ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО БОРИСА ПЕТРОВИЧА ГЕРАСИМОВИЧА
(К 100-летию со дня рождения)
В.К.Абалакин. Памяти Бориса Петровича Герасимовича (1889–1937)
Борис Петрович Герасимович был одним из первых и выдающихся астрофизиков-теоретиков и специалистов в звездной астрономии, организатором науки, уже в 20-е гг. известным у нас и за рубежом. С 1933 по 1937 гг. он руководил Пулковской обсерваторией.
В 1937 г. ему было 48 лет, когда для всего научного мира, для сотрудников, учеников, для семьи он исчез...
И хотя после смерти Сталина Б. П. Герасимович и другие советские ученые сходной судьбы были полностью реабилитированы, их имена на долгие годы оказались как бы выпавшими из истории советской науки. Факты их жизни и деятельности мало известны, и восстановление их требует порой немалых усилий [1].
Долг памяти по отношению к Борису Петровичу Герасимовичу первым выполнил в 1957 г. американский астрофизик О. Струве, некогда студент Герасимовича в Харькове, а в 20-30-е гг. его друг и соавтор по работам в США. Не претендуя на документальную точность описания жизни ученого, Струве высказал в этой статье важную мысль — основание для таких воспоминаний. «Если я и ошибаюсь,— писал он,— оправданием мне служит то непреодолимое сознание ответственности старого человека, которую он чувствует, если является одним из немногих людей, в чьей памяти сохранились факты и впечатления, которые должны знать все» [1, с. 379].
В 1961 г. на Ассамблее MAC в Беркли (США) имя Б. П. Герасимовича было присвоено кратеру на обратной стороне Луны (его координаты: —124°, —23°) [2].
В нашей астрономической литературе первым публичным свидетельством возрождения памяти о Б. П. Герасимовиче стали краткие упоминания о его заслугах в [3] (1960 г.) [2], а затем краткая заметка в [5] (1963 г.). В 1967 г. удалось добиться помещения кратких упоминаний о судьбе Герасимовича и его коллег в сборнике к 50-летию советской астрономии [6]. Более подробные сведения о жизни, деятельности и личности Б. П. Герасимовича были опубликованы (хотя лишь для ограниченного круга читателей) в Информационном сообщении «Комиссии по истории астрономии» Астросовета АН СССР в 1969 г. к 80-летию ученого [7]. Открытой вскоре (в августе 1970 г. в Крымской астрофизической обсерватории АН СССР Т. М. Смирновой) малой планете № 2126 было присвоено название «Герасимович» [8]. Однако упомянутые выше публикации, как и последовавшие за ними в 1972 и 1977 гг. краткие биографические справки [9, 10] и даже юбилейная статья 1979 г. к 90-летию Б. П. Герасимовича [11], а также частично опиравшаяся на нее справка во втором издании [10], были не только неполными, но и содержали некоторые фактические неточности.
Приближение 100-летней годовщины со дня рождения Б. П. Герасимовича послужило новым стимулом к изучению его биографии. В результате начатых автором в 1987 г. поисков в Архиве АН СССР (в Ленинграде и Москве) удалось выявить или уточнить важные материалы и сведения о жизни, личности, судьбе ученого. Это же помогло уточнить и пополнить список его научных работ, первоначально составленный в конце 50-х гг. при подготовке документов для реабилитации Б. П. Герасимовича А. Н. Дадаевым, в те годы ученым секретарем ГАО АН СССР (Пулково).
Вехи биографии. Борис Петрович Герасимович родился 19 (31) марта 1889 г. в Кременчуге [3]. Отец — врач, директор уездной больницы (умер в 1892 г.). В семье было еще трое детей (два старших брата и сестра). В 1899 г. Б. Герасимович поступил в Полтавскую гимназию, но в 1906 г. был исключен за участие в революционном движении (в 1905-1910 гг. он был членом партии эсеров — в то время одной из революционных партий). Четыре раза его арестовывали. Проведя в тюрьме в сумме два года, он в 1909 г. сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости и в 1910 г. поступил на физико-математический факультет Харьковского университета. Выбрав астрономию, он уже на втором курсе был удостоен премии за сочинение «Аберрация света и теория относительности» (Изв. Рус. астрон. о-ва, 1912 и Bulletin Astronomique, 1914).
В университете он слушал лекции Л. О. Струве, внука знаменитого основателя Пулковской обсерватории. По отзыву Л. Струве, Б. П. Герасимович был его «вторым лучшим студентом» за четверть века (после В. Г. Фесенкова, окончившего университет раньше, в 1910 г. [1, с. 380]). В Харьковском университете Б. П. Герасимович в свою очередь позже определил жизненный путь последнего представителя знаменитой астрономической династии — О. Струве.
|
|
|
Борис Петрович Герасимович
(1889—1937) в период работы в Харькове |
По окончании университета Герасимович был оставлен для приготовления к профессорскому званию (1914-1917). Намерение Л. О. Струве направить его для продолжения образования за границу не осуществилось — полиция отказала «социалисту» в выдаче заграничного паспорта [1]. В 1916 г. он стажировался в Пулкове у А. А. Белопольского и С. К. Костинского. Выдержав в 1917 г. магистерские экзамены, Б. П. Герасимович стал приват-доцентом, а с 1922 г. — профессором Харьковского университета. В 1922 г. он заведовал секцией астромеханики астрономической кафедры [14], с 1929 г. — кафедрой теоретической механики (его предшественниками здесь были А. М. Ляпунов и В. А. Стеклов). Он читал курсы астрономии, механики, аэродинамики (в 1925 г. опубликовал курс «Аэродинамика»), С ноября 1920 г. он был старшим астрономом Харьковской университетской обсерватории. Б. П. Герасимович преподавал и в других вузах Харькова. Однако его научная деятельность сразу сосредоточилась на астрономии, и уже в 20-е годы его работы получили известность за рубежом.
|
|
|
Борис Петрович Герасимович в директорском кабинете Главной
Астрономической обсерватории АН СССР (Пулково) |
В феврале 1931 г. Б. П. Герасимович был приглашен в Пулково заведовать Астрофизическим сектором, а 27 мая 1933 г. стал директором Пулковской, тогда Главной Российской астрономической обсерватории [12, л. 28].
С восстановлением отмененных после революции ученых званий и степеней Б. П. Герасимович в декабре 1934 г. был утвержден, без защиты диссертации, в степени доктора наук по астрономии [4]. Начиная с 1924 г. Герасимович был членом ведущих международных и национальных астрономических обществ: Astronomische Gesellschaft (AG) — первое международное астрономическое объединение [17]; французского, позднее — американского и Королевского астрономического в Лондоне (в 1935 г. ему было присвоено наиболее высокое для иностранца звание почетного члена этого общества) и др. В 1924 г. Герасимович провел несколько месяцев в научной командировке в Великобритании и Франции. В 1926 г. в Копенгагене выступил с докладом на съезде AQ. Здесь он впервые встретился с X. Шепли, с которым состоял в переписке с 1919 г. По приглашению Шепли, тогда директора Гарвардской обсерватории, Герасимович с августа 1926 по август 1929 гг. работал там в качестве Research Associate. За это время он посетил также и другие обсерватории США — Ликскую, Йерксскую — и успел понаблюдать почти на всех крупных американских телескопах, снимая спектры наиболее интересных переменных звезд и ядер планетарных туманностей.
В 1932 г. он участвовал (с докладами) в работе MAC в Кембридже (США) как представитель СССР. Последней заграничной командировкой Б. П. Герасимовича стало месячное пребывание в Париже в 1935 г., где он вместе с В. Г. Фесенковым и Г. А. Шайном принимал участие в работе съезда MAC. Полученным от Шепли приглашением (от 23 ноября 1936 г.) — прочесть курс лекций в Гарвардском университете в феврале — июне 1937 г.— Герасимовичу воспользоваться уже не удалось.
О широком диапазоне научно-организационной, общественной, популяризаторской деятельности Б. П. Герасимовича говорят, в частности, его многочисленные общественные должности, — начиная с члена Правления Народного университета в Харькове (1916 г.) и Культурно-просветительской комиссии Политуправления Юго-Западного фронта (1920) до заместителя председателя секции науки Госплана УССР (1930) и члена Президиума Харьковского Дома ученых (1924-1931). В пулковский период Герасимович был председателем Комиссии по исследованию Солнца (КИСО), заведовал астрономической группой Комиссии по освоению стратосферы, входил в состав Физической группы при Президиуме АН СССР и в Президиум Астрономического совета АН СССР.
Научная деятельность. Научное наследие Б. П. Герасимовича составляют свыше 170 статей и монография «Физика Солнца» [5]. Его интересы оформились уже в начале 20-х гг. Это — исследования физических переменных звезд, эмиссионных туманностей (в первую очередь планетарных) и вообще газовых и газопылевых оболочек звезд, и, наконец, структуры и динамики Галактики с учетом нового важного фактора — межзвездного поглощения света.
Звездами как отдельными объектами Б. П. Герасимович занимался в течение всей своей жизни. Первая его статья на эту тему вышла в 1916 г. в Петрограде (Изв. АН, т. 10) «О двух группах гелиевых звезд». Последняя была сдана 15 мая 1937 г. и опубликована в июньском номере Observatory (1937. V. 60. Р. 165-167). — «Размеры новых в стадии предмаксимума». Всего в этой области он опубликовал свыше 100 статей. Из них 14 посвящены физике F- и В-звезд постоянного блеска (1916-1936), 7 — более общим теоретико-астрофизическим проблемам (1924-1930). Кроме того, в двух статьях 1926 г. — о распределении О- и В-звезд в Галактике рассматривалась, в частности, степень концентрации этих звезд к галактической плоскости, с целью выявить их возможное родство с планетарными туманностями.
Подавляющее большинство работ (73 названия) относится к исследованию физических переменных звезд, включая новые. Из них 47 посвящены отдельным переменным, 26 — общим характеристикам и закономерностям различных типов переменных, включая 11 статей о цефеидах и 6 — о новых.
За исключением немногих, все эти исследования были проведены и опубликованы Б. П. Герасимовичем в США, в период его пребывания в Гарвардской обсерватории (1926-1929). Вместе с американскими коллегами (в этой работе приняла участие также и жена ученого О. М. Герасимович) он обработал колоссальный фотографический наблюдательный материал — многие тысячи пластинок.
SS
Так назвали весьма многочисленную группу красноватых звезд с относительно правильными периодами от 90'1 до 1000'1, с эмиссионными линиями в спектрах поздних классов (преимущественно Ме-звезды). Изучение их в конце 20-х гг. только начиналось (А. Джой, П. Меррилл и др.). Характерной чертой
<...>
Организатор советской астрономии. Борис Петрович Герасимович стал третьим за всю историю Пулкова директором-астрофизиком, после Ф. А. Бредихина (в 1890-1895 гг.) и А. А. Белопольского (1916-1919). Работа Белопольского в штате обсерватории, хотя последние 15 лет и не в ранге директора, стимулировала астрофизические исследования. Активно в это же время в Пулкове работали Г. А. Тихов, И. А. Балановский. В 20-е гг. в штат обсерватории вошли Г. А. Шайн (с 1925 г.— в Симеизском отделении Пулкова), В. А. Альбицкий (в Симеизе), В. Ф. Газе, Е. Я. Перепелкин, Д. И. Еропкин, с 1931 г. — Н. А. Козырев и В. А. Амбарцумян.
В 1930 г. Пулковская обсерватория пережила первую «чистку» кадров [28]. В ходе таких чисток заменялись на руководящих постах представители «старой интеллигенции», а ряды научных работников пытались быстро пополнить с помощью «красной аспирантуры». В Пулкове в 1931 г. директора, небесного механика А. А. Иванова сменил почти неизвестный в кругах астрономов А. Д. Дрозд. Не в меру ревностный проводник новой политики он уже в 1933 г. был отстранен от руководства обсерваторией [29]. Его-то и сменил также сравнительно молодой, 44-летний профессор из Харькова Б. П. Герасимович (приглашенный в обсерваторию еще в 1931 г. и возглавлявший в ней до этого Астрофизический сектор). Новому директору суждено было пробыть на этом посту всего 4 года.
Возвращение Пулкова в систему Академии наук. Одним из первых, если не первым, Б. П. Герасимович заявил, что Пулковская обсерватория еще в начале XX в. «утратила то первенствующее мировое значение, которое она имела во второй половине прошлого века» и признал «необходимость возвращения ей прежней ведущей роли» [6]. Для этого необходимо было прежде всего вывести на мировой уровень новое, астрофизическое направление исследований. Вместе с тем, новый директор продолжал поддерживать и традиционные для Пулкова астрометрическое и звездно-астрономическое направления. В этой области Герасимович проявил себя новатором. Еще в 1932 г. на проводившейся в Пулкове (5-9 марта) Астрометрической конференции, по существу всесоюзной, в докладе, представленном совместно с Н. И. Днепровским, Борис Петрович выдвинул и обосновал идею создания новой фундаментальной системы — каталога слабых звезд (КСЗ) прежде всего для изучения структуры Вселенной. Однако, именно астрофизика нуждалась в особой заботе: новых инструментах и приборах, новых кадрах.
На этом пути немалым тормозом стало то, что с 1919 г. Пулковская обсерватория находилась в системе Наркомроса. В последнем Герасимович вскоре убедился и выступил с краткой, но острой критической заметкой в «Правде» (от 24 мая 1934 г.). «Наркомпрос забыл о Пулковской обсерватории». Он писал: «Как же заботится Наркомпрос о крупнейшем научном учреждении Союза — Пулковской обсерватории? — Плохо. Здание давно не ремонтировалось, потолки протекают. Нет заботы и о материальном и культурно-бытовом обслуживании работников. Мы нуждаемся в крупных инструментах с применением новых физических методов исследования (фотоэлектрические приборы, оригинальные радиометры и т. д.)...» [31]. Вопрос о возможном переходе Пулкова в систему АН СССР обсуждался в это время и в переписке Б. П. Герасимовича и С. К. Всехсвятского, близкого к руководящим кругам Наркомпроса, в августе того же года он был практически решен.
Поворот к астрофизике. Подготовка кадров. Став директором Пулковской обсерватории, Б. П. Герасимович, по его собственным словам, «начал с огромными трудностями поворачивать ГАО по новому пути» [30, л. 19]. С этой целью он прежде всего позаботился о новых кадрах астрофизиков и настойчиво ходатайствовал перед Академией наук о расширении аспирантуры и докторантуры при обсерватории. Новыми аспирантами-астрофизиками в Пулкове стали вскоре В. В. Лавдовский, А. А. Илинич [7], О. А. Мельников. Последнего Герасимович буквально «открыл» и, вызвав его из Харькова, где О. А. Мельников получил не астрономическое, а физико-математическое образование, много сил и заботы отдал тому, чтобы сделать из него астрофизика (в будущем он стал членом-корреспондентом АН СССР).
Но подлинными единомышленниками и опорой Герасимовича стали его сотрудники Г. А. Шайн, Е. Я. Перепелкин В. Ф. Газе, И. А. Балановский (заменивший Герасимовича на посту заведующего Астрофизическим сектором), Н. И. Идельсон. Директора-астрофизика в руководстве ГАО прекрасно дополнял его заместитель по научной части, крупный астрометрист Н. И. Днепровский. Из этих наиболее близких сотрудников Герасимовича впоследствии четверо разделили горькую участь директора. Лишь одна В. Ф. Газе спустя четыре года после ареста в 1936 г. была освобождена. В это тяжелое время, проявив не только благородство, но и мужество, ее взял к себе на работу в Симеиз Г. А. Шайн, оказавший позднее такую же помощь и некоторым другим жертвам необоснованных репрессий 30-х годов [8].
В качестве новых астрофизических тем (в дополнение к введенным А. А. Белопольским — физике Солнца и исследованию лучевых скоростей звезд) Б. П. Герасимович включил особенно актуальные исследования спектров ранних звезд, новых и физических переменных, большое внимание уделял исследованию темных туманностей и космического поглощения света вообще, без чего немыслимо было дальнейшее изучение структуры Галактики. В звездной астрономии он интенсивно вводил фотографическое наблюдение двойных звезд, не говоря уже о темах с теоретическими проблемами астрофизики и звездной астрономии (звездной статистики). В последней области его сотрудником вскоре (с 1934 г.) стал перешедший из ГАИШ в Пулково К. Ф. Огородников.
На этом пути поворота обсерватории «лицом к астрофизике» большую помощь новому директору могли бы оказать молодые талантливые астрофизики-теоретики В. А. Амбарцумян и Н. А. Козырев. Но, к сожалению, взаимопонимания не получилось. Напротив, вместе с Д. И. Еропкиным они противодействовали новому руководству, доходя до мальчишеских, но далеко не безобидных выходок. В одном из писем — ответе Н. П. Горбунову на связанный с этой ситуацией вопрос его в феврале 1936 г. Борис Петрович не без основания и с явной горечью писал, что это «осколок известной группы так называемых «хулиганствующих физиков (Гамов, Ландау и т. д.)» и что все это — результат злоупотребления с их стороны «либеральным отношением к научной молодежи» [9]. В 1935 г. Герасимович, по его словам, вынудил уйти из обсерватории В. А. Амбарцумяна, в марте 1936 г. были уволены, за нарушение финансовой дисциплины, Козырев и Еропкин [30, л. 19]. Но даже после этого директор Пулкова пошел навстречу Н. А. Козыреву и оказал ему поддержку при подготовке к наблюдениям солнечного затмения 1936 года [32, л. 2].
Из переписки Б. П. Герасимовича и воспоминаний старейших сотрудников Пулкова А. А. Немиро и М. Н. Гневышева следует, что каждое проявление интереса, а тем более энтузиазма в работе вызывало у Бориса Петровича в ответ самое уважительное, чуткое отношение. Но при проявлении сотрудником, тем более молодым, безответственного отношения к порученному делу, неподчинения дисциплине, заносчивости директор, при его эмоциональном характере, мог становиться весьма резким. В целом же обстановка в Пулкове и стиль руководства Б. П. Герасимовича были в высшей степени доверительными и демократичными. По словам члена-корреспондента АН СССР М. С. Зверева, после двухмесячной практики в Пулкове в 1934 г. он (тогда московский аспирант) ощутил, что директор — крупный ученый, а из дальнейшего своего жизненного опыта понял, что Герасимович был одним из самых выдающихся директоров Пулковской обсерватории. А. А. Немиро, по его словам, с сожалением ощутил в дальнейшем, что Пулково после Герасимовича утратило свой особый дух научного энтузиазма [33].
После возвращения Пулкова в систему Академии наук Герасимович предложил широкий план реорганизации обсерватории, который был утвержден Президиумом Академии (к сожалению, текст его найти пока не удалось). Он вводил не только новые темы, но и новую организацию труда, взяв ориентацию на деловую обстановку Гарвардской обсерватории: демократизм в сочетании с добровольной, но твердой дисциплиной и преданностью делу.
«Пулковский курс». ГАО как главный центр советской астрономии. В середине 30-х гг. под руководством Б. П. Герасимовича коллектив ведущих сотрудников Пулковской обсерватории (помимо Б. П. Герасимовича,— В. А. Амбарцумян, И. А. Балановский, А. А. Белопольский, Н. А. Козырев, С. К. Костинский, Е. Я. Перепелкин, Г. А. Шайн) и В. Г. Фесенков из МГУ создали так называемый Пулковский «Курс астрофизики и звездной астрономии» (Т. I, 342 с., 1934 г.; Т. 2, 579 с., 1936 г.). В предисловии Б. П. Герасимович писал, что «курс представляет собой первую в мировой научной литературе попытку связного, полного и вместе с тем не элементарного изложения методики и результатов астрофизики и звездной астрономии». Пионерский характер труда виден и в новых принципах построения курса — в частности, в стремлении «сохранить наибольшую объективность в области спорных и горячо дискуссируемых вопросов». Поражает емкость Курса: т. I. — «Методы астрофизических и астрофотографических исследований», т. II —«Физика Солнечной системы и звездная астрономия» — это, по существу вся астрофизика, звездная и внегалактическая астрономия той эпохи.
Пулковский курс занимает особое место и в научном наследии Герасимовича. Из 12 глав второго, основного тома почти 8 (около половины объема книги) написаны Б. П. Герасимовичем. Это главы III. Введение в звездную астрономию (3 из 4-х параграфов); VI. Переменные и новые звезды; VII. Излучение и материя в диффузном состоянии; VIII. Звездные скопления; IX. Внутреннее строение звезд. (Блестящий обзор проблем переднего края астрофизики.) X, XI. Статистическая астрономия. (Распределение звезд и динамика Галактики.); XII. Анагалактические туманности. (В том числе горячие, спорные тогда проблемы — о скоплениях галактик, о природе красного смещения в их спектрах). Главы VI, VII, X, XI включали и собственные научные результаты Герасимовича. Этот уникальный труд в методологическом отношении до сих пор является образцом для авторов учебных курсов.
Авторитет Пулкова быстро восстанавливался. Многие просились сюда на работу. В 1934 г. Б. П. Герасимович пригласил в ГАО С. К. Всехсвятского, который, посетив перед тем обсерваторию, восторгался проведенными там днями, «в течение которых,— писал он Борису Петровичу,— можно было так хорошо работать, ознакомиться со всей обстановкой Пулкова и оценить его возможности» [26, л. 65]. В 1935 г. Всехсвятский вошел в штат обсерватории. За год до этого в ней стал работать М. С. Эйгенсон. С апреля 1936 г. сотрудником Лаборатории физики Солнца, руководимой Е. Я. Перепелкиным, стал М. Н. Гневышев. Как и прежде, в Пулково многие советские астрономы приезжали на стажировку. В первой половине 30-х гг. здесь побывали крупные зарубежные астрономы, среди них С. Чандрасекар, Ц. Пэйн, Д. Мензел.
Солнечное затмение 19 июня 1936 г. Уникальность этого затмения состояла в том, что вся полоса полной фазы проходила по территории СССР — от черноморского кавказского побережья до тихоокеанского. Подготовка к нему началась с февраля 1934 г. Хотя хлопоты о средствах начаты были еще перед наркомом просвещения А. С. Бубновым, но опытный Всехсвятский уже тогда посоветовал Б. П. обратиться за финансовой поддержкой к вице-президенту АН СССР Г. М. Кржижановскому. От него вскоре, как сообщал Всехсвятский, был получен положительный ответ (астрономы просили около 50 тыс. руб.) с резолюцией: «Надо нажать и что-нибудь сделать» [26, лл. 7, 7об.]. А уже 27 мая 1934 г. в «Известиях» появилось краткое сообщение: «Комиссия по подготовке к изучению полного солнечного затмения 19.6.1936 г. — образована в Академии наук. Председатель Комиссии академик Г. М. Кржижановский, заместитель директора Пулковской обсерватории профессор Б. Герасимович» [34]. Но практически подготовка поручалась Пулкову [35].
Впервые решено было провести исследования Солнца во время затмения по единой программе на шести стандартных коронографах отечественной конструкции и изготовления, размещенных вдоль полосы затмения. Тень Луны проходила ее за 2 1/2 часа, что позволяло проследить развитие деталей на краю солнечного диска.
Но в мае 1934 г. Герасимович бил тревогу: «Времени не так много... промедление с изготовлением инструментов может самым пагубным образом отразиться на успехе» [35]. Летом 1934 г. было проведено пять предварительных экспедиций и выбраны удобные места для наблюдений. Все это требовало от Герасимовича большого напряжения сил. Дело осложнялось еще и тем, что в это же время (1934) обсерватория передавалась в Академию наук, а сама Академия готовилась к переезду в Москву (1935).
В феврале 1936 г. на сессии Физической группы АН СССР Б. П. Герасимович доложил об основных целях наблюдений: определение формы короны, цветовой температуры, изучение спектра вспышки, ионизации короны, изучение хромосферы, протуберанцев [32, л. 1]. Борис Петрович стремился привлечь радиофизиков для выяснения весьма актуального тогда вопроса о причине радиопомех — путем наблюдений распространения радиоволн во время полной фазы затмения [36, л. 35]. Была запланирована (и проведена) проверка теории относительности.
Велась интенсивная переписка с зарубежными астрономическими учреждениями и астрономами, стремившимися приехать на затмение. (В этих наблюдениях приняли участие астрономы США, Англии, Франции, Италии, Швеции, Нидерландов, Японии, Польши, Чехословакии. Намеревались, но не смогли приехать астрономы Германии.)
А жизнь шла. Немало времени у Герасимовича отнимали его многочисленные административные и общественные обязанности, в том числе и обширная переписка внутри страны. На очереди была трудная проблема южной обсерватории — выбора места для нее [26, л. 107]. Не оставлял Герасимович и научной работы: «В настоящее время я приступил к обработке всего пулковского материала по новым», — писал он 29.06.1934 г. Б. А. Воронцову-Вельяминову [26, л. 66]. В одном из писем к Борису Петровичу всеведущего Всехсвятского (от 03.07.1934 г.) мрачноватым диссонансом прозвучал первый настораживающий сигнал: «Кстати, Вы не знаете, почему Канчеев и Аристов [директор и ученый секретарь ГАИШ] недолюбливают Пулково и пророчат ему в ближайшее время «бесславное падение»... Я слышал категорическое заявление, что не далее как через год Пулково отодвинется на 2 или 3 место» [26, л. 70].
В 1935 г. Б. П. Герасимович поставил еще одну задачу перед коллективом ГАО — подготовку к 100-летию Пулкова в 1939 г. Ожидался, в частности, приезд многих иностранных астрономов.
Весна 1936 г. прошла в хлопотах по завершению подготовки экспедиций (а их было проведено 23 советских и 11 иностранных, в последних 70 зарубежных участников). Обстановку этих дней живо передает уже то, что копия одного из писем Герасимовича напечатана прямо на обороте ведомости по экспедициям самого Пулкова: «Оренбургская экспедиция [пос. Ак-Булак] [10] ... 7 чел. научных сотрудников, механик и 1 завхоз..., багаж 5 т. Стоимость проезда..., разъезды, наем транспорта [всего свыше 11 тыс. руб.]..., продолжительность 2,5 мес.» (Аналогично — для экспедиции в район Омска [16, лл. 9, 10]. Третья пулковская экспедиция направлялась в г. Сару.) В апреле были готовы коронографы,— кстати, оказавшиеся очень хорошего качества [38]. В конце мая экспедиции разъехались по местам. Первой пулковской руководил Б. П. Герасимович, второй — И. А. Балановский, третьей — Г. А. Тихов.
На заседании физической группы АН СССР 5 июля 1936 г. Герасимович доложил о первых результатах. Работа была отмечена благодарностью и премией Академии. Было рекомендовано немедленно начинать подготовку к следующему видимому в СССР затмению Солнца 21 сентября 1941 г. Отмечалась и необходимость «закрепить научные связи с иностранными астрофизиками, установившиеся в совместной работе по затмению» [32, л. 44об.].
В подробном отчете ГАО АН СССР за 1936 г. [39, лл. 16-29] [11] сообщалось, что в трех экспедициях Пулкова было получено в сумме 60 негативов спектров хромосферы и короны в диапазоне от 3100 до 10000 Å. Результаты по затмению Комиссия намеревалась издать в нескольких томах, из которых первые должны были выйти в течение 1937 г., к XX годовщине Октября [30, л. 52]. Однако плоды этой колоссальной организаторской и наблюдательской деятельности пожинали уже другие... В историю науки оно вошло как «большое советское затмение».
На пути к новой научной организации астрономии в СССР. Идеи Б. П. Герасимовича в этой области остаются злободневными и сейчас, и лишь часть их удалось осуществить к настоящему времени. Он выступал против многочисленности и разрозненности («парциальности») тем в астрономии, за большую сосредоточенность на важнейших направлениях; против «астропровинциализма», когда исследователь не чувствует «биения пульса мировой науки» и при этом обижается на беспристрастную критику коллег; за государственный подход к проблеме средств развития науки — научный прогресс должен достигаться не только за счет нового финансирования, но прежде всего за счет улучшения организации работы, в том числе кооперирования обсерваторий между собой и с физическими институтами, особенно в деле подготовки астрономических кадров, улучшения контактов с наукой за рубежом [41 42].
Б. П. Герасимович в [42] поднимает вопрос о необходимости создания при Академии наук Астрогруппы — планирующего, координирующего, но не администрирующего органа (впервые этот вопрос он поднял в 1934 г.). Идея обсуждалась и в ГАИШ, о чем сообщал С. К. Всехсвятский [26, л. 65]. Сначала был создан (15.06.1935 г.) «Астрономический комитет СССР», куда были включены В. Г. Фесенков Б. П. Герасимович, Н. И. Днепровский, Г. А. Шайн С. Н. Блажко. В. П. Цесевич, Б. В. Нумеров и А. А. Канчеев [43, лл. 20, 22, 23]. Но уже 15.11.1936 г. вместо него при Физической группе АН был учрежден Астросовет АН СССР. В состав его Президиума вошли академики А. Ф. Иоффе, С. И. Вавилов, В. Г. Фесенков (председатель), профессора Б. П. Герасимович (зам. председателя), А. А. Михайлов, Е. Я. Перепелкин, В. Т. Тер-Оганезов, а также Г. С. Роздымаха (секретарь) и М. А. Дивильковский.
На первом пленуме Астросовета в марте 1937 г. (в ГАИШ) было намечено провести в течение года еще четыре пленума, в том числе майский в Пулкове, июньский — в Москве, а на октябрьском заслушать итоги наблюдений солнечного затмения. Увы, события получили иное направление.
Судьба и личность ученого. Уже со второй половины 1935 г. над Пулковом стали сгущаться новые тучи. В обстановке разраставшегося с начала 30-х гг. и нагнетавшегося культа личности Сталина, в атмосфере растущей подозрительности разворачивались массовые репрессии против многих тысяч людей. Под громкими лозунгами борьбы с «вредителями» возникали и проносились смерчами кампании травли ученых в печати — их политические обвинения по самым вздорным и надуманным поводам.
В Москве в 1930 г. разгрому подверглась редколлегия широкого печатного астрономического органа «Мироведение», и среди других был арестован (и впоследствии умер в ссылке) редактор этого журнала Д. О. Святский, видный астроном и историк астрономии. Место его занял недоброй памяти В. Т. Тер-Оганезов, взявший на себя роль идеологического «наставника» советских ученых (и не только астрономов, но ...В. И. Вернадского, А. Н. Крылова...). В начале 30-х гг. арестам и заключению, но еще кратковременному, подверглись В. П. Щеглов в Ташкенте, Б. А. Воронцов-Вельяминов в Москве. Но позднее ГАИШ уже во главе с В. Г. Фесенковым остался почти нетронутым.
К сожалению, совершенно иная обстановка сложилась в середине 30-х гг. в Пулкове. Разумеется его трагедия — а репрессии 1936-1937 гг. ни в одной другой обсерватории не произвели такого опустошения,— не изолированный факт, а элемент общей трагедии страны и особенно Ленинграда, куда уходят нити большинства пулковских арестов.
В ноябре 1935 г. в Пулково неожиданно была направлена проверочная комиссия Президиума АН СССР в составе академиков Г. С.Струмилина (председатель), С. И. Вавилова, члена-корреспондента П. М. Никифорова и видного юриста профессора Е. Б. Пашуканиса (впоследствии «врага народа»). В своей переписке с Академией Герасимович называл ее «комиссией Пашуканиса». Таким образом в комиссии не было ни одного астронома. С заключением Комиссия не торопилась. На январский запрос Бориса Петровича в Академию наук о резолюции Комиссии ответа не было.
В феврале 1936 г. Б. П. Герасимович получил от непременного секретаря АН Н. П. Горбунова письмо (от 02.02.1936), в котором он просил дать отзыв «на статью Амбарцумяна и Еропкина» [30, л. 15], в которой директору ГАО был предъявлен целый ряд обвинений: в преклонении перед зарубежной наукой — во введении в ГАО «гарвардских тем», в приобретении якобы устарелой заграничной техники (спектрогелиоскопа) в ущерб отечественной, в дублировании некоторых зарубежных работ (каталога Шлезингера), в неправильном использовании 30-дюймового пулковского рефрактора, в научной несостоятельности самого директора и т. п. [12] — Ответ Б. П. Герасимовича (от 07.02.1936) звучал убедительно, хотя и весьма резко [30, л. 15-20].
Между тем, в июне-августе началась осада директора ГАО через газету «Ленинградская правда» [45-48] [13]. Помимо уже упомянутых выше, здесь добавлялось обвинение в печатании научных работ в основном в иностранных журналах. Статьи, вполне очевидно, были вызваны пулковским конфликтом (см. выше), а непосредственным поводом стало увольнение 08.03.1936 г. Н. А. Козырева и Д. И. Еропкина. Предлогом же для нападок на директора послужила печально известная история с появлением в Пулкове в конце 1934 г. своего рода «астрономического Бендера»,— очень ловкого молодого фальсификатора от науки Н. М. Воронова, который своими псевдонаучными, но умело оформленными публикациями о движении малых планет и весьма яркими и убедительными на первый взгляд выступлениями быстро завоевал даже международную известность (см. воспоминания М. Н. Гневышева). Он был уличен В. Ф. Газе и Н. И. Идельсоном в подлоге и 09.03.1936 г. уволен, а затем (31.11.1936 г.) лишен степени кандидата наук. При этом Герасимович и Идельсон, потрясенные, по выражению последнего, столь «чудовищным извращением человеческого ума», спасая честь обсерватории, потребовали у Воронова объяснить свои «работы» перед международной научной общественностью как результат психического расстройства и заявить об их несостоятельности (что и было сделано).
Объявившемуся еще в мае 1936 г. на обсерватории корреспонденту «Красной газеты» Д. Славентантору (он запросил информацию по этому инциденту) Н. И. Идельсон отказал и советовал Б. П. Герасимовичу поговорить с редактором газеты [49, лл. 13, 16, 22]. После этого и появилась первая статья, июньская, но уже в «Ленинградской правде»,— «Лестница славы» (того же корреспондента) о том, какого маху дала дирекция ГАО, приняв проходимца за «нового Кеплера», якобы лишь на основании зарубежных откликов (последнее было неправдой).
Идельсон и Герасимович тяжело переживали неслыханный конфуз. Идельсон подал 9 марта заявление об отстранении его от работы в ГАО, но получил от Герасимовича отказ: («Преждевременно.»!) [50, л. 5, 7]. Сам Борис Петрович, быть может, по той же причине в мае просил отставку, но также получил отказ от Академии наук.
Об уровне газетных «критиков» можно судить уже по тому, что в этих статьях несколько раз повторялось обвинение директора в «зажиме само(!)критики».— В начале октября, после нового запроса Герасимовича, Комиссия Президиума АН СССР, наконец, дала свое заключение. Отметив важность астрофизических работ обсерватории, она высказала и критические замечания, указав на ряд «ненормальных отрицательных явлений» в ее жизни, описанных в упомянутых газетных статьях. Одновременно было отмечено искажение действительной картины в этих статьях, где директор обвинялся в неправильном увольнении двух сотрудников и в «выживании» молодежи из Пулкова [51, лл. 3, 4, 10-20].
Едва успели в ГАО провести (3 ноября 1936 г.) общее собрание по реорганизации, с учетом критики, и перспективам дальнейшего развития обсерватории, как на астрономов обрушилась еще большая беда: начались внезапные аресты в Ленинграде и Пулкове. Перед этим еще в августе «без объяснения причин», как сообщал Б. П. Герасимович в телеграмме В. П. Цесевичу 13.09.1936 [50, л. 41], был снят Управлением делами АН зам. директора ГАО по а/х части Б. А. Шигин, позже обвиненный в троцкизме. На его место был назначен Н. И. Фаворский. А затем последовали частые вызовы директора в Москву, в Академию, и начиная с 8 декабря одну за другой Герасимович стал получать «выписки из протоколов Президиума АН» — сначала из постановления от 01.12.1936 г. — «Об исключении из состава сотрудников ГАО тт. Газе В. Ф., Яшнова П. И., Комендантова Н. В., Балановского И. А.» [50, л. 56] (по документам о реабилитации известно, что Яшнов, Комендантов и Балановский были арестованы 6 ноября 1936 г. [14] Затем последовало аналогичное указание от 10.12.1936 г. — «Освободить Днепровского Н. И. от обязанностей зам. директора Пулковской обсерватории с 5 декабря с. г.» [50, л. 60] (он был арестован 4 декабря). После 28 января 1937 г. был арестован и 17 июня осужден Е. Я. Перепелкин и, видимо, приблизительно в это же время М. М. Мусселиус.
Но даже в этой тяжелейшей обстановке, когда на глазах рушилось все созданное или укрепленное им в ГАО, Б. П. Герасимович не терял присутствия духа. Более того, он действовал. Не веря в обоснованность обвинений против своих коллег, он сохранял, несмотря на противодействие партгруппы и месткома обсерватории, закрепленные за этими исследователями темы, не спешил с замещением их мест (за исключением административно-руководящих). Так, в декабре 1936 г. он хлопотал об утверждении новым заведующим Астрофизическим сектором Е. Я. Перепелкина и ученым секретарем ГАО М. М. Мусселиуса,— как он выразился в письме к Н. П. Горбунову от 10.1.12.1936 г., — «в связи с выбытием из ГАО по известному Вам поводу И. А. Балановского и Н. В. Комендантова» [50, л. 59]. Вопреки тому же сопротивлению, он намеревался в январе 1937 г. принять на работу жену Комендантова (ей грозило выселение из Пулкова).
А между тем, 28 января 1937 г. на директора Пулкова был отправлен в Академию наук прямой донос Н. И. Фаворского. Б. П. Герасимович обвинялся в неправильных «высказываниях», которые он «позволил себе» на митинге того же дня в ГАО по поводу процесса над «фашистско-троцкистским параллельным центром» — Пятаковым и др., — и еще более в потакании арестованным (к тому времени) пяти бывшим сотрудникам обсерватории (здесь-то и рассказано о действиях директора в отношении жены Комендантова) [12, лл. 29-30].
Но, очевидно, письмо это, направленное по явно «неудачному» адресу — на имя Г. М. Кржижановского, не достигло тогда желаемой цели. И хотя в Пулково было послано еще несколько комиссий, председатель последней, шестой по счету (!) В. Г. Фесенков, вспоминая об этих годах на заседании Астросовета в марте 1969 г. (в связи с 80-летием Б. П. Герасимовича), сказал, что единственным членом ее, кто настаивал на отрицательных выводах по ГАО, был Тер-Оганезов. И есть все основания думать, что упомянутое письмо против Герасимовича стало известно Тер-Оганезову, так как содержание письма почти буквально повторено в его статье, поспешно представленной в «Мироведение» уже в июле 1937 г., вслед за арестом, но еще задолго до вынесения приговора Б. П. Герасимовичу: «...документально было установлено, что директор старался собрать в обсерватории «обиженных» советскими органами людей и приютить их около себя..., открыто консервировал инструменты, на которых работали разоблаченные вредители; и резервировал научные темы, числившиеся за этими людьми» [52, с. 375]. — Донос, который, если и не стал прямым поводом к аресту, бил теперь вслед как публичное обвинение в печати...
В той же пресловутой статье обвинялись в чрезмерной мягкости также уже «бывший» к тому времени (объявленный затем «врагом народа») непременный секретарь Академии наук Н. П. Горбунов (личный секретарь В. И. Ленина, управделами СНК и СТО) председатель последней проверочной Комиссии и Астросовета академик В. Г. Фесенков. Последний — в том, что он «за свой страх и риск» выкинул из резолюции Комиссии «острые формулировки и политические обвинения». В декабре 1937 г. В. Г. Фесенков был устранен с поста председателя Астросовета, а сам Астросовет был ликвидирован и заменен Астрогруппой с новым руководством [53, 54]. Но это будет потом...
А весной 1937 г. работа этого нового координационного органа только разворачивалась, и перспективы ее рисовались широкими. Б. П. Герасимович внес идею создания в нашей стране астрономических отраслевых центров (подобно формировавшемуся центру переменных звезд в Москве) и соответствующих комиссий в рамках Астросовета, по типу комиссий МАС. Все это встретило горячее одобрение многих астрономов. В. Г. Фесенков и Б. П. Герасимович должны были войти в «Солнечный центр».
Надо было защищать и Пулково. В мае 1937 г. Герасимович в письме к Горбунову пытался оспорить некоторые необоснованные, по его мнению, заключения проверочных комиссий... Но главное,— в отличие от ряда своих бывших коллег, не удержавшихся впоследствии от искушения (или из-за страха) публично заклеймить «врагов народа» в астрономии, Б. П. Герасимович до конца сохранил твердую веру в своих товарищей, ни разу не высказавшись с обвинениями в их адрес. Не было среди «обвинителей» (состязавшихся в эпитетах в адрес «врагов» на последней, октябрьской сессии Астросовета) и Г. А. Тихова, Н. И. Идельсона. Не выступил с положенным «клеймением» В. Г. Фесенков. Выше уже говорилось о мужестве и благородстве, проявленных в последующие годы Г. А. Шайном.
Однако внутреннее душевное состояние Бориса Петровича было тяжелым. Былой его энтузиазм «от впечатляющего прогресса науки под руководством советского правительства» [1, с. 380], когда он в 1932 г. звал О. Струве приехать в Пулково для совместной творческой работы, сменялся все более растущей тревогой. В приезд в Пулково в 1934 г. (по его приглашению) американского астронома Цецилии Пэйн, его близкого сотрудника по Гарварду, он, очень мало говоривший об окружающей обстановке, как-то сказал ей: «Когда я вижу, что творится с моей любимой родиной, мне хочется убить себя» [55, с. 195]. Тревожность обстановки ощутили его зарубежные коллеги весной 1936 г., посетив Пулково перед затмением [1, с. 381]. В декабре 1936 г. Борис Петрович получил новое приглашение Шепли (от 23.11.1936) — прочесть курс лекций в Гарварде весной 1937 г. Шепли готов был даже финансировать поездку за счет своей обсерватории [56, л. 103]. Но запрос Герасимовича (от 19.12.1936 г.) Горбунову с просьбой «в случае благоприятного с Вашей стороны отношения к этому предложению дать мне соответствующую инструкцию для ответа в Америку» [30, л. 73], очевидно, не имел желаемого отклика. И около февраля 1937 г. Шепли и Мензел получили от Герасимовича последнюю телеграмму: «Sorry regret cannot come» («Огорчен сожалею приехать не могу») [1, с. 381].
Еще в январском доносе на Бориса Петровича (написанном Фаворским) сообщалось, что директор стал очень раздражителен... А в последней записке Герасимовича (без подписи, но написанной его рукой и дошедшей до О. Струве весной 1937 г.), в которой он сообщал, что должен прекратить все сношения с ним,— как вспоминал Струве,— «дыхание страха и полного смятения духа пронизывали каждое слово...» [1, с. 381].
20 апреля 1937 г. Герасимович вновь подал в АН просьбу о своей отставке с поста директора ГАО, доказывая: «В качестве свободного от директорства научного работника я был бы гораздо полезнее Академии наук. ...По объективным причинам я был бы более ценным научным работником, чем администратором» [12, л. 20]. Но общее собрание АН СССР 22 мая 1937 г., по рекомендации президента В. Л. Комарова, отклонило просьбу Бориса Петровича, считая его освобождение от обязанностей директора ГАО «невозможным». Напротив, ему было предложено изложить свои соображения Президиуму АН «по вопросу о создании условий, облегчающих работу». Выписка из протокола об этом за подписью В. Л. Комарова и Н. П. Горбунова была направлена Б. П. Герасимовичу 8 июня 1937 г.
Из пулковцев Борис Петрович Герасимович был арестован последним, 30 июня 1937 г. при возвращении из Москвы (как было установлено автором по случайно обнаруженному в Ленинградском отделении Архива АН СССР письму — ответу «и. о. директора ГАО Фаворского и и. о. зам. директора Всехсвятского» на запрос вице-президента академика И. М. Губкина (от 15.09.1937 г.) о состоянии выполнения решения последней Комиссии по Пулкову. В ответе (от 20.09.1937 г.) выражалось удивление по поводу запроса, поскольку «Герасимович ... разоблачен как враг народа и 30 июня с. г. арестован органами НКВД» [57, л. 13] [15]. 30 ноября 1937 г. был вынесен приговор и Б. П. Герасимовича не стало; в документах о реабилитации Б. П. Герасимовича 23 марта 1957 г. дата смерти указана 30 ноября, в графе о причине смерти — прочерк [59, лл. 22, 23].
Мировая астрономическая общественность была потрясена; ученые не хотели верить слухам, доходившим из России [60], Шепли не мог сдержать слез [61].
Связь времен. Какое место займет Борис Петрович Герасимович в истории отечественной науки, вернувшись в нее из небытия через десятилетия забвения? Быть может, трагизм не только раннего, но и насильственного ухода из жизни многих представителей нашей научной интеллигенции состоял в полном вытравливании их следов в нашей науке и культуре. Тем самым подрубались корни и засыпались истоки ее... Судьба научного наследия Герасимовича — яркий и горький тому пример. Нарушенная связь времен привела к тому, что современный астрофизик, знакомясь лишь теперь с работами и идеями Герасимовича, с высоты 80-х годов может увидеть в них только незрелые попытки, ошибочные повороты и поиски «не там», услышать в чем-то архаичный уже язык тогдашней астрофизики, короче, воспринять все это лишь как пройденный этап, предмет, интересный разве что для историка...
Но даже проведенный здесь краткий и неполный обзор работ Б. П. Герасимовича, его идей, суждений о предмете, а также о целях, путях, организации исследований в астрономии показывает, что это далеко не так. Восстанавливая этот пласт истории, мы расчищаем наши собственные истоки — которые в свое время дали начало потоку знаний, составляющих современную теоретическую астрофизику.
Эти корни и эти истоки уходят в нашей истории прежде всего в работы Герасимовича начала 20-х гг. Его роль — это роль одного из первопроходцев в наиболее сложных областях теоретической астрофизики и звездной астрономии.
Б. П. Герасимович — это один из тех «могикан», представителей веками складывавшейся прекрасной русской интеллигенции, которая не только словами, но и делом откликалась на нужды родины, шла в революции. Высокая интеллигентность таких исследователей — еще и в понимании ими всечеловечности науки и культуры. Контакты, обмен идеями и опытом, просто человеческие связи между людьми разных стран — кислород для подлинного ученого и художника. Вот почему у Б. П. Герасимовича как представителя именно такой научной интеллигенции есть чему поучиться и сейчас, прислушиваясь к его голосу,— размышлениям, его мыслям, звучавшим со страниц журналов начала 30-х гг., но актуальных и в наши дни.
Вот какой опыт вынес он, например, из трехлетней работы на американских обсерваториях. Покидая Ликскую обсерваторию, он писал: «...Я в сотый и сотый раз думал о том, чему мы должны научиться у американцев. Поразительно умение пользоваться предоставленными средствами, нащупать наиболее важные и актуальные научные вопросы, блестяще организовать и поставить самую работу. Ведь именно это, а не упавшие с неба доллары мистера Лика определили место и значение Ликской обсерватории в истории астрономии. Чего могли бы добиться эти люди в условиях социалистического планирования науки и чего добьемся мы, когда научимся ставить и организовывать должным образом наши научные работы!» (Мировед.— 1931.— Т. 27, № 2.— С. 22).
Что касается оценки научного вклада Б. П. Герасимовича, то его очень справедливо охарактеризовал Отто Струве: «Герасимович работал над широким кругом проблем и обычно интересовался самыми последними теориями и гипотезами... Поскольку большинство проблем, которые он «штурмовал», были в то время новыми, многие его результаты были превзойдены более поздними учеными, но его работы стимулировали исследования и часто становились отправными стартовыми точками для последующих работ» [1, с. 380]. Его влияние на молодых ученых также выразил Струве: «...Герасимович ввел меня, астронома-наблюдателя, в удивительный мир теоретической интерпретации наблюдений... Он был вдохновляющим учителем, сформировавшимся на прочной почве прогрессивной культуры России...» [1].
Наконец, и в наши дни и всегда Б. П. Герасимович будет примером высокого человеческого достоинства, благородства и гражданского мужества.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Struve О. About a Russian Astronomer // Sky and Telesc.
1957. V. 16, No. 8. P. 379-381.
2. Атлас обратной стороны Луны. М.: Наука, 1967. Ч. 2. С. 221.
3. Астрономия в СССР за сорок лет: 1917-1957. М.: Физматгиз, 1960.
4. Астрономия в СССР за тридцать лет. М.; Л.: Гостехиздат, 1948.
292 с.
5. Перель Ю.Г. Юбилеи отечественной и мировой астрономии в 1964
г. // Астрон. календ. на 1964 г. М.: Физматгиз, 1963. С. 256-258.
6. Развитие астрономии в СССР: 1917-1967. М.: Наука, 1967. С. 215.
7. Информационное сообщение КИА Астросовета АН СССР. 1969. № 19.
С. 11-16.
8. Неяченко И.И. Звезда в подарок. Симферополь: Таврия, 1984. 96
с.
9. Kulikovsky P.G.
Gerasimovich В.Р. // Dictionary of Scient. Biogr. N. Y., 1972. V. 5. P. 363-364.
10. Колчинский И.Г., Корсунь А.А., Родригес М.Г. Астрономы:
Биогр. справочн. Киев: Наукова Думка, 1986. 510 с.
11. Огородников К.Ф. Памяти Б. П. Герасимовича. // Развитие
методов астрон. исслед. Сер. Проблемы исслед. Вселенной. М.; Л.: Наука, 1979.
Вып. 8. С. 509-515.
12. Краткое жизнеописание Б. П. Герасимовича. Архив АН СССР.
Фонд 411, опись 6, № 721, 32 лл.
13. Из автобиогр. воспом. В.Г.Фесенкова. 1914-1936 гг. (запись автора от
18 ноября 1970 г. Личный архив автора).
14. Наука на Украине. Харьков, 1922. № 1. С. 54.
15. Доклад Квалификационной комиссии. (Из Протокола № 27
засед. Презид. АН СССР 23.12.34 г.) // Архив АН СССР, Ф. 2, оп. 6-а,
№ 2, л. 73.
16. Переписка директора обсерватории Б. П. Герасимовича //
Ленингр. отд. Архива АН СССР (ЛОААН), Ф. 703 (Архив ГАО АН СССР), оп. 1
(1936), № 31, 43 л.
17. Герасимович Б. П. Международные
астрономические объединения за последние годы // Наука на Украине. Харьков,
1923. № 3. С. 217-218.
18. Общий каталог переменных звезд. М.: Наука, 1985-1987. Т. 1-3.
19. Кукаркин Б. В., Пареного П. П.
Успехи в области исследования переменных звезд в последние годы // Мироведение,
1930. Т. 19, № 3-4. С. 119.
20. Амбарцумян В.А., Балановский И.А., Белопольский А.Л., Герасимович
Б.П. и др. Курс астрофизики и звездной астрономии / Под ред.
Б.П.Герасимовича. Ч. I. Л.: ОНТИ, ГТТИ, 1934. 342 с.; Ч. 2.
Л.; М.: ОНТИ, Гл. ред. обще-техн. лит., 1936. 579 с.
21. Переменные звезды. Нижн. Новгород: Изд. Нижегород. кружка любит,
физ. и астрон., 1929-1930. Т. 2, 66 с.
22. Астрономия в СССР за XV лет / Под ред. А. Канчеева. М.; Л.: ГТТИ,
1932. 215 с.
23. Мартынов Д. Я. Курс общей астрофизики. М.: Наука, 1988.
640 с.
24. Потташ С. Планетарные туманности. М.: Мир, 1987.
С. 17-18.
25. Из воспоминаний акад. АН Лит. ССР П. В. Славенаса о
Б. П. Герасимовиче. Магнитофонная запись, 02.11.1987. Вильнюс. Личный
архив автора.
26. Переписка директора обсерватории Б. П. Герасимовича //
ЛОА АН СССР, ф. 703, оп. 1 (1934), № 21, 123 л.
27. Отчеты обсерватории и институтов. Отчет о деятельности ГАО АН СССР
за 1935 г. // Астрон. журн., 1936. Т. 13, вып. 3. С. 268.
28. Выводы и предложения Комиссии и рабочей бригады по чистке
Пулковской обсерватории // ЛОА АН СССР. Ф. 703, оп. 1 (1930),
№ 36, 21 л.
29. Мартынов Д. Я. Пулковская обсерватория в годы 1926-1933 //
ИАИ, 1984. Вып. 17. С. 447.
30. Переписка с Президиумом АН СССР... об образовании Астросовета //
ЛОА АН СССР. Ф. 703, оп. 1 (1936), № 25, 78 л.
31. Герасимович Б. П. [Ошибочно: Г. П.)] // Правда
(газета), 24 мая 1934 г. С. 4.
32. Постановление Президиума АН СССР, резолюция сессии Группы физики АН
СССР и переписка по набл. солнечного затмения 19.VI.1936 // ЛОА АН СССР.
Ф. 703, оп. 1 (1936), № 20, 15 л.
33. Устные сообщения (Из бесед автора в феврале-марте 1987 г. в
Пулково).
34. Комиссия по подготовке к изучению полного солнечного затмения
19.VI.1936 // Известия (газета), 27 мая 1934 г. С. 4. Раздел: Наука и
техника.
35. Герасимович Б. П. Полное солнечное затмение будет видимо в
СССР // Правда (газета), 26 мая 1934. С. 6. Раздел. Наука и техника.
36. Переписка директора обсерватории Б.П.Герасимовича с учеными и др.
лицами в СССР // ЛОА АН СССР. Ф. 703, оп. 1 (1935),
№ 40, 70 л.
37. Навашин М.С. С самодельным коронографом в Ак-Булаке //
Мироведение. 1937. Т. 26, № 2. С. 104-105.
38. Бугославская Е.Я. За стандартным коронографом //
Мироведение, 1937. Т. 26. № 1. С. 14-19.
39. Годовые и полугодовые отчеты обсерватории за 1936 г. // ЛОА АН
СССР, Ф. 703, оп. 1 (1936), № 12, 203 лл.
40. Отчет о деятельности Главной астрономической обсерватории СССР в
Пулково за 1936-1937 гг. // Астрон. журн., 1938. Т. 15, вып. 3.
С. 259-262.
41. Отчет о деятельности Главной астрономической обсерватории СССР в
Пулково за 1934 г. // Астрон. журн. 1935. Т. 12. С. 279.
42. Герасимович Б. П. О развитии астрономических работ в СССР //
Мироведение, 1936. № 6. С. 1-13.
43. Из проекта постановления СНК СССР об Астрономическом комитете СССР
// ЛОА АН СССР. Ф. 703, оп. 1 (1935), № 1, 41 л.
44. Материалы по выдвижению проф. Б.П.Герасимовича кандидатом в действ.
члены АН СССР // ЛОА АН СССР. Ф. 703, оп. 1 (1934), № 39, 20 л.
45 Славентантор Д. Лестница славы // Ленинградская правда
(газета), 4.6.1936.
46 Славентантор Д. Рыцари раболепия // Ленинградская правда
(газета), 18.7.36.
47. Рыцари раболепия // Ленинградская правда (газета), 11.8.1936.
48. Нежданов А.. Славентантор Д. Еще раз о пулковских нравах //
Ленингр. правда (газета), 27.8.1936. С. 3.
49. Доклад проф. Н.И.Идельсона, письма-отзывы иностр. ученых и
переписка по делу Н.М.Воронова о фальсификации научной работы // ЛОА АН СССР.
Ф. 703, оп. 1 (1936), № 58, 42 л.
50. Переписка по личному составу // ЛОА АН СССР. Ф. 703,
оп. 1 (1936), № 55, 66 л.
51. Выводы Комиссии Президиума АН СССР о положении дел в Пулковской
обсерватории // ЛОА АН СССР, ф. 703, оп. 1 (1936),
№ 8, 22 л.
52. Тер-Оганезов В.Т. За искоренение до конца вредительства на
астрономическом фронте // Мироведение, 1937. Т. 26, № 6.
С. 373-377.
53. В Академии наук СССР // Правда (газета) 16.12.1937. С. 6.
54. В Президиуме Академии наук СССР // Известия (газета). 16.12.1937. С. 4.
55. Payne-Gaposchkin
Cecilia. An autobiography and other recollections / Ed. by K.Haramundanis.
Cambridge, 1984, 269 p.
56. Переписка с иностранными научными учреждениями и отдельными лицами.
ЛОА АН СССР. Ф. 703, оп. 1 (1936), № 34, 109 л.
57. Постановления Президиума АН по докладу директора обсерватории и
переписка о выполнении постановления // ЛОА АН СССР, ф. 703, оп. 1
(1937), № 14, 14 л.
58. Письмо О.М.Герасимович от 1.11.1939 г. к академику П.Л.Капице
из Коми АССР, Усть-Усинского района с. Адзь Ва Вом. Копия. Архив автора.
59. Архив ГАО АН СССР (в Пулково). Дело № 339 (Отдел кадров),
лл. 2, 3, 8, 9, 14, 15, 22, 23, 27, 28.
60. Russian astronomers //
Popular. Astron.,
1938. V.46, No. 8. P. 473.
61. McCutcheon Robert A. (USA) Частное сообщение, февраль
1988 г.
Источник: А.И.Еремеева.
Жизнь и творчество Бориса Петровича Герасимовича
(К 100-летию со дня рождения) // Историко-астрономические исследования, вып.
21,
М.: Наука, 1989, с.253-259, 282-301.
ПАМЯТИ
БОРИСА ПЕТРОВИЧА ГЕРАСИМОВИЧА
Не одно поколение астрофизиков Советского Союза воспитано на книгах знаменитого «Пулковского курса». Его голубые переплеты, укрывающие страницы с изложением глубоких идей строения звезд и галактик, результатов постижения тайн переменности блеска, стали вечным памятником тому, кто был инициатором издания этого отечественного астрофизического настольного руководства — профессору Борису Петровичу Герасимовичу.
Судьбе угодно было распорядиться так, что к столетнему юбилею выдающегося ученого, через пять десятилетий со дня его уничтожения невежественными палачами из тогдашнего НКВД, снова в полный голос зазвучали воспоминания о безвременно ушедшем из жизни, полной научного поиска, ясной творческой логики, Борисе Петровиче Герасимовиче. Среди немногих посмертных бумаг, чудом уцелевших «на воле», белый прямоугольник диплома члена-корреспондента Королевского астрономического общества Великобритании донес до наших дней свидетельство признания научных заслуг и больших достижений Бориса Петровича мировой астрономической общественностью. Его памяти были посвящены статьи замечательных ученых Европы и Америки; среди них, в первую очередь, можно назвать Отто Людвиговича Струве и Цецилию Пэйн-Гапошкину.
Воспоминания Цецилии Пэйн вызывают в памяти образ Бориса Петровича — человека благожелательного, демократичного, относившегося с уважением ко всем без различия по служебному положению, требовательного во всем, что касалось научной работы.
Цецилия Пэйн (она приехала в 1933 г. на безмолвный и безликий, серый Московский вокзал Ленинграда) вспоминает, что Борис Петрович явился как благословение небес.
Он прибыл на встречу на грузовичке-пикапе, и Цецилии Пэйн пришлось ехать в Пулковскую обсерваторию стоя в кузове. Две недели, проведенные ею в Пулкове, показались ей вечностью. Царила напряженная атмосфера: она была связана не только с крайней убогостью и нищенством обстановки, в которой жил и работал всемирно известный ученый — человек на посту директора одной из великих обсерваторий мира...
Борис Петрович никогда никому не жаловался. Лишь при прощании с Цецилией Пэйн Борис Петрович сказал: «Когда я увидел, во что превратилась моя любимая родина (в годы сталинского произвола, политического разбоя и зверств НКВД), я хотел покончить с собой». Цецилию Пэйн поразил один и тот же немецкий взгляд, оглядка при разговорах у пулковских и у германских астрономов.
Чувство горечи и обиды за незаслуженную трагическую судьбу Бориса Петровича Герасимовича охватывает каждого, кто хоть краем глаза увидел строки его переписки с Харлоу Шепли и Фрэнком Шлезингером, наполненные новыми идеями и в Астрофизике, и в Астрометрии, и в Небесной механике!
Поистине жизнь его продолжается в современных исследованиях нынешнего поколения астрономов мира.
Член-корреспондент АН СССР В.К.Абалакин
ПРИМЕЧАНИЯ