначны" стояло "разнозначны". Совершенно очевидно, что Презент в верстке стенограммы исправил "в" на "з". Пустяк, а Дубинин попал без вины в положение клеветника. В то время он был смелым борцом за генетику".

К характеристике Презента можно добавить, что по образованию он был юристом, и многие знали его фразу, что его "жена – юриспруденция, а биология – всего лишь любовница". В его прошлом есть эпизод, поясняющий особую озлобленность и энергию в борьбе за улучшение своей судьбы.

По воспоминаниям А.А.Малиновского, во времена борьбы с троцкизмом Презент был арестован как троцкист, но был единственным из группы арестованных достаточно быстро освобожден. Он даже сохранил свой партийный билет. Объяснение этому из ряда вон для того времени факту только одно: очевидно. Презент самым неблаговидным образом обеспечил себе свободу.

Первоначально Презент настраивал Лысенко на защиту дарвинизма от генетиков, что само по себе было абсурдно. Но затем они стали выступать в сущности против Дарвина, проповедуя ламаркизм самого низкого пошиба, доступный пониманию всех невежд. Может быть, это было вызвано и тем, что в какой-то дореволюционной статье Сталин положительно отозвался о ламаркизме.

Многие, работавшие в ВАСХНИЛ, рассказывают, что Презент часто вызывал Лысенко в помещение, где стоял правительственный телефон – "вертушка", якобы для переговоров со Сталиным. Такие комедии безусловно влияли на окружающих, но вряд ли подобные переговоры были частыми.

Еще раз вернемся к воспоминаниям А.А.Малиновского. Оценивая Презента как незаурядную личность, Александр Александрович считает, что, может быть, самая талантливая сторона его "деятельности" сказалась в разработке общей стратегии борьбы с неугодными биологами: выбирался обычно крупный деятель, мешающий лысенковской мафии, и на него велось массированное нападение. В ЦК партии шел поток писем с негодующими обличениями выбранной жертвы, фактически это были политические доносы. Сами письма были инспирированы, они подписывались или подлинными фамилиями, или вымышленными. На следующем этапе появлялась статья в какой-нибудь центральной газете против выбранной жертвы, и это был уже окончательный удар. В конце 30-х гг. основными жертвами Лысенко и К° были Н.К.Кольцов и Н.И.Вавилов.

Очень интересен эпизод, описываемый А.А.Малиновским, в дискуссии 1939 г. Этот эпизод показывает, до какой степени недооценивались закулисные игры, "вненаучная" деятельность тандема Презент-Лысенко, сыгравшие решающую роль в развитии биологии. Малиновский называет этот эпизод "роковой ошибкой" Вавилова.

"Перед второй дискуссией 1939 г. я встретился с академиком Н.И.Вавиловым (кажется, по поводу помощи Н.К.Кольцову, снятому с поста директора института). Вавилов просил меня прокомментировать проект выступления на предстоящей дискуссии известного невропатолога и генетика С.Н.Давиденкова. Я, кажется, тут же написал наспех карандашом резкую критику, но не на сущность проекта, а на тактически неудачную форму, к которой было легко придраться Презенту и Лысенко. При этом я, во-первых, попросил Вавилова дать кому-нибудь из его большой свиты переписать чернилами и повежливее это мое заключение для Давиденкова и, во-вторых, посоветовал лично Вавилову как лучше ударить по Лысенко. Лысенко ему уже раньше кричал: "Что вы ссылаетесь, она буржуазная, а мы сорта делаем!". Но у Лысенко был всего один и плохо охарактеризованный в справочниках сорт, а сорта генетиков занимали большую часть посевной площади пшеницы по Советскому Союзу. Вавилов тут же продиктовал сопровождавшей его стенографистке мой совет, чтобы она напомнила ему взять данные из Наркомзема. Я успокоился. И вдруг, дней за 5–6 до начала второй дискуссии, я узнал, что Вавилов отказался от этого плана. Что было делать? Я взял рекомендацию от академика ВАСХНИЛ Лисицина и получил эти цифры в Наркомземе. Данные были только по некоторым генетическим сортам, но и это была большая часть посевов, а всего генетические сорта занимали до 80% посевной площади по пшенице в СССР. И это было по существу убийственно для Лысенко. Я, конечно, выступил на дискуссии с этими данными и добавил разоблачение фальсификации теории естественного отбора Презентом. На мое выступление Презент не сумел ответить, но это не повлияло на результат: в журнале "Под знаменем марксизма" полностью печатались только выступления академиков и докторов наук, а мое глухо, в нескольких строчках. Но с этого момента Презент и Лысенко меня возненавидели. Но это не беда. Беда была в другом: был упущен последний реальный шанс остановить лысенковщину.

Если бы имелся сборник с точно документированными достижениями генетики в сельском хозяйстве, доказывающими практическую пользу генетики, это послужило бы весомым аргументом для высших инстанций и даже при всех успехах интриг лысенковцев в 1948 г. могло изменить ход событий".

Очевидно, Н.И.Вавилов, как и многие другие, не понимал сущности сговора Лысенко и Презента, а, может быть, считал, что Лысенко из благодарности, что Вавилов когда-то способствовал его выдвижению, пойдет с ним на компромисс. Как бы то ни было, но шанс разгромить Лысенко был действительно упущен. И хотя после дискуссии 1939 г. установилось некоторое "равновесие" между мичуринской биологией и генетикой, оно было крайне неустойчивым. Кризис, в котором уже находилась биология в 30-е гг., поскольку идеологические стереотипы, а вовсе не научные аргументы, как мы видели, играли первостепенную роль в научной полемике, не мог не привести к 1948 г.

На пороге смерти в 1855 г. "революционный" поэт Германии Г.Гейне написал о грядущей власти коммунизма: "Со страхом и ужасом думаю я о той поре, когда эти мрачные иконоборцы встанут у власти. Своими мозолистыми руками они без сожаления разобьют статуи красоты, столь дорогие моему сердцу... Они вырубят мою лавровую рощу и на ее место посадят картофель"³¹. Поэт не мог и предположить, что "грядущие гунны" в лице "народного" академика и его компании даже не станут утруждать себя посадками картофеля. В их руках будет другое, более надежное оружие: идеологическая трескотня, политические обвинения, доносы, ложь и обман.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Александров Д.А., Кременцов Н.Л. Опыт путеводителя по неизведанной земле: Предварительный очерк социальной истории советской науки (1917–1950-е годы) // ВИЕТ. 1989. №4. С.67–80.

² Бухарин H.И. Ленинизм и проблема культурной революции / Избр. произведения. М., 1988. С.373.

³ Тугаринов И.А. ВАРНИТСО и Академия наук СССР (1927–1937) // ВИЕТ. 1989. № 4. С.46–55.

⁴ Там же. С.49.

⁵ Лунев С.Л. 70 лет истории и три этана тоталитаризма в СССР // Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989. С.140.

⁶ Огурцов А.П. Подавление философии // Суровая драма народа. М., 1989. С.359–361.

⁷ Дубинин.И.П. Вечное движение. 3-е изд. М., 1989. С.84–85.

⁸ См.: Дубинин Н.Л. Вечное движение. С.83–87.

⁹ Гайсинович А.Е. Зарождение и развитие генетики. М., 1988. С.309.

¹⁰ I.Schaxel an E.Haeckel (1906–1917). Leipzig etс., 1987. S.9–14.

¹¹ Дубинин И.П. Успехи хромосомной теории наследственности // Успехи соврем. биологии. 1932. Т.1 вып.3–4. С.83–97.

¹² Вавилов Н.И. Генетика на службе социалистического земледелия // Успехи соврем, биологии. 1932. Т. 1, вып. 5–6. С.159–178.

¹³ От редакции // Успехи соврем, биологии. 1932. Т.1, вып.1–2. С.1.

¹⁴ Агол И.И. Дарвинизм и классовая борьба // Успехи соврем, биологии. 1932. Т.1. вып.1–2. С.2–7.

¹⁵ Полежаев В.Л. Критика виталистических представлений Гербета // Успехи соврем, биологии. 1939. Т.10, вып.3. С.525–529.

¹⁶ Восемьдесят лет дарвинизма (1859–1939) // Успехи соврем, биологии. 1939. Т. 11, вып. 2. С.193–197.

¹⁷ Кузнецов Б.Г. Естествознание сталинской эпохи // Успехи соврем. биологии. 1939. Т.11, вып.3. С.389–395.

Борис Григорьевич Кузнецов (1903–1985) – широко известный как в нашей стране, так и за рубежом историк естествознания. Фактический основатель (1945) и первый директор Института истории естествознания и техники АН СССР, действительный член Международной Академии истории науки, создатель фундаментальных трудов по истории и философии естествознания (1958, 1960, 1962, 1982).

¹⁸ Там же. С.390.

¹⁹ Там же. С.394.

²⁰ Гайсинович А.Е. Зарождение и развитие генетики. С.295–313.

Абба Евсеевич Гайсинович (1906–1989) – известный генетик, историк науки. Участвовал в подготовке к изданию (редактор, автор вступительных статей и комментариев) серии "Классики биологии и медицины". Оценил в свете новейших открытий и обобщений современной науки основные положения классической генетики (1980).

²¹ Там же. С.305–310.

²² Спорные вопросы генетики и селекции: Работы IV сессии ВАСХНИЛ. М., 1937. С.382.

²³ Там же. С.296.

²⁴ Дубинин Н.П. Генетика – страницы истории. Кишинев, 1990. С.71–72.

²⁵ Там же. С.73.

²⁶ Там же. С.77.

²⁷ Там же. С.171.

²⁸ Колбановский В.М. Спорные вопросы генетики и селекции (Общий обзор совещания) // Под знаменем марксизма. 1939. №11. С.86–126.

²⁹ Гайсинович А.Е. Зарождение и развитие генетики. С.260.

³⁰ Здесь и далее мы пользуемся рукописью воспоминаний А.А.Малиновского от 25 июня 1990 г., любезно предоставленной авторам настоящей статьи. Мы выражаем Александру Александровичу за это свою искреннюю благодарность.

³¹ Цит. по: Бухарин Н.И. Ленинизм и проблема культурной революции. С.371.

 

Источник: Е.Б.Музрукова, Л.В.Чеснова. Советская биология в 30–40-е годы: кризис в условиях тоталитарной системы
// Репрессированная наука. Выпуск 2. СПб.: Наука, 1994, с.45-56.