Ю. А. Жданов

ВО МГЛЕ ПРОТИВОРЕЧИЙ

 

© Ю.А.Жданов

 

Чтобы судить о правительствах и их делах, надо подходить к ним с меркой их эпохи и понятий их современников. Никто не станет осуждать английского государственного деятеля 17-го века, который в своих действиях руководствовался бы верой в колдовство, если сам Бэкон относил демонологию к разряду наук.

К.Маркс. Разоблачения дипломатической истории восемнадцатого столетия.

 

ЭКСПОЗИЦИЯ

Видимо, не случайно известный советолог, профессор Массачусетского технологического института Лорен Грехэм прислал мне свою книгу "Наука и философия в Советском Союзе"¹. Передавая книгу, нобелевский лауреат, выдающийся химик Роалд Хоффман сообщал мне, что ее автор хотел бы знать мнение о ней и при возможности побеседовать. Дело в том, что в книге помещена специальная глава – приложение "Лысенко и Жданов". Вся она во многом построена на догадках, предположениях и интуитивных прозрениях, – чего автор и не скрывает, выражая надежду на будущее, которое раскроет новые материалы для суждения.

Обращение Грехэма весьма показательно еще и в том смысле, что ни один отечественный летописец науки, в том числе и Жорес Медведев, никогда не обратился с аналогичной инициативой. Мы ленивы и нелюбопытны? Или, как говорил великий Павлов о физиологах-агностиках: "Они хотят, чтобы их предмет остался неразъясненным, вот какая штука!"

Несомненно, указанный предмет может быть разъяснен и уточнен. Хотя многое стерлось в памяти, многое подверглось испытанию в связи с известным девизом: история есть политика, опрокинутая в прошлое. Полезно сделать попытку дополнительного уточнения обстоятельств биологической дискуссии. При этом, да простит читатель обильное цитирование и некоторые минимально необходимые экскурсы биографического характера, без которых понимание обстоятельств было бы неполным.

В первую очередь мне напрямую хотелось бы ответить Грехэму на его вопрос. А.А.Жданов никогда не имел поручений, связанных с руководством сельским хозяйством, никогда не отвечал за надои молока (почему-то это обвинение ему упорно инкриминировали в мариупольской печати), никогда не занимался делами ВАСХНИЛ и лишь эпизодически сталкивался с Лысенко.

Это не значит, что он не интересовался проблемами биологической науки. Как любому российскому интеллигенту, ему близки были споры вокруг эволюционного учения, проблемы естествознания. Это было в традициях семьи.

Отец учился в Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии (ныне – Тимирязевка) и Московском коммерческом институте, но отнюдь не Тверском с/х техникуме, как пишут некоторые ленинградские правдолюбы. Первая мировая война не позволила ему завершить образование, пришлось ехать в Тифлис в школу прапорщиков. Но интересы его при обучении склонялись не к биологии, а к метеорологии и климатологии. К этим наукам он питал склонность всю жизнь, интересовался проблемой долгосрочных прогнозов, в частности концепцией Мультановского.

Конечно, в последующем, находясь на советской и партийной работе, он не мог не заниматься в Горьком или Ленинграде решением практических вопросов, связанных с сельским хозяйством. Но это не была собственно наука. Интерес к науке проявлялся в иных формах.

Отец систематически и последовательно собирал обширную библиотеку, в которой большое место было уделено книгам по биологии; они в предвоенное десятилетие публиковались с невиданной интенсивностью. В 1935 г. Биомедгиз (был такой!) приступил к изданию многотомного собрания сочинений Ч.Дарвина. Одновременно публикуется "Философия зоологии" Ламарка, принципиально важная работа Ж.Кювье "О переворотах на поверхности земного шара" (1937 г.); выходит работа Ю.Либиха "Химия в приложении к земледелию и физиологии" (1936 г.). Становится доступным читателю труд Теодора Шванна "Микроскопические исследования о соответствии в структуре и росте животных и растений" (1939 г.); издаются труды Гиппократа, работы Клода Бернара (1937 г.), Эрнста Геккеля, Бербанка, Каммерера.

Буквально грохочет залп книг в области генетики: В.Иогансен "О наследствовании в популяциях и чистых линиях" (1935 г.), Т.Г.Морган "Экспериментальные основы генетики" (1936 г.), Г.Меллер "Избранные работы по генетике" (1937 г.).

Н.К.Кольцов издает свой основополагающий труд "Организация клетки" (1936 г.); под редакцией Н.И.Вавилова выходят "Теоретические основы селекции растений" (1935 г.); И.И.Шмальгаузен публикует "Пути и закономерности эволюционного процесса" (1939 г.), В.И.Вернадский дарит миру "Биогеохимические очерки" (1940 г.).

Названные труды – лишь часть книг, сохранившаяся в домашней библиотеке отца и свидетельствующая о его интересе к биологии. Любители художественной литературы, истории, философии знают, сколько бесценных сокровищ мировой мысли стало в предвоенное десятилетие доступно советскому читателю. От Гомера, Плутарха, Светония, Аппиана, Плиния Ст. до Синклера, Драйзера и Роллана. Был издан практически весь Гегель. Выходят "Трактат об усовершенствовании разума" и "Этика" Спинозы, "Три разговора" Беркли, "Система трансцендентального идеализма" Шеллинга, "Новые опыты" Лейбница, "Левиафан" Гоббса, "Космология" Декарта, работы Гельвеция, Гольбаха, Робинэ, Ламетри, Дидро. Издаются работы Ньютона, Галилея, Гюйгенса. Не повезло, кажется, из классиков одному Канту.

Экономисты в эти же годы получили Адама Смита, Рикардо, Петти, Джонса, Родбертуса. В обиход вводятся труды основоположников идей социализма и коммунизма. Среди них Кампанелла, Томас Мор, Кабе, Фурье, Сен-Симон. И все – за 4–5 лет. Вот бы так сейчас.

С нескрываемым энтузиазмом А.А.Жданов относился к своему любимому детищу: Издательству иностранной литературы. Оно было создано после войны для того, чтобы знакомить советского читателя с лучшими новинками зарубежной науки. И не случайно в одном лишь 1947 г., за год до кончины А.А.Жданова, это издательство выпускает удивительную мощную серию принципиально важных книг, отражающих передний край биологической науки. Среди них всемирно и на века известная книга Эрвина Шредингера "Что такое жизнь с точки зрения физика?", "Организаторы и гены" К.Х.Уоддингтона, "Биохимическая эволюция" М.Флоркэна, "История эмбриологии" Дж.Нидхэма, "Антагонизм микробов и антибиотические вещества" З.Ваксмана. Все это стало классикой.

Не случайно также, что в последующие годы характер книг по биологии, выпускаемых Издательством иностранной литературы, изменился. Были изданы такие пролысенковские работы как "Советская генетика" А.Мортона, "Лысенко прав" Дж.Файфа.

Отношение А.А.Жданова к Лысенко было более чем скептическое. Надо сказать, после мимолетных встреч с ним он говорил о низкой внутренней и внешней культуре Лысенко, об отсутствии в нем интеллигентности. А что такое интеллигентность, А.А.Жданов знал не понаслышке.

Он происходит из семьи высокообразованных интеллигентов-разночинцев. Его отец, Александр Алексеевич был инспектором народных училищ; где-то в архивах затерялась его научная работа "Сократ как педагог". До сих пор в нашем семейном архиве хранится пышная по оформлению Библия на арамейском языке. Ее привезли деду из Палестины ученики с посвящением "Александру Алексеевичу Жданову от слушателей Московской духовной Академии XLIX и L курсов, 23 сентября 1983 г."

Моя бабушка со стороны отца, урожденная Горская, из рода высших служителей церкви в России, была замечательной пианисткой. Еще звучат в памяти ее исполнение произведений Листа, Шопена, Шумана, Чайковского, Грига. На них и был воспитан музыкальный вкус моего отца.

В роду отца – "дядя Сережа", профессор астрономии Киевского университета С.К.Всехсвятский – создатель гипотезы солнечного ветра, романтической концепции эруптивного происхождения комет.

"Покончить с хулиганским отношением к интеллигенции!" – эта мысль отца вошла в одно из довоенных постановлений ЦК ВКП(б). Но тут уже ловят и ликуют оппоненты: а как же Анна Ахматова?

Я не разделяю жестких эпитетов в ее адрес; в этом, видимо, мой оппортунизм. Но на вопрос об Ахматовой отвечу серией вопросов: Почему неистовый Виссарион столь неистово напал на Гоголя в своем знаменитом письме? Почему Чернышевский штурмовал Фета за стихи "Шепот. Робкое дыханье"? Почему Ленин в письме Инессе Арманд назвал Достоевского архискверпым писателем? Почему столь резок был Плеханов в отношении Толстого, обозвав его большим барином, совершенно равнодушным к освободительной борьбе народа? Почему Бухарин совершенно невообразимо громил Есенина?

Тот, кто задумался над всем этим, придет к неизбежному выводу, что в среде российской интеллигенции существовали и существуют разные отряды, разные течения. Отношения между ними включали и сотрудничество и борьбу, иногда доходившую до резкостей. Сейчас этим, кажется, уже никого не удивишь, поскольку в наш атомный век применяемое при выяснении отношений оружие измеряется уже мегатоннами.

А.А.Жданов относился к революционно-демократическому крылу российской интеллигенции, к разночинцам в самом добром смысле. Отсюда его неприязнь к эстетству, салонному стилю, аристократизму, декадансу и модернизму. Вот почему, рассердившись на родственницу мещаночку, которая любила твердить: "Мы – аристократы духа", он в сердцах сказал: "А я – плебей!"

В наши дни взаимные поношения в среде интеллигенции достигли таких градусов, какие не снились ни неистовому Виссариону, ни участникам идеологических баталий 20–50-х годов. Это нуждается в анализе социально-классового характера, что не место делать в данной статье.

Что же касается социально-классовой природы идеологического ожесточения первых послевоенных лет, то она предельно очевидна. На нее указывает и Л.Грехэм: холодная война вызывала соответствующий идеологический набат и в США, и в СССР. Подробнее здесь говорить на эту тему нет смысла.

Итак, когда отец узнал, что я занимаюсь проблемами биологии, он сказал потрясающую фразу: "Не связывайся с Лысенко: он тебя с огурцом скрестит". Я не прислушался к этому предостережению; он скрестил. Вот что этому предшествовало.

Уже на студенческой скамье в Московском университете мы с моим другом, ныне академиком О.А.Реутовым, сильно увлекались не только химией, но и биологией. Упомянутые мною книги по биологии в библиотеке отца не остались лежать нетронутыми. Мои интересы постепенно склонились к пограничной сфере – биоорганической химии. Под руководством Александра Петровича Терентьева пришлось синтезировать в ту пору лишь недавно открытый гормон роста растений – ауксин; на кафедре Марии Моисеевны Ботвинник занимался химией белка.

Знание немецкого языка явилось причиной тому, что после поспешного и досрочного окончания университета меня в сентябре 1941 г. призвали в армию по линии 7-го отдела ГлавПУРККА, отдела по пропаганде среди войск противника. Для темы статьи важно то, что мне пришлось вникать во все мрачные глубины нацистской идеологии, в подлинниках знакомиться с книгами Гитлера, Розенберга, с огромной литературой по расизму: от Гобино до Дарре и Гиммлера.

Но обосновывая расизм, фашистские идеологи опирались не только на труды и высказывания Гобино, X.Чемберлена, Дизраэли, Шопенгауэра, Ницше, Вольтмана. Для придания наукообразности своим взглядам они широко цитировали работы Менделя, Вейсмана, Иогансена, Чермака, Корренса, де Фриза, тем самым, сочетая и сращивая в сознании людей современную генетику с расизмом. Евгеника, человеководство – отдавали духом фашизма, и нельзя удивляться тому, что на так называемый вейсманизм-морганизм изначально пала тень от человеконенавистнической фашистской идеологии и политики. Тут надо было уметь отделить зерна от плевел.

В те дни мне в немалой мере помогла разобраться вышедшая в 1941 г. книга австрийского политика Эрнста Фишера (Виден) "Фашистская расовая теория". Не вдаваясь в интереснейшие проблемы, связанные с тогдашним и современным расизмом, скажу, что уже после окончания войны в 1945 г. я опубликовал в журнале "Октябрь" статью "Империалистическая сущность немецкого расизма", где, мне казалось, навсегда распростился с этой темой. Тем не менее, определенный негативный налет не в пользу современной генетики от встречи с расизмом у меня сохранялся.

Сильное влияние на формирование моего мировоззрения оказал замечательный труд В.И.Вернадского "Биогеохимические очерки", опубликованные в 1940 г. С тех пор она во многом определила мои философские суждения и экспериментальные начинания (в частности, под этим воздействием прошли работы по микроэлементам, керамическим удобрениям, экологическому моделированию). В том же журнале "Октябрь" через два года я опубликовал статью, пронизанную духом и идеями Вернадского о биосфере и ноосфере: "Влияние человека на природные процессы". Надо сказать, что о Вернадском в те времена знали меньше, чем о Фукидиде: настолько общество было далеко от его идей. Спустя полвека я с удовлетворением наблюдаю, как неофиты открывают для себя разные слова: экология, техносфера, антропогенный и несут их на площади.

Упомянутая статья имела неожиданный резонанс, о чем позже. Скажу лишь, что работа над ней привлекла мое внимание к трудам Мичурина, сделала меня его сторонником. Очень жаль, что склеили в те времена термин "мичуринская биология", который отпугивает от работ великого организатора многих исследователей, особенно молодежь.

Кстати, о молодежи. В те годы, вернувшись после демобилизации на кафедру А.Н.Несмеянова в университет, я стал преподавать органическую химию биологам: вел семинары, практикум. Молодые ребята биофака были настроены по-боевому, рьяно отстаивали современную генетику, и я им обязан пониманием ряда научных проблем.

Неожиданными путями я вышел на знакомство с трудами академика Н.И.Вавилова. В те годы под руководством замечательного человека и ученого, впоследствии академика, Б.М.Кедрова мне пришлось заниматься подготовкой диссертационной работы о гомологии в органической химии. Работая в библиотеке, я натолкнулся на труды Н.И.Вавилова (они не были изъяты) по гомологии растительных видов, увлекся ими и включил изложение этих работ в рукопись диссертации. Вот тут-то Бонифатий Михайлович мне сказал: "Не надо". Он знал о судьбе Н.И.Вавилова, трагедия которого не была мне известна в те дни. Война была высоким хребтом, отделившим события послевоенных лет от предвоенных. Сын известного чекиста Михаила Кедрова, мой учитель предупреждал меня тогда от опрометчивого для того времени поступка. Лишь позже мне удалось в "Вестнике Ленинградского университета" поместить статью "Гомология и олигомерия в биохимии", где исследования по гомологии Н.И.Вавилова нашли свое отражение.

Был у меня и другой источник знакомства с трудами Вавилова: книга под его редакцией "Теоретические основы селекции растений" из библиотеки отца. Там самим редактором в статье "Ботанико-географические основы селекции" написано: "Метод яровизации, установленный Т.Д.Лысенко, открыл широкие возможности в использовании мирового ассортимента травянистых культур... Метод подбора пар при гибридизации, учение Лысенко о стадийности открывает также исключительные возможности в смысле использования мирового ассортимента". Вавилов назвал работу Лысенко выдающейся. Другие авторы сборника – Говоров, Сапегин, Басова, Костюченко – поддерживают эту оценку. Как же относиться к Лысенко, если сам Вавилов...? Его отношение к Лысенко было сложным, противоречивым.

В общественном сознании утвердилось мнение о том, что существует прогрессивная мичуринская биология, которую возглавляет верный последователь Мичурина – Лысенко. Понадобилось время и усилия, чтобы расшатать это тождество. Надо было понять, что оказалось верным и что ошибочным во взглядах Лысенко, которого поддержал такой крупный ученый, как Вавилов.

 

 

ДИСПОЗИЦИЯ

Описанные впечатления, несомненно, были крайне важны для внутреннего осмысливания проблем биологической науки, эволюционного учения, генетики. Однако неожиданно все это приобрело действенно-драматический характер.

Осенью 1947 г. наша семья отдыхала в Сочи. Дождливым хмурым днем 18 октября мы с тетушкой Анной Александровной решили проехать в Сухуми. По дороге заглянули в Мюсеры, где стояла пустующая дача. Не успели побыть там минут десять, как бежит постовой:

– Немедленно поезжайте на Холодную речку. Вас ждет там товарищ Сталин. Это было полной неожиданностью. Со Сталиным я несколько раз встречался до войны и мог бы многое рассказать об этих встречах, в частности, А.Рыбакову, который не знал, что при беседе Сталина, Кирова, Жданова в Сочи летом 1934 г. присутствовал четвертый: это был я, который, хотя и был еще весьма молод, но многое схватывал юношеской памятью.

Из довоенных встреч со Сталиным коснусь лишь одного момента. В 1939 г., когда я учился в МГУ, он неожиданно вызвал меня по телефону и сказал:

— Я слышал, вы много занимаетесь в университете общественной работой. Политика – грязное дело. Нам химики нужны.

И не здороваясь и не прощаясь, повесил трубку. С тех пор минуло восемь лет, прошла война. Что же могло произойти? Ответ я узнал случайно от Л.М.Кагановича. Как-то при мимолетной встрече он рассказал: "Товарищ Сталин рекомендовал вашу статью в журнале "Октябрь". Это была статья "Влияние человека". Она была опубликована в июльском номере; в октябре состоялся вызов на Холодную речку.

Беседа продолжалась долго и охватывала широкий круг вопросов. В ней при начале принимал участие А.Н.Поскребышев, но быстро ушел, оставив нас втроем. По свежим следам я беседу записал. Вот изложение ряда ее моментов, относящихся к нашей теме.

Сталин: "У нас мало людей, умеющих обобщать практический опыт. Практиков, эмпириков – много. Но одной практики недостаточно. Важно уметь обобщать, подмечать связь между фактами, которые другим кажутся оторванными друг от друга.

Ленин, Маркс умели обобщать. Но Ленин был бы человеком профессорского типа, каких немало было в партии, если бы он занимался одной теорией, не знал жизни, не окунулся в практическую работу. На практической работе у него выработались и качества организатора".

Анна Александровна: "Но Ленин – гений".

Сталин: "Гениальность выдумали французы. Гениальность это умение анализировать, обобщать и трудолюбие. Таким был Ленин. Ничего необычайного здесь нет. Ленин умел обобщать то, что встречалось в процессе работы у практиков, эмпириков, но чего они не могли ясно понять, осмыслить.

Ленин мог по три часа беседовать с простым крестьянином, и он узнавал очень многое, необходимое для политики.

Во время прошедшей войны иногда беседа с рядовым красноармейцем, не знающим теории, не осознающим до конца смысл происходящего, но хорошо разбирающимся в своих житейских вопросах, давала нам многое для оценки положения, для понимания того, как надо воевать.

У нас много людей науки, которые не знают практической жизни, боятся ломать раз установленные порядки, знают жизнь из книг и слепо относятся к книге. Это, вернее, не люди науки, а служители науки, жрецы науки.

В науке единицы являются новаторами. Такими были Павлов, Тимирязев. А остальные – целое море служителей науки, людей консервативных, книжных, рутинеров, которые достигли известного положения и не хотят больше себя беспокоить. Они уперлись в книги, в старые теории, думают, что все знают и с подозрением относятся ко всему новому.

Стахановцы опытным, эмпирическим путем дошли до установления новых норм выработки, сломали старые, отжившие нормы. На основе их опыта мы задумали пересмотреть все существующие нормы. Так какой поднялся шум! Служители науки сказали: нельзя, так как в книгах об этом ничего не говорится. А мы послали их к черту и сделали по-своему.

Вы, очевидно, знаете о выращивании арбузов и дынь под Москвой. Одна женщина, научный работник, двадцать лет потратила на то, чтобы вывести сорт дынь, способный произрастать в нашей средней полосе. Она прививала дыни на тыкву, но так как тыква – растение более крепкое, то она забирала все соки, а для дыни ничего не оставалось.

А сейчас кунцевский колхозник, практик, вырастил замечательные арбузы, и мы имеем возможность разводить арбузы в наших широтах вплоть до Ленинграда, хотя прежде в книгах учили, что они севернее Тулы расти не могут.

Сейчас мы пересаживаем в грунт взрослые апельсиновые деревья. Принято считать, что деревья следует пересаживать в возрасте 2–3 лет. Вы видели ели в Кремле и у Мавзолея Ленина? Они пересажены туда, по моему предложению, десятилетними. Можно пересаживать и тридцатилетние деревья. Только пересадку следует производить не осенью, как говорится в книгах, а зимой, когда жизнедеятельность растений понижена, и они более безболезненно могут перенести операцию.

Пататы – предки нашего картофеля; их выращивали еще инки и ацтеки. Они прекрасно произрастают здесь на юге, но, наверно, могут расти и на севере – просто никто не пробовал.

В Австралии жизнь для европейцев была невозможна из-за малярии. Единственным спасением было насаждение эвкалиптовых лесов. Посадка миллионов эвкалиптов дала возможность строить города.

Здесь на юге также имеются обширные заболоченные районы в Кутаисской губернии, в Рионской низменности. Я предложил нашим людям посадить эвкалипты. Однако наши ученые мужи заявили, что эвкалипты у нас расти не могут, ибо так написано у них в книгах. Тогда я указал, что за Гаграми растут эвкалиптовые деревья, посаженные еще до революции. На это мне возразили, будто это хинные деревья. Вот вам пример, как служители науки, упершиеся в свои книги, препятствовали разведению эвкалиптов. А сейчас здесь на побережье имеется полтора миллиона деревьев.

В биологической науке издавна существует два взгляда на жизнь. Одни утверждают, что существует неизменное наследственное вещество, которое не поддается действию внешней природы. По сути дела, такая точка зрения (а она представляет взгляд Вейсмана) тождественна с воззрением, будто жизнь не развилась из неживой материи.

Другого мнения придерживается учение неоламаркизма. Согласно этому учению, внешнее воздействие изменяет признаки организма, и эти приобретенные признаки наследуются.

Если у служителя науки при опытном посеве погибает 95% растений, то он говорит: ничего нельзя поделать, дело безнадежное.

Так учат книги. Но надо обращать внимание не на эти 95%, которые погибли, а на 5%, которые сохранились, которые, следовательно, приобрели новые признаки. Вот вам ваши служители науки...

Лысенко – эмпирик, он плохо ладит с теорией. В этом его слабая сторона. Я ему говорю: какой Вы организатор, если Вы, будучи президентом Сельскохозяйственной академии, не можете организовать за собой большинство.

Большая часть представителей биологической науки против Лысенко. Они поддерживают те течения, которые модны на Западе. Это пережиток того положения, когда русские ученые, считая себя учениками европейской науки, полагали, что надо слепо следовать западной науке и раболепно относились к каждому слову с Запада.

Морганисты-мендельянцы это купленные люди. Они сознательно поддерживают своей наукой теологию".

В конце беседы, которая касалась и других проблем, Сталин спросил меня, не соглашусь ли я работать в аппарате ЦК?

Вернувшись в Сочи, мы застали встревоженных отца и мать, которые не знали, куда мы запропастились. Когда я рассказал отцу о предложении, он сказал: "Не надо соглашаться, если хочешь связать свою судьбу с партийной работой, то начинай с райкома".

Это я передал через неделю Сталину, когда состоялась вторая встреча. Он возразил: райкомы занимаются другими делами, а не наукой. Попутно он отметил, что в современную эпоху особое внимание должно быть уделено университетам. Вот его слова: "Наши университеты после революции прошли три периода. В первый период они играли ту же роль, что и в царское время. Они были основной кузницей кадров. Наряду с ними лишь в очень слабой мере развивались рабфаки.

Затем с развитием хозяйства и торговли потребовалось большое количество практиков, дельцов. Университетам был нанесен удар. Возникло множество техникумов и отраслевых институтов. Хозяйственники обеспечивали себя кадрами, но они не были заинтересованы в подготовке теоретиков. Институты съели университеты.

Наконец, сейчас мы собираем в университетах коронку теоретических кадров.

Сейчас у нас слишком много университетов. Следует не насаждать новые, а улучшать существующие.

Нельзя ставить вопрос так: университеты готовят либо преподавателей, либо научных работников. Нельзя преподавать, не ведя и не зная научной работы.

Человек, знающий хорошо теорию, будет лучше разбираться в практических вопросах, чем узкий практик. Человек, получивший университетское образование, обладающий широким кругозором, будет полезнее для практики, чем, например, химик, ничего не знающий, кроме своей химии.

В университеты следует набирать не одну лишь зеленую молодежь со школьной скамьи, но практиков, прошедших, определенный производственный опыт. У них в голове уже имеются вопросы и проблемы, но нет теоретических знаний для их решения.

На ближайший период следует большую часть выпускников оставлять при университетах. Насытить университеты преподавателями.

Разделить Московский университет на два университета: в одном сосредоточить естественные науки (физический, физико-технический, математический, химический, биологический и почвенно-географический факультеты), в другом – общественные (исторический, филологический, юридический, философский факультеты).

Старое здание отремонтировать и отдать общественным наукам, а для естественных выстроить новое, где-нибудь на Воробьевых горах. Приспособить для этого дела одно из строящихся в Москве больших зданий. Сделать его не в 16, а в 10–8 этажей, оборудовать по всем требованиям современной науки. Химия сейчас важнейшая наука, у нее громадное будущее. Не создать ли нам отдельно университет химии?

Уровень науки у нас понизился. По сути дела, у нас сейчас не делается открытий. Еще во время войны что-то делалось, был стимул. А сейчас у нас говорят: дайте образец из-за границы, мы разберем, а потом сами построим. Что, меньше пытливости у нас? Нет. Дело в организации.

Президент придет: мы, говорит, открыли то-то. А на самом деле откроют мелкие работники, а они только докладывают. Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо".

С этого началась подготовка к строительству нового комплекса зданий МГУ на Ленинских горах (это особый и разветвленный сюжет). Одновременно в те трудные послевоенные годы было принято решение о развитии материальной базы университетского образования в Харькове, Минске, Воронеже и других городах.

Я опускаю и здесь другие сюжеты и повороты беседы. Скажу одно: когда я вернулся в Москву, меня пригласил Секретарь ЦК Алексей Александрович Кузнецов, и судьба моя была решена: я стал завсектором науки Управления агитации и пропаганды, которое возглавлял Д.Т.Шепилов. Сектор был превращен в отдел лишь позже, а потом отдел науки был поделен на три; мне пришлось руководить отделом естественных наук.

 

 

УДАР

Начинать неожиданно работу в секторе ЦК было невероятно трудно. Помог мне в какой-то мере военный опыт работы в ПУРе. Фактически он действовал на правах отдела ЦК, его идейным руководителем по линии контрпропаганды был Д.З.Мануильский. В 7-м отделе по работе среди войск противника трудились замечательные люди: М.Бурцев, И.Брагинский, Ф.Рубинер, многие другие. Здесь были знатоки Германии, Австрии, Финляндии, Востока. Приходилось общаться с видными деятелями международного коммунистического движения. Среди них: В.Пик и его сын Артур, П.Флорин, В.Ульбрихт, Анна Паукер, Матиас Ракоши, Антон Акерман, Э.Вайнерт, В.Бредель и многие, многие другие. Несколько месяцев пришлось непосредственно работать в аппарате Г.Димитрова и заниматься югославскими делами, ведя переписку с т. Вальтером (Тито). Но это продолжалось недолго: значительную же часть времени приходилось бывать на фронтах; блокадный Ленинград, Днепропетровск, Мелитополь, Никопольский плацдарм. Великие Луки, Прибалтика, Дебрецен, Будапешт, Сомбатель, Секешфехервар, наконец Вена и Белград.

С Веной связан эпизод, относящейся к нашей теме. Здесь застал меня конец войны и День Победы. После бурных и радостных дней дело пошло уже по другим рельсам; отправился я в Венский университет, специально на бывший опустевший и брошенный преподавателями и студентами факультет расовой гигиены. Там вновь насмотрелся на книги, приборы и экспонаты, которые не очень агитировали в пользу генетики.

Как ядовито заметил Энгельс, "исходя из своего собственного повседневного опыта, почтенный бюргер усматривает в истории лишь кабацкий заговор и бабью сплетню, только в несколько более широком масштабе"².

Эта весьма распространенная ныне позиция ничего ровным счетом не объясняет как в общей истории, так и в перипетиях споров внутри биологической науки.

Споры в науке существовали извечно, без них она попросту не может развиваться. Ньютон спорил с Гюйгенсом о природе света, Эйнштейн до конца дней своих не примирился с Бором по проблемам квантовой физики.

Вечные споры наполняли и биологическое знание. Кювье противопоставил свои перевороты на поверхности земли постепенной эволюции в духе Ламарка. Столкновения мнений в борьбе Пастера с его противниками достигли уровня кулачных боев в ходе заседания Парижской академии. Впрочем, и наша Академия знает рукоприкладство в ходе выяснения математических проблем.

Судьбы науки и ученых приобретали драматические и трагические тона, когда в дело вмешивались общественные силы. Вспомним Джордано Бруно и Галилея, Сервета и многих других. Замечательный французский мыслитель Кондорсе чудом спасся от гильотины, чего не удалось его великому соотечественнику химику Лавуазье.

Со второй половины прошлого века предпринимались все более расширяющиеся попытки использовать возникающие в биологии идеи для объяснения социальных явлений. Это в первую очередь связано с успехом дарвиновского учения. Вокруг дарвинизма развернулась ожесточенная дискуссия, в которой активное участие приняли и русские естествоиспытатели и представители нашей общественной мысли, в частности Чернышевский. В более поздний период в эту полемику включился К.А.Тимирязев, его позиция в защиту дарвинизма была крайне своевременной и продуктивной. В то же время возникший на его глазах менделизм вызвал у ученого двойственное и, в конечном итоге, скорее негативное отношение, как частная и напрасно генерализуемая закономерность (позже и Мичурин будет иронически упоминать "гороховые законы", подчеркивая их ограниченный характер).

Споры вокруг биологии в период поисков исторических путей и нарастающих революционных движений приобретали характер все более и более политический, фактически отражали определенные идейные и классовые установки, позиции общественных групп и слоев.

Это довольно быстро обнаружилось по отношению к евгенике.

Термин евгеника был введен англичанином Фрэнсисом Гальтоном еще в 1883 г. Под этим он понимал гигиену продолжения рода. Но не только. Он считал евгенику новой религией, которая должна войти в национальное самосознание. Позже в Германии Альфред Плетц идентифицирует ее с расовой гигиеной. Новооткрыватели Менделя Баур, Фишер, Ленц, провозгласят менделизм основой евгеники. Так сформируется определенный блок научного знания и превратного мировоззрения.

В предреволюционную и революционную эпоху сторонники преобразования общества естественно ищут себе поддержку и в природных закономерностях. Подобная склонность привела к тому, что на рубеже веков в общественных кругах широкое распространение приобрели идеи неоламаркизма. Поскольку они исходили из возможностей переделки природы живых организмов и изменения столь неподатливой на первый взгляд наследственности, то симпатии революционно настроенных публицистов были на стороне ламаркизма.

Правда, проблема преобразования природы возникла не только в связи с ламаркизмом в мичуринской биологии. Она уходит своими корнями в глубь веков и издавна присуща нашей истории. Еще в XIV в модном в наши дни "Житии Сергия Радонежского" отмечено: "И создали они себе многие выселки, прежнюю изменив пустыню, и, не пощадив ее, преобразили пустыню в широкое чистое поле".

Мне вспоминается в нашей библиотеке нашумевшая в свое время книга известного неоламаркиста Пауля Каммерера, на обложке которой была помещена вызывающая фотография копулирующих жаб (вот была гласность!).

Известно высказывание Сталина в пользу неоламаркизма в работе "Анархизм или социализм".

Однако существовала и мощная реакция против неоламаркизма со стороны неодарвинистов и генетиков. В конечном итоге кредит ламаркистских идей резко упал у большинства биологов.

Физиолог Л.А.Орбели как-то в шутку заметил, парируя доводы ламаркизма, тысячелетиями евреям режут препуции, однако все их мальчики рождаются необрезанными.

В двадцатые – тридцатые годы борьба вокруг проблем биологии нарастала. Как всякая борьба, она не обходилась без увлечений и крайностей. Но на каком-то этапе был допущен срыв, приведший к тяжким последствиям.

Вспомним Ленина. Он в своей работе "Материализм и эмпириокритицизм" отстаивает идеи партийности философии, вскрывает методологические и гносеологические истоки метафизики, субъективного идеализма во взглядах многих физиков, математиков, физиологов своего времени. Но он никогда не вторгается в сферу компетентности той или иной науки, никогда не подвергает сомнению установленные наукой данные и закономерности (понимая их исторически обусловленный и относительный характер). Ленин критикует Маха как философа, но не как специалиста в области механики. Ленин говорит о возможности неверного истолкования теории относительности Эйнштейна, но не об ошибочности этой теории.

К сожалению, этот важный принцип был во многом утрачен в полемиках вокруг естествознания, диалектики природы, марксизма в науке. Это совершилось и в биологии. Реальные, конкретные, воспроизводимые результаты генетических исследований были объявлены как бы несуществующими, критика сформировала из науки для себя объект – лженауку.

Это смещение понятий далее трансформировалось в представление о наличии социалистических наук и буржуазных лженаук. Принцип партийности, имевший вполне определенное исторически обусловленное место в истории мысли, был незаконно перенесен в неадекватную для себя сферу.

Еще Бутлеров, столкнувшись с нарастающим национализмом некоторых современных ему немецких ученых, ворчал по поводу того, что скоро в химии придется говорить не о законах науки, а о законах немецкой науки. Перенесенное на классовую почву, это ограниченное представление породило мнение о возможности существования буржуазной биологии, о партийности биологии или, как говорил И.Презент, о партийно непримиримой борьбе в биологии.

Конечно, нелегко разорвать цепочку и вовремя остановиться, когда история предлагает кошмарную логическую цепь: менделизм – расизм – Освенцим или: теория относительности – эквивалентность энергии и массы – Хиросима. Природа не виновата в том, что, открывая ее закономерности, люди используют их против себя.

Истоком трагедии здесь становятся не открытые наукой законы природы, а социальные структуры.

Борьба в науке неизбежна, она не может уйти от столкновения позиций, точек зрения, концепций, гипотез. Эта борьба должна вестись лишь на принципиальной основе. "Ибо одно из худших свойств – это именно филистерство, стремление уговорить противника вместо борьбы против него", – отмечал Энгельс³.

Но продуктивной может быть лишь борьба на базе самой науки, на ее основе, внутри ее сферы фактов, теорий и представлений. Как только эта основа теряется, принципиальная борьба превращается в свою противоположность: наклеивание ярлыков, оскорбление личности, крики, взвизгивания, поношения и гонения.

Начав работу в секторе науки, я в первую очередь столкнулся с обстановкой в области биологии. На беседу потянулись многие ученые. Иные имена не запомнились (приношу за это извинение), но среди них были академик В.Сукачев, Н.Дубинин, П.Баранов, В.Сахаров, Ю.Полянский, Н.Цицин, А.Жебрак, И.Рапопорт и многие, многие другие. В своей пиратской повязке, сверкая уцелевшим на войне глазом, И.Рапопорт готов был разом идти в танковую атаку против Лысенко. В.В.Сахаров приводил практические аргументы, в том числе тетраплоидную гречиху (я ее высеял на дачном участке). Н.В.Цицин не столько нападал, сколько защищал свое дело межвидовой гибридизации. Л.А.Зильбер излагал взгляды о вирусной природе рака, и я его твердо поддержал как химик.

Отстаивали концепции мичуринской биологии В.Столетов, И.Глушенко, общение с которыми было спокойным и деловым. В итоге за несколько месяцев у меня сложилась картина состояния дел в сфере биологии и 10 апреля 1948 г. я выступил на семинаре лекторов обкомов и горкомов ВКП(б) в зале Политехнического музея с лекцией на тему "Спорные вопросы современного дарвинизма".

К интригам я и тогда не очень был приспособлен, да и сейчас плохо в них плаваю, и не знал, что, пока я читал лекцию, за спиной в подсобном помещении музея меня слушали и записывали Т.Д.Лысенко и М.Б.Митин. Об их последующих действиях известно из других источников; тогда я о них ничего не знал. Лишь в мае почувствовал недоброе, когда из секретариата Г.М.Маленкова срочно затребовали стенограмму моей лекции.

Но сперва о ней самой. В качестве основы я избрал два вопроса: проблему внутривидовой борьбы за существование и современная генетика. Поскольку текст лекции охватывает 46 страниц, полностью поместить ее здесь невозможно. Вот отдельные извлечения. В первую очередь "Введение": "Товарищи! Очень характерно, что сегодня на семинаре лекторов читается лекция о современных спорных проблемах дарвинизма. Это свидетельствует о том интересе, который вызывают среди широких кругов советской общественности споры вокруг проблем дарвинизма, разгоревшиеся в последнее время.

Эти научные споры, к сожалению, вышли за рамки делового обсуждения вопросов. Страсти разгорелись, началась перебранка, посыпались взаимные обвинения, не обошлось и без обидных ярлыков. Подобная нервозная атмосфера не способствовала трезвому анализу доводов и точек зрения спорящих сторон. Поэтому в первую очередь следует внести ясность в обстановку, выяснить действительные линии расхождения и показать пути творческого решения обсуждаемых проблем.

Неверно, будто у нас идет борьба между двумя биологическими школами, из которых одна представляет точку зрения советского, а другая – буржуазного дарвинизма. Я думаю, следует отвергнуть такое противопоставление, так как спор идет между научными школами внутри советской биологической науки, и ни одну из спорящих школ нельзя называть буржуазной.

Наверно, далее, будто у нас в советской биологической науке борются и противостоят друг другу две школы. Обычно говорят – школа Лысенко и школа противников Лысенко. Это не точно. У нас имеется ряд различных школ и направлений, которые солидаризируются в одних вопросах и расходятся в других. И в данном конкретном случае разделить всех советских биологов на два лагеря невозможно. Тот, кто пытается это делать, преследует скорее узко групповые, нежели научные интересы и прегрешает против истины.

Наличие целого ряда научных школ определяется самим предметом биологической науки. Органический мир на земле – явление необъятное, многогранное, бесконечно богатое в своих проявлениях. Приходится брать и исследовать его по частям, выделяя отдельные более или менее узкие области. В результате возникает сильная специализация внутри науки.

Такая специализация ученых, работающих в той или иной области биологии, приводит к тому, что представители данного направления очень часто преувеличивают значение своего объекта исследования и пытаются распространить частные закономерности маленького отрезка биологической науки на всю биологическую науку в целом. С этим мы неоднократно встретимся в дальнейшем, и вы увидите, что подобные устремления в значительной мере породили спор по вопросам дарвинизма.

Таковы некоторые предварительные замечания, которые я хотел бы сделать. Еще одно, товарищи. Я выражаю не официальную, а лишь свою личную точку зрения. Прошу это учитывать и из этого исходить".

Уже вводная часть лекции свидетельствует о том, что бессмысленно говорить о двух биологиях, нельзя утверждать, будто менделисты-морганисты – люди купленные.

Наука и идеология сложно переплетаются в ходе исторического процесса. Наука, как система знаний об объективных закономерностях природы и общества, не должна и не может заключать в себе моментов, связанных с интересами тех или иных общественных слоев, социальных групп или классов. В то же время в обществе все взаимосвязано. И если геометрические аксиомы, не задевая интересов людей, не оспариваются, исходя из классовых позиций, то общественные науки испытывают на себе давление идеологий, мировоззрений социальных слоев.

Известным примером здесь является наличие социальной заинтересованности в отношении основного вопроса философии. Упомянутые Лениным линии Платона и Демокрита не выдумка, и они отражают влияние социальных групп.

Это же относится к политической экономии. Как отмечал Маркс в "Капитале", в связи с обострением классовой борьбы после победы буржуазии в Англии и Франции, "пробил смертный час для научной буржуазной политической экономии. Отныне дело шло уже не о том, правильна или неправильна та или иная теорема, а о том, полезна она для капитала или вредна, удобна или не удобна, согласуется с полицейскими соображениями или нет. Бескорыстное исследование уступает место сражениям наемных писак, беспристрастные изыскания заменяются предвзятой, угодливой апологетикой"⁴.

Однако то, что проявляет себя в сфере тесно связанной с политикой общественной науки, не может быть перенесено на область естествознания. Здесь идеология касается обычно гносеологических или социологических выводов и экстраполяции из того или иного естественнонаучного факта или обобщения, но не самих естественных наук.

К сожалению, в первые десятилетия развития советского общества дух беспощадных классовых битв, гражданской войны переносится и захватывает иные сферы, становится тем общим освещением, которое неистовым пламенем борьбы, нетерпимости, фанатизма охватывает и область науки. "Како веруешь?"

Различие в позициях и точках зрения раздувается в антагонизм. Борьба идей и мнений, невозможная без столкновения людей, приводит их от идейных столкновений к битвам характеров, служебных положений. Начинают хвататься за любое оружие.

Видимо, это не ново. Вольтер, конечно, красиво говорил, что готов погибнуть за право оппонента свободно выражать свое мнение, но он же призывал: "Раздавите гадину!"

Эмоции и личный интерес вторгаются в логику познания, искажают ее, генерализуют частное, закрепляют односторонне значимое. Хорошо выразиться научно: гетерозис есть вспышка жизнеспособности у гибридов. Немцы это назвали "Luxurieren der Bastarde". В русском переводе: роскошествование ублюдков. Дальше можно делать любые выводы относительно нравственной природы гетерозиса. Наука подмята эмоцией.

Но вернемся к лекции. Следующий раздел, который я опускаю, касается проблем внутривидовой борьбы и несостоятельности взглядов Лысенко в этой сфере. В то же время отмечалось сближение и возможность совмещения взглядов борющихся сторон. Большое внимание в лекции было уделено диалектике естественного и искусственного отбора, их единству и различию. "Человек своим сознательным вмешательством в органическую природу поднимает органическую природу на новую ступень развития, когда не стихийные внутривидовые противоречия, а плановое, сознательное человеческое вмешательство управляет развитием видов" – таков вывод первой части лекции.

Вторая часть посвящена соотношению внешних и внутренних факторов в развитии организмов: "В этой области биологической науки среди ученых нашей страны также имеются различные направления, работают несколько школ. Я бы не рискнул утверждать, что все те, кто не разделяет взгляды академика Лысенко по вопросам генетики, являются представителями буржуазной науки. Мы не можем говорить о какой-то единой генетике, которая в целом противостоит генетике академика Лысенко.

На позициях, отличных от позиций Лысенко, стоят политически совершенно различные фигуры. Мы видим здесь и наших советских ученых – коммунистов, и коммунистов иностранных, в частности Холдена, одного из редакторов коммунистической английской газеты "Дейли Уоркер", и прогрессивного буржуазного деятеля Г.Уоллеса, бывшего министра земледелия США; мы видим людей, пытающихся использовать данные науки в реакционных целях, которые смыкаются с евгеникой, расизмом, человеководством и т.д.

В настоящее время буржуазное общество налагает свой отпечаток на любую науку, на любой опытный материал, стремясь превратить ее в нечто вредное, в нечто реакционное.

Не случайно, например, что, появившись впервые в буржуазном обществе, атомная энергия была открыта и использована в типично капиталистической форме, как энергия разрушительная.

Мы не можем говорить, что вся нелысенковская генетика, по своему характеру, по своему предмету, по всем экспериментальным данным – буржуазная, ибо дело здесь в трактовке фактов, в их теоретическом осмысливании. И если Презент пишет, что "загнивающий капитализм на империалистической стадии своего развития породил мертворожденного ублюдка биологической науки насквозь метафизическое, антиисторическое учение формальной генетики", то это, может быть, делает честь красноречию тов. Презента, но не способствует уяснению обстановки на биологическом фронте и говорится лишь для устрашения неопытных людей.

Центральным вопросом генетической науки, науки об индивидуальном развитии организма, является вопрос о взаимодействии организма и внешней среды, о значении внешних и внутренних факторов в жизни индивида. Этот вопрос, до сути дела, будет для нас оселком для проверки существа той или иной теории".

Далее излагается история вопроса, спор неодарвинизма и неоламаркизма. "Но он не решил вопроса о происхождении изменчивости и о механизме наследственности. После Дарвина эти проблемы стали предметом ожесточенной борьбы в биологии.

Немецкий биолог Вейсман в конце прошлого века выступил с теорией неодарвинизма. Наблюдая неизменную передачу многих признаков в цепи последовательных поколений организмов, он метафизически преувеличил значение этого явления и выдвинул гипотезу о существовании в организме особой зародышевой плазмы, которая постоянна и независима от изменений тела живого существа. Вейсман писал: "Я предполагаю, что зародышевые клетки могут образоваться в организме только там, где имеется зародышевая плазма и что эта зародышевая плазма прямо и неизменно произошла от той, которая находилась в родительских зародышевых клетках". Если логически продолжить эту точку зрения, то придется предположить полную независимость живой природы от мертвой и происхождение живых организмов путем акта творения. Таким образом, точка зрения неодарвинизма есть пережиток религиозной метафизики. После того, как были открыты явления дискретности, прерывности при передаче наследственных свойств, неодарвинизм развил теорию о неизменных и прерывных носителях этих свойств – наследственных генах. Эти гены полагались также независимыми от действия внешней среды и клеток организма. Единственной формой наследственного изменения организма была объявлена мутация, т.е. внезапная, неясная по своим причинам перестройка генного аппарата. Сторонники этой концепции пытались свести к этим мутациям, обусловленным неизвестными причинами, всю эволюцию органических форм. Биолог Иогансен писал в своей работе "Элементы точной теории наследственности": "Мутация и перекомбинация генов при скрещивании являются единственным до сих пор точно установленным путем образования новых биотипов".

Заслуга неодарвинистов состояла в том, что они поставили вопрос о механизме передачи наследственных свойств организмов при неизменной внешней среде, вскрыли явление скачкообразности, прерывности в изменении наследственности. Но они буквально растерзали живой организм, оторвав его от условий внешней среды, поделив организм на две независимые половинки – тело и носителя наследственности, не заметив, что наряду с дискретностью в явлениях наследственности наблюдается непрерывность, постепенность накопления свойств, и эта постепенность подготовляет новый скачок.

Реакцией на неодарвинизм была теория неоламаркизма. Неоламаркисты утверждали, что внезапные качественные изменения наследственности возникают в результате накопления незначительных количественных изменений. Причину этих изменений они искали во влияниях внешней среды. В этом была прогрессивная сторона неоламаркизма, ибо он доказывал возможность переделки наследственных признаков животных и растений под влиянием изменений внешней среды. Нам, коммунистам, ближе по духу учение, которое утверждает возможность переделки, перестройки органического мира, а не ждет внезапных, непонятных, случайных изменений загадочной наследственной плазмы. Именно эту сторону в учении неоламаркистов подчеркнул и оценил тов. Сталин в работе "Анархизм или социализм?".

Однако неоламаркисты впали в другую крайность. Они не могли найти те материальные связи, механизмы, которые формируют наследственность. Для них пропала специфика внутренних закономерностей и процессов организма, в которых своеобразно отражаются и преломляются влияния внешней среды. Вместо того чтобы искать реальные связи, одни из неоламаркистов, так называемые психоламаркисты, стали искать причину развития организмов в идеальных, психических факторах, в стремлениях, желаниях, "порывах" животных и растений. Другие – механоламаркисты – считали, что все изменения организма под воздействием внешней среды просто механически становятся наследственными.

В настоящее время полный синтез в единой теории всех фактов, накопленных представителями различных биологических школ, изучающих (и, к сожалению, абсолютизирующих) одну сторону органического мира, еще не осуществлен. Однако диалектика самого объекта исследования привела к тому, что точки зрения различных школ сближаются, хотя это происходит иногда, быть может, и вопреки личным желаниям того или иного ученого.

Решающие принципиальные положения синтетической теории развития и изменения организмов даны в работах Мичурина. К сожалению, эти принципиальные положения, основанные на блестящих экспериментах, недооцениваются и игнорируются многими нашими биологами. К некоторым из них вполне применимы следующие мичуринские слова: "Мы слишком привыкли верить и питать свои знания одними компиляциями заграничных деятелей".

Мичурин так формулирует свою теорию наследственности: "Только совместным действием наследственной передачи свойств предков и влиянием факторов внешней среды создались и создаются в дальнейшем все формы живых организмов. Против этой бесспорной истины нельзя возражать". Мичурин указывает, что наследственная основа не определяет однозначно свойств организма, а создает лишь возможности развития, управлять которыми может человек, регулируя условия внешней среды, применяя различные методы направленного воспитания. При этом, что особенно важно, Мичурин указывал, что человеческое воздействие приводит к созданию наследственно новых форм. "Вообще нужно знать, – писал Мичурин, – что наследственно передаются потомству не одни свойства и качества, присущие растениям-производителям, но передаются также во многих случаях и притом в довольно резких формах и те насильственно произведенные человеком изменения в строении организма растений, которые так часто применяются нами в садовом деле".

Мичурин показал, что явления прерывности в передаче свойств – лишь одна сторона наследственности, проявляющаяся в ряде простейших случаев, и что существенную роль в развитии организмов играют непрерывные градации в изменении свойств.

В настоящее время точка зрения Мичурина разделяется во многом не только академиком Лысенко. Лысенко не является единственным ученым в нашей стране, который отстаивает возможность преобразования животных и растений. Вот вам взгляды академика Шмальгаузена, который пишет: "Любой организм, любая его часть и любой признак представляют результат развития, в котором одинаково принимают участие и наследственный материал и внешняя среда и в котором поэтому нельзя отделить наследственное от ненаследственного". И в другом месте; "Организм и среда совместно определяют эволюционный процесс. В общем, первый толчок для преобразования организма дает обычно изменение среды, однако специфика этого изменения зависит в значительной мере от организма".

Говоря о возникновении внезапных наследственных мутаций, академик Шмальгаузен указывает: "Вопрос об источниках мутаций еще не разрешен, но не может быть сомнений в том, что и в этом случае изменение вызвано не учтенным нами действием факторов внешней среды".

Правда, академик Шмальгаузен не всегда последователен в своих взглядах. Он явно соскальзывает на шаткие позиции неодарвинизма, когда утверждает, что "при постоянной среде происходит накопление мутаций".

Но Шмальгаузен не является типичным представителем генетической науки. Обратимся к так называемым цитогенетикам, над которыми особенно сильно довлеет наследие некоторых метафизических представлений. Создатели этой ветви генетической науки стояли на той точке зрения, что внешняя среда никаким образом не влияет на развитие организма, что в наследственных зачатках, в половых клетках организма существуют некоторые носители наследственности (гены), которые никак с внешней средой не связаны, причем эти гены целиком определяют развитие организма. Мнение, будто гены мутируют, изменяются без влияния внешней среды, вело к отрицанию эволюции, к отрицанию развития. Но, товарищи, дело в том, что таких генетиков у нас в Советском Союзе становится все меньше. И Трофим Денисович в значительной мере борется с тенями прошлого. Таких генетиков, которые полностью отрицают наличие воздействия на организм факторов внешней среды, уже нет, хотя имеются кое-какие отрыжки старых вейсмановских воззрений.

Другое дело, что цитогенетики, исследуя механизм передачи наследственных признаков через половые клетки, ограничивают способы влияния на организм лишь прямым воздействием на зародышевые клетки некоторых факторов внешней среды (химическое и температурное воздействие, облучение).

В заключительной части моего доклада вы увидите, что современным цитогенетикам удалось своими методами добиться известных практических результатов.

Таким образом, товарищи, я хотел вам показать, что попытка противопоставить две генетики и утверждать, будто одна лысенковская генетика признает действие факторов внешней среды, а другая не признает этих факторов – неосновательна. Среди представителей нелысенковской генетики имеется много ученых, которые признают влияние внешней среды. И сейчас автогецетиков, т.е. людей, которые считают, что развитие организмов происходит только благодаря внутренним перекомбинациям генов и случайным мутациям, – в нашей стране, думаю, найдется очень мало.

Я считаю, что в этом деле имеется большая заслуга Трофима Денисовича Лысенко, который неустанно подчеркивал влияние внешней среды на организм, обращал внимание на воздействие внешних факторов.

Но ограниченность объекта и ограниченность подхода сказывается на взглядах цитогенетиков-дрозофилистов. Дрозофила – важнейший объект генетических изысканий, – это маленькая плодовая мушка, которая быстро размножается, дает потомство каждые восемь дней, просто питается, очень неприхотлива. Если разрабатывать проблемы наследственности на крупном рогатом скоте, то пришлось бы ждать сотни лет, для того, чтобы выяснить закономерности, а эта мушка на протяжении года дает десятки поколений. Вызывает сомнение попытка генетиков перенести все закономерности наследственности одной мушки на все другие организмы; это тоже, товарищи, попытка перенести закономерность одного ограниченного объекта на весь биологический мир, хотя, конечно, и дрозофила, как часть органического мира, отражает некоторые общие закономерности.

Взгляды академика Лысенко в значительной мере примыкают к взглядам Мичурина. Он признает структурную, материальную основу наследственности, заявляя, что "развитие современных нам растительных организмов всегда начинается с некоторого структурного основания – наследственной основы (генотипа), несущего в себе "отпечаток" всей предыдущей филогенетической истории".

Таким образом, товарищи, здесь признается структурное основание, структурная основа наследственности, хотя в чем она заключается – Трофим Денисович не говорит.

С одной стороны, он утверждает, что существует структурная основа наследственности, а с другой стороны, он пишет, что наследственность есть лишь концентрат условий внешней среды, ассимилированных растительными организмами в ряде предшествующих поколений.

Где же здесь специфика организма с его внутренними законами развития, с его своеобразными физическими, физико-химическими, химическими, биологическими особенностями, где здесь специфика внутренних возможностей организма, его лабильность, реакционоспособность и вместе с тем его консерватизм, устойчивость? Специфика организма исчезает, остается одна внешняя среда. Кое-где у Лысенко исчезает наследственность вообще, и он говорит в одной из своих работ, что в природе лишь путем изменчивости и естественного отбора "могли создаваться и создаются прекраснейшие формы животных и растений". Наследственность исчезла. Из трех дарвиновских китов осталось два: изменчивость и естественный отбор. Эта мысль особенно ясно развита Презентом, который пишет: "Наследственность – это не передача неизменного, не тормоз изменчивости, а инерция изменчивости, благодаря наследственности продолжающейся и при повторении соответствующих условий усиливающейся в избранном подбором направлении.

Так же, как закон инерции не тормозит движение, а служит лишь выражением его векториальности, так и наследственность не тормозит изменчивость, а придает ей исторически преемственную определенность".

Эта вычурная галиматья имеет лишь один реальный смысл; поскольку наследственность есть лишь сила инерции, то не следует анализировать какие-либо материальные структуры и процессы, которые обеспечивают развитие из данного яйца – цыпленка, а из другого – ящерицы. По своей невежественности тов. Презент не знает, что и физический закон инерции служит выражением не какой-то там векториальности, а конкретного распределения масс, плотности материи в данном участке вселенной. И физики анализируют распределение этих масс, считая их вполне реальной действительностью, анализируют материальную структуру вселенной. У Презента исчезла наследственность как сторона противоречивого единства в свойствах организма, указанная Энгельсом.

К каким странным взглядам приводит отрицание внутренней специфики, внутренних закономерностей, организма показывает следующее высказывание Лысенко: "Мы твердо убеждены в том, что если рассматривать живое тело как диалектическое единство, то в этом единстве формой нужно считать тело, а условия жизни тела – содержанием".

Итак, организм превращен в простую форму, его содержание находится вне него. Дальше ехать некуда. Содержанием растения оказываются не сложнейшие специфические процессы, происходящие в нем, а его условия жизни: дождь, солнце, соли, опыляющая его бабочка. Другие высказывания Т.Д.Лысенко свидетельствуют о том, что он лишь редко доходит до таких крайних взглядов.

Ограниченность взглядов Лысенко сказывается и в других вопросах. Он, например, пишет, что "изменение зачатки новых организмов всегда получаются только в результате изменения тела родительского организма". Только ли? Спору нет, что в результате изменения тела родительского организма возникают наследственно измененные зачатки. Это один из методов создания новых органических форм. Но ведь на зачаток можно действовать, минуя тело родительского организма! Можно найти специфические агенты, которые прямо действуют на половую клетку или яйцо! Следует ли отвергать этот способ, следует ли ограничивать себя лишь некоторыми методами воздействия на организм? Борясь с метафизическим мнением, будто нельзя изменить наследственность, изменяя лишь тело, Лысенко впал в противоположную крайность, утверждая, что только изменение родительского организма может привести к изменению зачатков.

Таковы противоречия во взглядах самого Лысенко, о которых необходимо сказать. Однако существенным является то, что Трофим Денисович Лысенко, усиленно подчеркивая действие среды, внешних факторов в развитии организмов, тем самым открывает способы воздействия на животный и растительный мир. Он указывает средства изменения природы организма. Однако забывать внутреннюю сторону, материальную структуру, специфику организма, его наследственную основу также нельзя.

Человеческое познание при исследовании какого-либо явления и исторически и потом логически проходит известные стадии, известные этапы. Оно имеет свои закономерности, которые открыла диалектика. Когда мы наблюдаем какой-либо объект, когда мы к нему впервые подходим, – мы созерцаем его со всех сторон, мы видим его в общем и целом, пусть он для нас несколько в тумане, пусть исчезают детали, но мы видим его в связи с внешним миром, во всем разнообразии его движений, в богатстве взаимосвязей.

Для дальнейшего исследования мы должны отрешиться от поверхностного созерцательного рассмотрения и перейти к анализу отдельных сторон и явлений предмета, мы расчленяем его на отдельные кусочки, и эти кусочки потом бывает очень трудно сложить в сознании естественника в целостный объект. Но эта синтетическая стадия необходима. Только на этой стадии мы снова возвращаемся к исследуемому объекту в целом, познаем его во всем многообразии внешних и внутренних связей, обогащенные знанием отдельных сторон и процессов данного объекта.

Концепция Лысенко в значительной мере отражает первую стадию познания, стадию созерцания в целом растительных и животных организмов. Поэтому он видит организм более живо, более непосредственно, более, я бы сказал, близко, и более органически его воспринимает, чем многие другие ученые. Для него организм находится и живет во многих связях. Он прав в целом, видя организм в разнообразии, в богатстве связей с внешней средой. Но у него организм расплывается во взаимодействии с окружающей природой. Поэтому у него вдруг пропадает наследственность организмов, вдруг исчезают внутренние закономерности организма и растворяются в условиях внешней среды. Поэтому он говорит обычно не о процессах, происходящих в организмах, а о требованиях организмов к внешней среде, а об этих требованиях мы узнаем лишь только то, что они обусловлены всей предшествующей историей данного организма.

Вот типичное рассуждение Лысенко: "Каждый организм берет из окружающей внешней среды вещества, соответствующие его природе, и затем в каждом организме по-своему происходит видоизменение и превращение избранных из внешней среды веществ и условий". Поверхностный, созерцательный подход к процессам, происходящим в организмах, из этого примера очевиден.

Лысенко не анализирует все богатство и разнообразие связей, процессов, характерных для данного явления. Более того, иногда он натурфилософски пытается подменить реальные связи надуманными, часто антропоморфными. Он, например, пишет: "Семена, будучи живыми, отказываются прорастать, хотя влага, тепло и воздух имеются. Аналогично приведенному примеров поведения сорняков можно привести много. Они говорят о том, что растение в борьбе за жизнь, как бы предвидя обстановку, строго рассчитывает свои силы и возможности". При опылении, согласно термину Презента, растения стремятся к "Браку по любви". По аналогичному поводу Тимирязев заметил: "Действительно, чего же проще, корень ищет, стебель стремится, протоплазма помнит и т.д. Это только отрицание права науки на завтрашний день, самоуверенное прорицание... В самом деле, какое простое объяснение: все сводится к инстинкту растения, сказано ничего не объясняющее слово и поколения ученых уволены от великого тяжелого труда".

В настоящее время физиологии, генетики усиленно заняты анализом процессов, происходящих в живом организме. Они выделяют из организмов разнообразные вещества, стараются проникнуть в суть реакций, приведших к их образованию, находят разнообразные структурные элементы клеток, устанавливают их роль и значение, вскрывают элементарные, дискретные процессы и превращения.

Они постепенно, шаг за шагом, с большими ошибками, вскрывают то, что творится в организме, в ходе индивидуального развития, но их собственный метод в значительной мере накладывает метафизические шоры на их общее мировоззрение. Они подчас не в состоянии за своими организаторами, генами, гормонами увидеть организм в целом, во всех его связях. Однако это не значит, что такой анализ не должен иметь место.

Имеющийся материал еще недостаточен, для того чтобы познать все процессы органического развития. Многое для науки еще темно. Еще нужна кропотливая анализаторская работа.

Но можно ли сказать, что организм есть только целое и нельзя приступать к его анализу? Нет, мы должны понять роль и значение отдельных органов, ибо мы знаем, что в организме не все части равноценны, не все едино суть. Мы знаем, что, если собаке отрезать хвост, она будет жить, но, если отнять сердце, она умрет. Также в зародышевой клетке, которая передает наследственность, очевидно, не все части равноценны. Генетики доказали, что существенную роль в передаче наследственности играет структурное образование клетки, называемое хромосомой. Если же мы наложим табу и скажем, что нельзя анализировать, что организм есть только целое, то мы закроем себе путь дальнейшего исследования. Думаю, что огульное отрицание витаминов и гормонов, дискретности наследственности, современной теории организаторов и генов – всего того, что дал нам метод анализа, при всей его ограниченности и при всех опасностях впасть в метафизику, такое огульное отрицание, которое нередко исходит из школы Лысенко, не способствует развитию науки, тормозит создание синтетической теории биологии, ограничивает наше знание живой природы и возможности воздействия на нее".

Третий раздел имел своей задачей привлечь силы науки для решения народнохозяйственных проблем, используя как подходы современной генетики, так и методы мичуринской биологии.

"К сожалению, далеко не все наши биологи освободились от устаревших представлений о "ненаучности" простой практической работы в поле, от некоторого чрезмерного теоретизирования, столь близкого сердцу буржуазных ученых. К ним относятся слова Мичурина: "Есть еще и такие "ученые Мужи", нередко и из молодых специалистов (не говоря уже о старых), которые болеют чванством, занимаются селекцией в кабинете, или даже такие, которые кладут между научно-исследовательской работой и грядкой, т.е. производством пропасть, считая, что научно-исследовательская работа не может иметь органической связи с производством". Имеются и такие, которые в практике видят не великую преобразующую силу, а лишь подсобное средство для проверки той или иной теории. Думаю, что биологи должны взять себе девизом известный тезис Маркса, изменив его так: биологи лишь различным образом объясняли органический мир, но дело заключается в том, чтобы его перестроить.

Заслуга Трофима Денисовича Лысенко в том, что он беспрерывно бьет в набат и призывает биологов смелее идти к практике.

Но, товарищи, я также должен указать на то, что Трофим Денисович Лысенко напрасно берет на себя роль монополиста мичуринского учения, единственного продолжателя дела Мичурина, единственного творца полевых растительных и животных форм и единственного теоретика изменений и превращений организмов.

Таково объективное положение вещей. Факты свидетельствуют о том, что Трофим Денисович Лысенко представляет и развивает не все мичуринское направление, а лишь одну из его веточек, одно из направлений замечательного мичуринского учения.

Организм многогранен, в нем сконцентрированы в тесном единстве явления физические, химические, биохимические, биологические. Мы должны найти пути воздействия на все процессы, на все формы деятельности организмов.

Начну, товарищи,двигаться по этим формам воздействия, по степени усложнения этих форм. Рассмотрим физические методы воздействия на организм. Физические методы воздействия на организм являются частью мичуринского учения. Мичурин много лет тому назад, натолкнувшись на нескрещиваемость некоторых видов растений, решил подвергнуть пыльцу этих растений действию физических агентов. Он писал: "В 90-х годах мною использовалось влияние на пыльцу разрядов статического электричества, но при этом причину успеха трудно было приписать действию одного электричества, неразрывно связанную в этих опытах с неизбежным озонированием пыльцы.

Подвергалась пыльца и воздействию слабых индуктивных токов электричества. Наконец, она ставилась на короткое время в междуполюсное пространство сильных магнитов. Результаты таких опытов и те и другие выводы я не буду излагать ввиду их незаконченности.

Такие опыты требуют для полной разработки вопроса исключительного занятия только одними ими – условие, которого выполнить я не мог. Здесь же я кратко упомянул о них лишь с целью указать моим последователям на возможность применения их в деле гибридизации".

Незадолго до своей смерти Мичурин писал: "работаю сейчас... над возможностью выведения новых видов растений при помощи лучистой энергии, вроде космических, рентгеновских и ультрафиолетовых лучей и ионизации".

Итак, Мичурин думал широко использовать физические методы, в частности в деле гибридизации, для создания новых видов растений. Современная генетическая наука усиленно пользуется этим методом, в частности, для изменения наследственности организма действием рентгеновских и ультрафиолетовых лучей. Этим путем генетик добивается увеличения числа мутаций, т.е. наследственных изменений в организме. Обилие получающихся мутаций является материалом для последующего отбора.

Например, при получении высокопродуктивных форм пенициллиума (грибка, вырабатывающего пенициллин) использовался метод обработки грибка рентгеном и ультрафиолетовыми лучами. В результате после обработки рентгеном удалось поднять производительность грибка со 100–150 условных единиц до 700–750 условных единиц, а после воздействия ультрафиолетовыми лучами и дальнейшего отбора удалось поднять продуктивность до 900 единиц. Эта разновидность грибка успешно используется в производственных целях.

Вот, товарищи, как физический метод воздействия на организм может быть использован для получения полезных результатов. Можно ли после этого отвергать физические методы? Нет.

А у нас, товарищи, сложилась такая обстановка, что ученые неохотно работают этим методом из-за боязни нападок со стороны школы Лысенко, обвинения в мендельянстве, формализме, кладоискательстве и прочих смертных грехах. По-моему же, лучше работать этим методом, выжимать из него все возможное, и пусть выступает против него кто угодно!

Хочу, кстати отметить, что приоритет в разработке рентгеновского метода получения наследственных изменений организмов принадлежит нашему русскому ученому Кольцову. Он открыл этот метод за несколько лет до Меллера. При этом Кольцов исходил из следующего рассуждения:

"Надо путем сильной встряски зачатковых клеток изменить их наследственную организацию и среди возникающих при этом разнообразных, большею частью, вероятно, уродливых наследственно стойких форм отобрать жизнеспособные и упрочить их существование тщательным отбором. И я верю, что нам уже недалеко ждать того времени, когда человек властной волею будет создавать новые жизненные формы. Это самая существенная задача экспериментальной биологии, которую она уже теперь может ставить перед собою, не откладывая в далекое будущее".

Мы знам серьезные ошибки Кольцова, нужно критиковать эти ошибки, и никто не собирается давать ему индульгенцию. Но подобно тому, как химики не отвергают теорию строения органических соединений только потому, что Бутлеров занимался спиритизмом, ошибки Кольцова не должны заслонить то ценное и полезное, что он сделал, открыв, в частности, рентгеновский метод получения искусственных мутаций.

Следующий метод – химическое воздействие на организм. Применение различных химических веществ в биологии принимает все более широкие формы. К этому методу в первую очередь относится действие так называемых синтетических ростовых веществ и ростовых стимуляторов. Идея эта в значительной мере принадлежит Мичурину. Метод химического воздействия на организм – это мичуринский метод. Вот, что писал Мичурин: "Я натолкнулся в 1924 году на следующий поразительный результат применения поливки всходов миндаля "посредник" 0,02-процентным (по весу) раствором в воде марганцево-кислого калия (КMnO₄), как энергичного стимулятора роста для семян некоторых видов растений. Результат такой поливки превзошел всякие ожидания. Здесь, прежде всего, нужно отметить, что сеянцы этого сорта миндаля обычно вырастают в первый год на нашей почве высотою в 50 см и в течение последующих пяти лет вырастают до 180 см и только на шестой год приносят первые плоды. В данном же случае сеянцы в числе четырех экземпляров выросли в один первый год до высоты 180 см и заготовили цветочные почки, а на второй – цвели и принесли плоды.

Этот чудовищный прыжок роста произвел марганец своим влиянием, как химический катализатор, чрезвычайно ускоривший процесс не только роста миндаля, но перенесший на второй год свое влияние, выразившееся в строении косточек созревших плодов... Кроме того, замечалось уменьшение размеров плодов и листовых пластин, что, вероятно, было следствием слишком быстрого роста и недостаточного извлечения питательных веществ из почвы".

И дальше Мичурин пишет, что описанный факт дает нам "полное основание надеяться, что в недалеком будущем мы найдем подходящие составы для ускорения роста и других плодовых растений".

Такие составы были найдены. Современная химическая наука дала в руки нашим практикам ростовые вещества, которые в настоящее время все больше и больше входят в жизнь. Эти вещества способствуют быстрому росту корней растений, применяются для укоренения рассады, для получения высоких урожаев плодов и семян, для получения бессемянных плодов (помидоров, груш, арбузов и т.д.), для борьбы с сорняками, для борьбы с падалицей у фруктовых деревьев.

И вот находятся люди, которые, вместо того чтобы по-мичурински, с энтузиазмом поддержать новые начинания, скептически поджимают губы и пишут так, как это сделал в журнале "Селекция и семеноводство" один из сотрудников Лысенко Г.Андреев: "В последнее время стал модным рекомендуемый физиологами агротехнический способ увеличения урожая плодов и ягод путем опрыскивания растений так называемым ростовым веществом. Совершенно очевидны сами факты увеличения урожая от такого опрыскивания. Однако суть действия этих веществ остается непонятной для авторов работ о ростовых веществах".

Далее говорится, что эти вещества вызывают "ненормальное" развитие растения и в заключение указывается, что "опрыскивание "ростовыми веществами", сделанное слишком невпопад с естественным ходом процессов органообразования, в худшем случае может оказаться вредным для растения, а в лучшем – бесполезным в смысле увеличения урожая". Вот вам поддержка нового. Сквозь зубы признается факт; к новому молодому методу, который нуждается еще в поддержке, в поощрении, пристегиваются эпитеты "модный", "ненормальный"; авторам этого метода еще и попадает за то, что они будто бы не могут понять своего открытия, что они метафизики.

Кстати сказать, автор статьи усматривает метафизику и крамолу физиологов в том, что, по их мнению, "ростовое вещество", попадая в растение, играет роль материального побудителя роста и увеличения количества и размера плода. "Это как раз и неверно", – восклицает в заключение т. Андреев. Очевидно, по мнению Андреева, ростовые вещества, которые синтезируются химиками в лабораториях и продаются в магазинах, являются духовными, идеальными побудителями роста растений. Вряд ли такая точка зрения может способствовать прогрессу в науке. Вряд ли такой разъедающий скептицизм может мобилизовать нашу научную молодежь на поиски новых ростовых веществ, новых стимуляторов развития организмов, а нашу промышленность – на производство этих веществ.

Очень интересным методом химического воздействия на зародышевые клетки является применение колхицина. Колхицин изменяет состав клеточных ядер, удваивая в них число структурных элементов – хромосом. Действие колхицина является одним из замечательных способов подлинного синтеза новых органических форм. С его помощью удается получить сильно укрупненные растения. Этим способом проф. Навашин создал весьма перспективный сорт кок-сагыза, а проф. Сахаров – новый сорт гречихи. Колхицин позволяет устранить бесплодие у многих растений, размножаемых вегетативным путем. Так получен новый сорт эфироносной герани, которая размножается семенами, хотя еще и по сей день на плантациях размножают бесплодную герань черенками. Введение в производство нового сорта герани, выведенного с помощью колхицина, может значительно понизить стоимость дорогого гераниевого масла.

Колхицин, принесший известный положительный результат, должен быть взят на вооружение и найти свое место в арсенале средств переделки природы. Однако колхицин был встречен в штыки школой академика Лысенко. Говоря об ученых, работающих с колхицином, он писал: "Действием на растения сильнейшего яда – колхицина, разнообразными другими мучительными воздействиями на растения, они уродуют эти растения. Клетки перестают нормально делиться, получается нечто вроде раковой опухоли... Ничего практически ценного в этих работах пока не получено и, конечно, нет никакой надежды получить".

Итак, "сильнейший яд", "раковая опухоль", "уродство", "мучительное воздействие", "ненормальное развитие" – букет эпитетов, отнюдь не подходящих для того, чтобы поддержать новое дело. Странно слышать, когда новаторы говорят о том, что возникшая новая форма растения является ненормальной. А я вам скажу: плевать вам на то, нормальная она или ненормальная; главное, чтобы плодов было больше, урожай был выше! (Аплодисменты.)

Вслед за химическими идут биохимические методы воздействия на организм. Здесь я укажу на применение гормонов, эндокринных препаратов. Значение их при лечении ряда болезней известно. Подобные препараты применяются также для ликвидации бесплодия и увеличения плодовитости у животных. К сожалению, существование гормонов берется под сомнение многими представителями школы Лысенко, хотя многие из этих гормонов выделены в чистом виде и синтезированы искусственным путем.

Наиболее мощную и разнообразную группу методов представляют методы собственно биологические. Самым простым способом получения новых форм, способом, известным с глубокой древности, является массовый и индивидуальный отбор особей, наиболее выдающихся по некоторому признаку. Этот способ применяется и по сей день, хотя Мичурин указывал на его существенные недостатки: случайный характер, пассивность, длительность выведения нового сорта или породы.

Более сложным являются различные методы скрещивания, гибридизации. Методы скрещивания и типы гибридов могут быть самыми разнообразными. Я остановлюсь на некоторых. Задолго до войны учеными разных стран были начаты работы по выведению высокопродуктивных сортов кукурузы так называемым инцухт-методом. Сущность метода состоит в том, что кукурузу, которая в обычных условиях является перекрестно-опыляющимся растением, заставляли самоопыляться и полученные так называемые инцухтформы подвергали гибридизации между собой. Образовавшиеся инцухт-гибриды отличались значительно повышенной урожайностью (до 25%). Этот метод начали применять американские фермеры, причем в 1935 г. в США сеялось около 5% кукурузной площади такими семенами. Когда некоторые наши ученые, ссылаясь на этот опыт, предложили организовать подобные посевы у нас, то Т.Д.Лысенко им возразил: "Мне непонятно, в чем именно в данном деле практичность американцев – в том ли, что они "хорошее дело", а именно теорию инцухта, использовали в практических посевах кукурузы только на площади в 5% или же в том, что американцы 95% кукурузной площади засевают сортами кукурузы, выведенными не только не методами инцухта, но даже не методом индивидуального отбора и даже не методом узкогруппового отбора, а обычным массовым отбором, т.е. методом, совершенно противоположным инцухт-методу.

Более того, в литературе (может быть, я не всю ее знаю) я не нашел подтверждения цифре в 5% кукурузной площади в Америке, засеваемой гибридными сортами, полученными от скрещивания инцухт-линий".

Однако к 1944 г. посевы инцухт-гибридами кукурузы в США, которыми специально занимался бывший министр земледелия Уоллес, достигли 82,5% кукурузной площади. И, тем не менее, в 1946 г. Т.Д.Лысенко без какого-либо примечания перепечатал в книге "Агробиология" свое явно устаревшее и ошибочное суждение.

Я считаю, что он тем самым неправильно ориентировал наших практиков. Хорошо, что их ориентирует не только он. В решении февральского Пленума ЦК партии было сказано: "В целях повышения урожайности кукурузы обеспечить в течение 2–3 лет в значительных размерах посевы ее гибридными семенами, с тем, чтобы в последующем перейти к массовым посевам гибридными семенами".

Но в 1935 г. Трофим Денисович Лысенко, исходя из своей ограниченной концепции, несомненно задержал внедрение у нас новой кукурузы. Я считаю, что здесь мы видим, как теоретическая ограниченность перерастает во вполне практический материальный ущерб, и мы уже вынуждены смотреть критически на ту или иную оценку какого-либо нового дела, которая исходит из школы Лысенко.

Одной из основных сторон учения Мичурина было применение межвидовой и межродовой гибридизации. Это направление работы Мичурин называл отдаленной гибридизацией. Принцип Мичурина был применен акад. Цициным, который задался целью получения отдаленных пшенично-пырейных гибридов. Однако уже упомянутый нами Г.Андреев в статье, критикующей работы Цицина, утверждал, что мичуринская отдаленная гибридизация есть гибридизация лишь географически отдаленных форм. Г.Андреев пишет, что при гибридизации "чаще всего лучше, если родители принадлежат к одному виду и даже разновидности. Иногда это могут быть различные виды. Чаще всего такие разные по требованиям к условиям развития родители являются (это и понятно) географически отдаленными формами. Отсюда и сам термин – "отдаленная гибридизация''. Разве это утверждение не означает ревизии мичуринского учения, когда Мичурин одну из глав своих "Принципов и методов работы" озаглавил "Об отдаленных (межвидовых и межродовых) скрещиваниях" и неоднократно подчеркивал, что для скрещивания следует отдавать "предпочтение при подборе пар растений – производителей более далеким в родственном отношении между собой разновидностям"?

Мичурин обогатил биологическую науку и сельскохозяйственную практику новыми приемами переделки природы растений: методом вегетативной гибридизации, методом вегетативного сближения перед отдаленной половой гибридизацией, методом ментора-воспитателя, который, будучи привит растению, направляет в необходимую сторону развитие молодого гибрида. Представители других делянок биологической науки, веруя только в свои приемы, с недоверием относились к работам Мичурина. Однако достижения Мичурина составляют прочный гранитный фундамент для последователей его работы по преобразованию органических форм. Более того, Мичурин требовал дальнейшего развития своего учения. Он писал; "Здесь, однако, я должен предостеречь вас, что в деле использования моих методов нужно постоянно смотреть вперед, ибо голое применение может превратить их в догму, а вас, мичуринцев, в простых копиистов и компилянтов. А это ничего не имеет общего с мичуринской работой, ибо основной мой метод состоит в постоянном устремлении вперед, в строгой проверке и перестройке опытов, в обзоре всего происходящего, в движении и изменениях".

Т.Д.Лысенко продолжил в своих работах лишь одно направление великого мичуринского дела. Он, в основном, уделял внимание методам направленного воспитания растений. Но это лишь часть громадного мичуринского наследства. И нельзя противопоставлять одно направление работ Мичурина остальным направлениям.

Т.Д.Лысенко недостаточно заимствовал у своего учителя чувство критического отношения к себе, к своим результатам, недостаточно усвоил предупреждение Мичурина, что "будущность дела выводки новых сортов плодовых растений должна заключаться не в том, чтобы удивлять людей сенсациями, а в том, чтобы дать им действительно улучшенное полезное и выгодное для культуры в сельском хозяйстве и поэтому все бесконечные шумихи, различные преувеличения результатов дела вредны и совершенно нежелательны". К таким сенсациям, несомненно, относится обещание Т.Д.Лысенко буквально "выискать" новые сорта растений за 2–3 года. Таково данное до войны обещание вывести за 2–3 года морозостойкую озимую пшеницу для Сибири, которая ничем не отличалась бы по стойкости от местных растительных форм. Такое опрометчивое обещание, по словам Мичурина, "крайне вредно для дела уже по одному тому, что вводит людей в обманчивые излишние надежды, и затем в разочарование".

Мне бы хотелось, чтобы наши ученые помнили слова великого русского химика Александра Михайловича Бутлерова: "Тот, кто проникается напрасным убеждением в непогрешимости своей научной теории, возвращается в сущности от науки к слепому верованию, т.е. к тому именно, против чего он думал бороться.

Слепое верование в непогрешимость научных теорий ведет к ненаучному, не оправдываемому ничем скептицизму, и зачастую мешает видеть новые реальные истины, лежащие вне области излюбленных теорий".

Надо сказать, что подобная метаморфоза произошла у Трофима Денисовича Лысенко. Он выступил в вашей стране как новатор. Никто не может отрицать того, что он дал очень много нового нашей биологической науке, нашей стране. Это безусловно, это несомненно, но Лысенко – представитель лишь одной ветви в биологической науке, лишь одного направления в школе великого Мичурина. Попытка подавить другие направления, опорочить ученых, работающих другими методами, ничего общего с новаторством не имеет. Деятельность Лысенко нанесла прямой ущерб.

Мы начали cо спорных положений современной биологии и приходим к бесспорному заключению: основной задачей нашей биологической науки является в настоящее время выяснение и использование всех возможных путей воздействия на животный и растительный мир на благо нашего народа.

Для этого необходимы творческие, деловые дискуссии, развитие критики и самокритики в науке, богатство и разнообразие эксперимента и методов исследования. Необходимо ликвидировать попытки установления монополии на том или ином участке науки, ибо всякая монополия ведет к загниванию.

Задача состоит в том, чтобы двигать вперед теорию дарвинизма; отбрасывая устаревшие догмы, пронизывая всю науку марксистским диалектическим методом.

Задача состоит в том, чтобы бороться как против биологов, отрицающих и недооценивающих возможностей воздействия внешней среды на организм, преувеличивающей роль внутренних факторов, так и против теории, которая закрывает глаза на внутренние специфические закономерности развития организмов и тем самым обедняет, ограничивает наше знание биологических законов. Борясь против этих крайностей, можно и должно объединить всех биологов в общем труде на благо нашей страны.

Трофим Денисович сделал многое и мы ему скажем: Трофим Денисович, вы много еще и не сделали, больше того, вы закрыли глаза на целый ряд форм и методов преобразования природы. Мы скажем нашим биологам, которые воюют сейчас с Трофимом Денисовичем – смелее в практику, смелее в жизнь. На едином поле борьбы за лучшие урожаи, за лучшую плодовитость скота, за лучшие виды растительных и животных форм объединятся все наши биологи, и тогда в своих спорах они станут руководствоваться не групповыми дрязгами, а коренными интересами практики, интересами народа, и тогда необычайно расцветет наша советская биологическая наука".

Так завершилась эта многотрудная лекция. Надо сказать, о ее подготовке и характер знал мой прямой руководитель Д.Т.Шепилов.

 

 

КОНТРУДАР

Конечно, спустя сорок лет многие проблемы развития биологической науки выглядят иначе. В те давние годы еще не было понимания механизма передачи наследственности, не были открыты ни двойная спираль ДНК, ни значение рибонуклеиновых биополимеров. В зачаточном состоянии находилась химия и биохимия ферментов. Поэтому многие положения доклада ныне выглядят устаревшими и наивными. Но какие-то мысли и подходы, видимо, не утратили своего значения. Но последуем за событиями тех лет.

Как я сказал, вскоре после выступления текст моей лекции был затребован в секретариат Г.Маленкова. А в июне мне впервые пришлось присутствовать на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), где рассматривался вопрос о присуждении ежегодных сталинский премий. Докладчиком был Шепилов.

Все шло достаточно гладко, лишь в одном месте наступила заминка. Шепилов рассказывал о выдвинутой на премию работе Н.А.Вознесенского, посвященной военной экономике. Шепилов отметил, что в своей книге автор развивает науку о военной экономике СССР, созданную товарищем Сталиным. Реплика:

– Я такой науки не создавал.

Когда доклад подошел к концу, Сталин неожиданно встал и глухим голосом неожиданно сказал:

– Здесь один товарищ выступил с лекцией против Лысенко. Он от него не оставил камня на камне. ЦК не может согласиться с такой позицией. Это ошибочное выступление носит правый, примиренческий характер в пользу формальных генетиков.

Я попытался объясниться и сказал, что выдвинул лишь свою личную точку зрения в науке, но не позицию ЦК. Ответ:

– ЦК может иметь в вопросах науки свою позицию. Что будем делать? Какова позиция Управления пропаганды в этом деле?

Шепилов: Мы недоглядели, товарищ Сталин.

Сталин: Надо обменяться.

На этом заседание окончилось, и все разошлись. Наступили томительные недели неопределенности. Жизнь текла по обычному руслу, но чувствовалось, что нечто готовится. Наш сектор был полностью отключен от этой подготовки. Наконец однажды Шепилов, пригласив меня, дал совет: "Надо определить свое отношение к тому, что произошло на заседании ПБ". Вот тогда и родилось мое письмо Сталину.

Оно было рождено не только естественной силой авторитета вождя: если он говорит об ошибке, значит, видимо, она имела место. Но и это обстоятельство играло роль. Значит, чего-то я недодумал, не учел. Вспомнились и расистские выводы из генетики, вспомнились и добрые слова Вавилова в адрес Лысенко. Да, зарвался, надо отступать. Однако не бежать.

Вот почему в письме я повторил критические замечания в адрес Лысенко, вновь сказал о практических достижениях современных генетиков. И не уступил в самом главном: не согласился, что морганисты-менделисты люди купленные, не скатился к вульгарно-социологической точке зрения, будто имеются две биологии: буржуазная и социалистическая. Не уступил оценке генетиков, высказанной при беседе в Сочи. Это – факт.

Но было и замешательство, были ошибочные по своей природе уступки. Наступил внутренний кризис, отягощенный начавшейся охотой за "генетическими ведьмами". Практически я и наш сектор попали в изоляцию.

В это время в кругу членов Политбюро Сталин зачитал мое письмо. Отец рассказывал, что оно произвело впечатление "недостаточного разоружения". Так считал Молотов. Берия бросил реплику: "Это, конечно, неприятно, но нужно быть выше отцовских чувств". Эта сентенция потом часто приходила мне в голову: а можно ли и нужно ли быть выше отцовских, да и вообще человеческих чувств? Что там, в этой вышине? Вакуум, пустота, бездна?

Мне было известно, что в некоторых на все готовых инстанциях уже начинали готовить мое персональное дело. Сталин все это пресек, объявив мой поступок результатом неопытности и необдуманности. В связи с этим одно уточнение. В своей книге "Генетика – страницы истории" (Кишинев, 1988) Николай Петрович Дубинин приводит весьма распространенную, но ошибочную версию, будто во время лысенковских баталий я находился в родстве со Сталиным.

Лето тянулось, наступила пора отпусков. Стороной я узнала, что готовится сессия ВАСХНИЛ. Но сектор не курировал сельскохозяйственные учреждения, подготовка шла без нас. Не зная толком ничего, я уехал на отдых в альпинистский лагерь. И вот тут-то 7 августа прочитал в газете "Правда" мое письмо. Конечно, тотчас вернулся в Москву, но отпуска не прерывал и поехал на Валдай к отцу, который встретил меня ироническим выпадом: "Ну вот, мне пора на пенсию. Ты будешь писать и публиковать опровержения, на гонорар от них и будем жить". Ирония была горькая, но довольно спокойная.

Через несколько дней отца на Валдае навестил Н.А.Вознесенский – единственный из числа руководства страны. Мы с Николаем Александровичем гуляли вдвоем по аллеям, он говорил о сложности судьбы политика. 31 августа отца не стало. Я вспоминал много, но чаще – его совет не идти на работу в ЦК.

Оглядываясь назад, теперь я понимаю, что допустил вот какую методологическую ошибку в своем докладе. Я действительно пытался свести, примирить враждующие стороны, путем снятия их односторонностей. Но надо было учесть урок Канта: в научном споре сперва нужно развести позиции сторон до антиномии, или, по Гегелю, заострить различие до противоположности, или, по Ленину, сперва размежеваться, чтобы потом объединиться. Без такого размежевания наступает неясность и движение в мутной среде. Боюсь, что это заключение и сейчас не утратило своей актуальности.

 

 

ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ

Последующие годы принесли немало для биологической науки. Результаты и последствия августовской сессии ВАСХНИЛ были повсеместно тяжелыми.

Сессия внесла резкое обострение и на других участках науки. Затевалась дискуссия в сфере физики с критикой теории относительности Эйнштейна и физического идеализма в квантовой механике. Надо сказать, что еще до кончины отца ему пришлось умерить пыл группы физиков МГУ, нападавших на В.Фока, Л.Ландау и других крупных ученых. Отец характеризовал их как нелепых гоголевских героев из "Ревизора" и "Мертвых душ".

Одной из попыток как-то нейтрализовать результаты Сессии было обращение к павловской физиологии, что могло бы переключить внимание от лысенковщины и противопоставить ей нечто традиционно конструктивное в отечественной науке, Достаточно обратить внимание на то, что ни сам признанный лидер советской биологической науки, ни его идеологи (Митин, Презент) не принимали участия в павловской сессии. Они ее игнорировали, на что историки науки не обратили внимания.

В биологии же наступил процесс переосмысливания и переоценки ценностей, который шел волнообразно. Вскоре после августовской сессии быстро стал отходить от Лысенко один из дотоле ближайших его сотрудников – проф. В.Н.Столетов. Цицин и его товарищи, причисляя себя к сторонникам мичуринской биологии, продолжали наращивать конфронтацию с Лысенко.

Где-то в 1951 г. состоялась краткая беседа у Сталина, которая частично связана с проблемами биологической науки. Он упомянул о том, что в связи с августовской сессией ВАСХНИЛ очень много разговоров ведется о партийности в науке, на эту тем получено немало писем.

"В письмах ставят важные вопросы, которые требуют ясности. Так, товарищи нередко рьяно выступают за партийность; значит, беспартийный ругательное слово.

Беспартийность была таковой, когда беспартийностью прикрывались, уходили от борьбы, маскировали свой отход к буржуазии.

У нас сложились новые отношения между партийными и беспартийными. Среди передовых ученых имеются как члены партии, так и беспартийные. Вспомним Мичурина, Лысенко, Павлова – они все беспартийные. Партийные и беспартийные в равной мере работают на пользу народа.

Можно понимать партийность в широком смысле, как борьбу за материализм, передовое мировоззрение. Но лучше говорить о коммунистической идейности".

Летом 1952 г. произошло событие, которое не только плохо освещено, но и недостаточно осмыслено. Где-то в июне мне позвонил заведующий сельхозотделом ЦК Алексей Иванович Козлов и попросил срочно зайти. Я прибежал к нему в другой корпус и застал крайне возбужденным. Он сразу выпалил:

– Я только что от товарища Маленкова. Он передал указание товарища Сталина: ликвидировать монополию Лысенко в биологической науке; создать коллегиальный президиум ВАСХНИЛ; ввести в состав президиума противников Лысенко, в первую очередь Цицина и Жебрака; создать комиссию ЦК по подготовке предложений.

Внутренне я так и ахнул. Но делиться было не с кем, распрашивать о мотивах такого решения – некого. Комиссия была создана. В нее Маленков, помимо Козлова и меня, ввел президента Академии наук СССР А.Н.Несмеянова, министра сельского хозяйства И.А.Бенедиктова и ...Т.Д.Лысенко.

Комиссия собиралась дважды, но ни к "какому решению не пришла из-за обструкционистской позиции, занятой Лысенко. Страсти накалялись настолько, что Козлов, помнится, взывал даже к авторитету главы англиканской церкви Хьюлету Джонсону. Все было напрасно. А затем началась подготовка к XIX съезду партии, сам съезд. Дело спустили на тормозах. Но в кругах научной общественности началось отрезвление, бастионы Лысенко зашатались.

Чем же было вызвано решение Сталина? Есть точка зрения, что процесс катализировали физики-атомщики. В условиях развития атомной промышленности, возникновения радиологической опасности для работников производства, для военных при испытаниях осваиваемого оружия, в условиях угрозы ядерного нападения нужно было иметь надежные, научнообоснованные методы установления радиационной опасности, средства защиты от излучения. Необходимо было выяснить генетические последствия облучения, разработать методы лечения при радиационной болезни.

В этих условиях ничем не могли помочь натурфилософские рассуждения, ничего не предложили ни Лысенко, ни его последователи.

Необходимо было мобилизовать опыт тех, кто изучал действие радиации, в том числе жесткой, на живые ткани, кто имел опыт исследования рентгеномутантов. Физики требовали развития современной биологии, в первую очередь генетики.

Очень похоже на то, что развитие атомной промышленности и ядерного оружия оказались для Сталина решающим аргументом в пользу ликвидации монополии Лысенко.

В последующие годы, уже в Ростове, мне немало приходилось заниматься проблемами биологических наук. Директором Института биологии был выдвинут ранее оттесненный генетик профессор И.Ф.Лященко, была создана лаборатория химического мутагенеза. На базе исследований замечательного ученого проф. А.Б.Когана развились исследования в области нейрокибернетики. Кстати, первый в мире институт такого профиля возник у нас в Ростовском университете.

В этой связи еще одно уточнение. Если Сталин выступал против современной генетики, то он никогда не ополчался на кибернетику. Напротив, в связи с космическими делами прилагались все усилия для развития вычислительной техники. Имел поручение и наш отдел науки содействовать академику С.А.Лебедеву в создании первых машин типа БЭСМ. Что и делалось.

Атаку на кибернетику начала "Литературная газета" 5 апреля 1952 г. статьей Ярошевского "Кибернетика – "наука" мракобесов". В конце 1953 г. в журнале "Вопросы философии" № 5 под псевдонимом "Материалист" публикуется статья "Кому служит кибернетика?" В том же году кибернетику обвиняют во всех смертных грехах издатели сборника "Теория передачи электрических сигналов при наличии помех". В предисловии к этому сборнику говорится: "Все эти попытки придать кибернетике наукообразный характер с помощью заимствованных из другой области терминов и понятий отнюдь не делают кибернетику наукой – она остается лженаукой, созданной реакционерами от науки и философствующими невеждами, находящимися в плену идеализма и метафизики". Аналогичная позиция отражена в "Кратком философском словаре" в 1954 г.

Мне в защиту кибернетики пришлось выступать, находясь в Ростове, на что и указывает Лорен Грехэм. Кстати, в Ростове прошли все нейрокибернетические конференции с международным участием.

Но в Ростове происходили и иные события.

Где-то осенью 1964 г. меня неожиданно пригласили в Ростовский обком партии и сообщили, что на следующий день я к такому-то часу должен быть на станции Крыловская Северо-Кавказской железной дороги, куда подойдет литер с юга. Там должен принять меня Никита Сергеевич Хрущев.

Это было совершенно неожиданно, хотя на протяжении многих лет нас связывали какие-то флюиды. Н.С.Хрущев с симпатией относился к моему отцу, нередко к новогодним праздникам даже присылал моченые арбузы.

В марте 1953 г. после известных событий три секретаря ЦК Суслов, Поспелов и Шаталин пригласили меня к себе и, спросив, где я работал до аппарата ЦК (хотя они, несомненно, это знали), объявили, что мне и следует вернуться в Московский университет. Однако через неделю что-то произошло: меня вновь пригласила упомянутая троица и сообщила, что мне необходимо на пару лет уехать из Москвы для приобретения опыта местной партийной работы. Это была депортация. Были предложены Челябинский и Ростовский отделы науки обкомов партии. Я согласился на Ростов, где некогда раньше живал. Пара лет превратились в судьбу, но это уже другой разговор.

Было ясно, что кто-то вмешался в решение вопроса и, судя по составу троицы – не менее, чем первый секретарь ЦК. Это не мог быть Маленков, отношение которого к нашей фамилии было известно. Это не мог быть Берия, в проскрипционных списках которого я имел честь числиться под №117 (об этом информировал меня зав. отделом административных органов ЦК КПСС Афанасий Лукьянович Дедов, который после ареста Берии был привлечен к разбору его архива).

Более того, летом 1954 г., когда я работал в Ростовском обкоме, неожиданно меня вызвали на ВЧ. Говорил Никита Сергеевич. Вот его слова: "Мы с Булганиным решили, что Вам следует вернуться на работу в Москву. Как Вы относитесь?" Я поблагодарил Никиту Сергеевича и сказал, что готов с полней энергией работать там, куда меня направит ЦК. Однако, по-видимому, не все вопросы решали Хрущев и Булганин: разговор не имел последствий.

Таково предисловие встречи в Крыловской. Станция расположена примерно в ста километрах от Ростова среди чудесных кубанских степей. Я подъехал заблаговременно и оказался на совершенно пустом перроне. Внезапно из будки выскочил железнодорожник: "Вы такой-то?"

– "Да".

– "Что же Вы не сообщили, вот и литер уже идет". Я, разумеется, попросту не знал, кому докладываться, а литер действительно тормозил у перрона.

Открылась дверь. Меня пригласили в салон. Там стоял стол, застланный белой скатертью, на которой не было ничего, кроме маленькой коробочки с лекарствами. За столом в одиночестве сидел Никита Сергеевич, его первая реплика была ошеломляющей:

– Я тоже выступал против Лысенко, был его противником.

Хрущев подробно рассказал, как ему на Украине пришлось вести борьбу за расширение посевов озимой пшеницы и сокращение яровой, поскольку последняя, несмотря на свои высокие качества, дает неустойчивые и низкие урожаи, плохо перезимовывая в южных районах. Позицию украинцев не поддержал Лысенко, подвергнув их критике на страницах печати. Хрущев предполагал, что это выступление Лысенко было инспирировано Маленковым.

Что же изменило позицию Хрущева? По его словам, предложение Лысенко улучшить показатели молочного стада коров путем скрещивания с джерсейской породой. Эти "жирномолочные" джерсейские бычки получили на время широкое признание, благодаря очередному пропагандистскому шуму со стороны Лысенко. Вероятно, против этих бычков нечего возразить. Однако позже я выяснил, что и эта идея не была оригинальной. Попалась мне книга известного русского животновода Е.А.Богданова "Менделизм и теория скрещивания", изданная студентами Московского сельскохозяйственного института еще в 1914 г. Так вот в этой книге рассказано о том, как скрещивание джерсейской породы с красным датским скотом или абердин-ангусами дает прирост жирности в молоке.

Наша встреча продолжалась до прибытия в Ростов, где состоялась немая сцена, почти по Гоголю. На перроне – члены бюро Ростовского обкома. Открывается дверь, и на ступенях вагона мы с Никитой Сергеевичем. То-то было удивление.

Однако до этого нам удалось еще обсудить несколько тем. Одну из них инициировал я.

Было совершенно естественным, что, приехав на работу в Ростов, я сразу же стал знакомиться с научным наследием Н.И.Вавилова, который создал на Северном Кавказе два центра исследований: Отрадо-Кубанскую и Майкопскую станции Всесоюзного института растениеводства (ВИР). По этой проблеме у меня возникла переписка с руководителем ВИРа, академиком Петром Михайловичем Жуковским. Я выражал беспокойство о судьбе вавиловского наследства. Вот что он мне ответил.

 

 

 

Мне очень хотелось исполнить завет и пожелание П.М.Жуковского. Тем более, что проблемой "черкесских садов" на Кавказе занимались и Мичурин, и Вавилов. Бывал я и на Майкопской опытной станции.

И при встрече с Н.С.Хрущевым рассказал примерно следующее.

В предгорьях Западного Кавказа, в пределах Краснодарского, Ставропольского краев и Грузии, раскинулись обширные лесосады на площади нескольких миллионов гектаров. Происхождение их двоякое: с одной стороны, здесь растут дикие фруктовые деревья; с другой – одичавшие сады, некогда принадлежавшие черкесам, покинувшим свои селения по разным причинам еще в прошлом веке. В этом уникальном зеленом поясе растут груша, яблоня, алыча, вишня, черешня, кизил, терн, абрикос, а также лещина, грецкий орех, каштан, малина, черная смородина, крыжовник, ежевика и т.д.

Использование всего этого богатства организовано лишь в незначительной степени и носит кустарный характер. Население в горах Западного Кавказа пока редкое, и главными потребителями фруктов и орехов являются, по–видимому, кабаны и медведи, основная же часть плодов каждый год пропадает, покрывая землю толстым слоем гниющей падалицы. Вместе с тем здесь мы имеем огромный резерв снабжения нашего населения фруктами, ягодами, орехами, витаминными концентратами.

Эта фруктовая целина, на мой взгляд, требует пристального внимания и освоения. Очевидно, здесь напрашивается несколько путей:

1) Организация сбора диких фруктов, орехов, ягод в существующих лесосадах. Выработка из них сухофруктов, консервов и витаминных концентратов с использованием портативных средств переработки, учитывая условия бездорожья.

2) Окультуривание диких лесосадов путем их расчистки, прореживания, подрезки деревьев, организации борьбы с вредителями.

3) Использование диких подвоев в качестве основы для прививки на них культурных сортов.

Специалисты-садоводы имеют опыт такой работы и в первую очередь специалисты основанной Вавиловым Майкопской станции ВИРа. Эта станция представляет интерес еще в одном отношении. Она обладает богатейшей коллекцией фруктовых и овощных культур. Там растет 600 сортов яблони, 200 сортов груши, 6000 сортов овощных культур. К сожалению, малочисленный коллектив станции в основном занимается поддержанием и воспроизведением коллекции. В то же время эта коллекция может явиться серьезной базой для внедрения в пашей стране новых сортов плодовых и овощных культур, для широкой селекционной работы в области садоводства и овощеводства. Коллектив располагает интересным опытом по окультуриванию диких садов Кавказа, ему же принадлежит заслуга внедрения культуры чая на северном склоне Кавказа, в Краснодарском крае.

Мне представляется, что настало время освоению фруктовой целины Кавказа придать широкий государственный размах.

Такова была моя речь.

Хрущев внимательно выслушал меня и просил подготовить записку на имя его помощника А.С.Шевченко. Записка была подготовлена, направлена Шевченко. Но каких–либо действий не последовало, да и события приняли уже другой оборот.

Письмо П.М.Жуковского характеризует период "вторичного возвышения" Лысенко. Но этот период был кратким и весьма пестрым по характеру развернувшихся в науке процессов.

После открытия двойной спирали ДНК бурно стартовала молекулярная биология. Генетика превращалась в экспериментальную науку на молекулярно-химическом уровне. Сторонники научной генетики стали держать себя тверже, их уже не очень смущали ответные удары. Так случилось с изданием "Генетики" Лобашова. Многие прежние сторонники Лысенко начали отходить от него еще в период первого торжества. К ним относился проф. В.Н.Столетов. Он был одним из соавторов доклада на августовской сессии ВАСХНИЛ. Но очень скоро стал сомневаться в истинности и своих взглядов, и концепций Лысенко. Прошел недолгий срок, они разошлись, и Столетов помог Лобашову издать "Генетику", заслужив гнев начальства.

Я же в своих провинциальных весях делал, что мог для развития генетики в Ростовском университете. Постепенно сформировалась у нас группа по химическому мутагенезу, в частности на основе синтезируемых на нашей кафедре пирилиевых солей. В последующие годы пришлось касаться разных сторон биологии и сельского хозяйства. Писал и о дальнейшем развитии ленинского кооперативного плана (не опубликовал); включился в разработку керамических микроудобрений; готовил предложения о подготовке кадров грамотных агрохимиков для села в связи с обострением экологической обстановки (не приняли во внимание – а зря).

Отгремели ли битвы в биологической науке? Думаю, что нет. Не случайно в последние годы вновь замелькало имя Лысенко в зарубежных журналах во вполне благоприятном тоне. У него стали искать поддержку сторонники сальтационизма – учения о скачкообразном изменении органических форм.

Крайности сходятся. Когда-то де Фриз развил теорию внезапных мутаций в генетическом материале. И вот враг генетиков Лысенко говорит о скачкообразном превращении видов; пшеница превращается в рожь, овес – в овсюг и т.д. Он стал заявлять, что кукушки не подбрасывают свои яйца в гнезда малых птиц, а рождаются из яиц этих пташек. Помню, в какой ужас пришел Александр Николаевич Несмеянов, узнав об этой теории.

Да и мне самому пришлось услышать сентенцию Лысенко: "Человек – не животное. Он не произошел от обезьяны, а развился скачкообразно". Так творческий дарвинист порвал с дарвинизмом.

За последние 50 лет, с момента открытия двойной спирали, биология сильно шагнула вперед, но многие ее проблемы еще ждут решения. Будем надеяться, что наука добьется здесь новых успехов с учетом тех трудностей и зигзагов, которые были в ее истории.

И еще один вывод постепенно сформировался в сознании. Он касается взаимоотношений между наукой и структурами власти: государственной и партийной. Он навеян размышлениями В.И.Вернадского: "Государство должно дать средства, вызвать к жизни научные организации, поставить перед ними задачи. Но мы должны всегда помнить и знать, что дальше этого его вмешательство в научную творческую работу идти не может...

Перед государством всегда стоят практические задачи: накормить, одеть, обуть, обустроить людей. Отсюда естественное желание получить помощь от науки в решении этих жгучих проблем. Но такое желание не должно оправдывать вторжения во внутреннюю логику, ее теоретические искания и выводы. Воздействие на науку извне непродуктивно. Напротив, социальный успех возможен лишь тогда, когда в своих действиях государство всемерно опирается на данные и рекомендации науки.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Science and Philosophy in the Soviet Union. By Loren R.Graham (Alfred A.Knopf, New York, 1972).

² Mapкc К. и Энгельс Ф. Соч. Т.4, изд.2. С.471.

³ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.36. С.394.

⁴ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.23. С.17.

⁵ Имeлcя в виду академик Н.И.Вавилов.

 

Источник: Ю.А.Жданов. Во мгле противоречий
// Вопросы философии. 1993. №7, с.65-92.