А. Н. Ипатьев

ВОСПОМИНАНИЯ

...Первые мои воспоминания относятся к Москве и Подмосковью, где протекало мое детство¹. Сначала мы жили все вместе, кроме моего отца, который уже в 1912 г. бросил нашу семью, состоявшую из моей матери, сестры Татьяны и меня. Татьяна была старше меня на три года. Жили мы все в домах, принадлежащих деду Ивану Ильичу, на Средней Пресне. Самым большим из этих домов был дом № 13, в котором жили дед, бабушка — Александра Михайловна Вавилова (урожденная Постникова), их дочь Лидия Ивановна, моя тетка, и младший из сыновей — Сергей Иванович, мой дядя. Дом был одноэтажный, с мезонином; последний служил «резиденцией» для дяди Сергея. В угловом доме (№ 11) по Средней Пресне, на том месте, где от нее отходит Предтеченский переулок, жила семья старшего сына Вавиловых — Николая Ивановича, жена его Екатерина Николаевна Сахарова и впоследствии их сын Олег. Дом этот тоже был с мезонином.

Мы, т. е. я, моя мать и сестра Татьяна, жили в доме № 15 по Средней Пресне. Этот дом был двухэтажный. Я помню, что во время первой мировой войны в нижнем этаже нашего дома помещался временный госпиталь.

В семье Вавиловых я застал только Ивана Ильича, Александру Михайловну и их детей: Николая, Лидию, Сергея, Александру (мою мать). Остальные дети Вавиловых — Катя, Вася, Илюша — уже умерли, и я хорошо помню их могилки на Ваганьковском кладбище в Москве, за Пресненской заставой. К могиле Илюши скоро прибавилась и свежая могила тети Лиды, которая умерла от черной оспы, заразившись ею в клинике, где она, будучи медиком, ухаживала за больными². Уже много лет спустя за той же оградой, где лежит прах Илюши и тети Лиды, прибавилась сначала могила их матери — Александры Михайловны, а потом и моей матери — Александры Ивановны, скончавшейся в 1940 г.

Главный дом деда (№ 13) естественно служил местом общения всей семьи. Здесь собирались и на обед, и на ужин, и без каких-либо причин. Притягательным центром для семьи Вавиловых была, несомненно, бабушка Александра Михайловна, заботливая и радушная хозяйка. Среди собравшихся были не только члены семьи Вавиловых, но и товарищи Сергея и Николая, старая знакомая бабушки Екатерина Михайловна Бекетова, и довольно часто учитель музыки Дубинин, мужчина с «львиной гривой» светлых волос, который учил игре на фортепьяно дочерей Вавиловых. Для мальчиков обучение музыке считалось зазорным, поэтому ни Николай, ни Сергей ни на каких инструментах не играли.

...Чувство прекрасного, если можно так выразиться, было особенно развито у Сергея Ивановича — знатока живописи, архитектуры, литературы и музыки.

Возле дома № 13 был небольшой фруктовый сад, где мне часто приходилось играть. В этом доме самое сильное впечатление на меня производил кабинет деда Ивана Ильича. Он был весь синий — синяя мягкая мебель, синие обои и синий воздух от курения, которому дедушка усиленно предавался. На письменном столе (а стол этот достался «по наследству» мне, и я продал его в 1945 г. в Омске, выезжая оттуда со своей семьей в Мичуринск) лежали коробки набитых гильз «Катык», по 250 штук в каждой. Забивала гильзы с табаком для деда (а впоследствии и для дяди Сережи) обычно Екатерина Михайловна Бекетова, жившая на Большой (теперь Красной) Пресне.

Николай Иванович одно время жил в Петровско-Разумовском, где он учился в Петровской сельскохозяйственной академии, и я встречал его не столь уж часто, как Сергея Ивановича, которого видел тогда ежедневно. Приезд Николая Ивановича всегда сопровождался веселым шумом, который он привозил с собой. Он был всегда жизнерадостным, полным энергии, которая буквально била из него ключом. Нас, детей, он баловал, и мы его искренне любили.

Из дореволюционных воспоминаний у меня сохранились следующие: отъезд Н. И. Вавилова в его первую экспедицию в Персию, подарок деда и как разбился Иван Ильич. Начну по порядку. Ярким летним днем 1916 г. к дому № 13 подкатил автомобиль — тогда большая редкость. Ко мне, сидевшему в садике 13-го дома, подбежал Николай Иванович со словами прощания. Он был, как всегда, весел и лучезарен, только вид у него был необычный, странный. На нем был кремовый летний костюм, через плечо висела полевая сумка, а на голове было самое странное — белая шляпа-двухкозырка, которую он называл «Здравствуйте-прощайте». Николай Иванович сел в автомобиль и укатил в Персию. Это было началом замечательных путешествий будущего Президента Всесоюзного географического общества.

В июне 1917 г. мне исполнилось 6 лет, а в августе были мои именины. Помню, как дедушка Иван Ильич посадил меня рядом с собой на скамейку (видимо, в начале августа), стоявшую в садике при доме № 13, и спросил: «Ну, Шура, что тебе подарить?» Я сказал: «Пароход». Спустя некоторое время я получил большой, деревянный, на колесах броненосец «Суворов», с которым я долгое время играл: вспоминаю, что я пускал его плавать по лужам даже в Алабине, куда после революции переселились мы с нашей матерью. Это был последний подарок деда, если не считать доставшихся мне серого костюма и галстука уже после его смерти. Не думаю, что дед в последний свой час назначил мне эти вещи, просто моя мать, ездившая повидать, а затем и хоронить деда в Ленинград, привезла мне их, так как никому другому из вавиловского семейства они не годились.

С вечерним поездом из Москвы ожидался дедушка. Я помню, что дедушка пришел очень быстрыми шагами, в сопровождении какого-то человека. Мне показалось, что они принесли землянику (было что-то красное), на самом деле это была кровь деда на носовом платке и папиросах. Сходя с поезда, дедушка упал и разбил себе лицо в кровь. Попав в руки матери моей — студентки-медички,— он был, конечно, быстро обмыт и приведен в надлежащий вид. Переполох, вызванный этим эпизодом, быстро стих и на другой день Иван Ильич как ни в чем не бывало разгуливал по участку, примыкавшему к даче.

Из дореволюционных событий моей жизни помню поездку с матерью в Петровскую сельскохозяйственную академию к дяде Коле. Николай Иванович снимал тогда комнату в «Петровке» и на Пресне бывал редко, так как проводил полевые опыты на селекционной станции Петровской сельскохозяйственной академии. Вскоре, по шляпе, мы нашли Николая Ивановича, сидевшего на корточках среди хлебных злаков. Это были его работы по иммунитету.

Октябрь 1917 г. в моей памяти запечатлелся тревогой, которую я испытывал, видя необычное движение больших масс людей. Помню, по Большой Пресне шла какая-то манифестация. Люди нестройно пели, переговаривались. Я никогда еще не видел такого большого скопления людей, и в мое детское сердце запала тревога, едва ли не первая в моей жизни.

Революционные события нарастали; трещали пулеметы, ловили и арестовывали городовых; помню даже снаряд, пролетевший по Красной Пресне. В форточке дома № 15, где мы жили, застряла пуля, никакого вреда не причинившая. Особенно памятны зарева над ночной Москвой.

В привычной жизни нашей начали происходить события, смысл которых был мне мало понятен. Помню отъезд деда за границу³. Во дворе дома № 13 запрягли в пролетку лошадь Аржанца. Пришел дедушка в пальто и шляпе; ему положили в пролетку чемоданы, он обнимал нас всех и плакал. Так я видел его в последний раз. О деде своем я сохранил память как о каком-то богатыре, которому было подвластно все.

Жизнь быстро ухудшалась; нам, детям, приходилось простаивать почти целый день в очередях за куском хлеба, намазанного частиковой икрой, или за супом. Были введены карточки и пайки. В большой комнате второго этажа дома № 15, заставленного вещами, видимо перенесенными из дома № 13, идет заседание — делят хлеб, полученный для жильцов дома. Хлеб в виде черных лепешек вынимает из мешка Сергей Иванович, играющий здесь, видимо, главную роль.

Приходили от деда редкие письма, которые он подписывал «фатер»⁴. О нем знаю, что в Болгарии, куда он уехал вместе с моим крестным отцом (гравером Трехгорной мануфактуры) В. П. Власовым, его женой Екатериной Михайловной Постниковой, сестрой моей бабушки, и с их сыном — мальчиком Колей, мужчины затеяли какое-то торговое предприятие, которое скоро прогорело.

Летом приехал к нам в гости Николай Иванович. Помню, что он собирал коллекции насекомых (и учил нас, как это надо делать) и насаживал их на булавки в небольшие коробки со стеклянным верхом. Потом я видел много таких коробок с насекомыми у него в доме № 11 по Средней Пресне. Стали собирать жуков я кузнечиков и мы, дети, а дядя Коля поражал нас тем, что быстро называл насекомых, которых мы ловили и морили. Особенно ярко воспоминание о каком-то кузнечике, которого Николай Иванович наименовал «мароккской кобылкой». Впоследствии и я прошел увлечение коллекционированием насекомых, длившееся несколько лет.

Шла гражданская война. Вечером у нас сидели медики — товарищи моей матери, готовившиеся сдавать последние экзамены, у Статкевича и Изачика (их частный медицинский институт был на Кудринской улице, недалеко от Зоологического сада). Вечером читали «Тысячу и одну ночь». Помню, что через некоторое время пришло известие о гибели некоторых из этих медиков от сыпного тифа.

В нашей комнате поселился военный — Текутов; у него был сынишка, прозванный «Киска». Сергей Иванович по его поводу сочинил стихи, которые остались у меня в памяти⁵.

В 1918 г. мы переехали в Алабино, под Москву. Моя мать, окончив институт, получила направление в Алабинскую сельскую больницу.

В эти годы Николай Иванович был послан в Америку. Послал его туда Наркомзем по идее В. И. Ленина.

...Сергей Иванович приезжал к нам дважды летом. В первый раз он приезжал с кем-то из товарищей, и часто они ходили купаться на речку. Помню его в белом кителе, при галстуке и в клетчатой (белое с черным) кепке.

В другое лето он привозил с собой Ольгу Михайловну, на которой, видимо, только что женился. Я был частым спутником молодоженов, водя их по грибным местам. Ольга Михайловна мне сразу понравилась, и я любил Сергея Ивановича, с которым связано многое в незабвенном для каждого детстве.

...В 1923 г. мы переехали в Москву, в тот же дом № 15 по Средней Пресне.

Там произошли уже следующие изменения. Сергей Иванович переехал в Еропкинский переулок на Пречистенке. Две комнаты, выходившие окнами во двор, занимал проф. Б. В. Ильин, физик, товарищ Сергея Ивановича, с женой и ребенком. Мы жили в двух комнатах, окна которых выходили на Среднюю Пресню. Мы — это бабушка, моя мать, сестра Татьяна и я. Дом № 13 занимал детский сад, а в доме № 11 жила жена Николая Ивановича — Екатерина Николаевна Сахарова-Вавилова. У Екатерины Николаевны родился сын Олег, впоследствии трагически погибший в Теберде⁶.

В эти времена Николай Иванович бывал дома довольно часто. Тогда он уже переехал из Саратова в Ленинград и организовал Институт прикладной ботаники и новых культур. Комнаты его квартиры в доме № 11 были завалены коробками с семенами и образцами растений; книги были везде: и на столах, и на полу. Тогда я был при Николае Ивановиче «штатным разрезальщиком книг», которые в те времена брошюровали так, что надо было их разрезать. Я уносил данные мне книги из дома № 11 в 15-й и старательно их разрезал, ничего в них не понимая.

Бабушка Александра Михайловна переехала из дома № 15 в 11-й и жила теперь со снохой.

Хотя Сергей Иванович жил теперь в Еропкинском переулке, но каждый четверг являлся к бабушке, пока она жила с нами в доме № 15. Ему присылали из-за границы журнал «Physik» (вероятно, автор имеет в виду журнал «Zeitschrift für Physik»). Кто-либо из нас вынимал его из почтового ящика за входной дверью, и он «дожидался» прихода Сергея Ивановича. Бабушка всегда очень ждала Сергея Ивановича, любимого сына, стараясь приготовить ему что-либо повкуснее...

Ильины переехали в другой дом, и мы занимали теперь все четыре комнаты верхнего этажа дома № 15.

...Николай Иванович таскал меня с собой везде, куда только было можно. Я страшно любил общение с ним, так как это было и ездой на автомобиле (тогда редкостью), и собраниями с демонстрацией многочисленных диапозитивов, и докладами о путешествиях Николая Ивановича. Не раз ездил я до Кремля на знаменитом теперь «роллс-ройсе», на котором ездил В. И. Ленин... В Кремль меня не пускали, я слезал возле ворот и шел домой, счастливый поездкой. Каждое общение с Николаем Ивановичем вливало в меня и тогда и позднее большой заряд энергии.

Его обаяние памятно многим. Тогда я еще не понимал значения для меня общения с великим человеком: он ведь был для меня обычный, мой дядя Коля, правда какой-то особенно энергичный. Быть как дядя Коля было моим девизом жизни, который я осмысливал только постепенно. Помню, мы ездили с ним на извозчике в Сахаротрест (кажется, на Пречистенке) за какими-то вещами, нужными для его афганской экспедиции. Когда подрос Олег, дядя Коля стал вместо меня таскать за собой его, и я, помню, ревновал его к Олегу. Любовь к детям — заметная черта в характере Николая Ивановича. Много подарков, особенно книг, я получил от него. Также и моя сестра Таня. Японский зонтик, который он привез Татьяне из Японии, так и не доехал до нее, хотя не раз был близок к той, кому он предназначался. Со свойственной ему рассеянностью во всем, что не имело отношения к науке, Николай Иванович возил его в чемодане из Москвы в Ленинград и обратно не менее трех раз.

Чемоданов у него всегда было несколько, и в них книги и книги. Бедная бабушка старалась затолкнуть в чемоданы что-нибудь съестное. Николай Иванович ругал ее за это, полагая, что она нарушает порядок книг и растений, уложенных им в чемодан. На вокзал Николая Ивановича провожал не только я, но часто и разные ученые.

У меня уже бывали деньги, которые я зарабатывал главным образом на очистке снега. Я уже знал, что их надо брать с собой, так как однажды мне пришлось оплачивать стрижку Николая Ивановича в парикмахерской около кино «Гранд плезир» у Зоологического сада, когда у него денег не оказалось. Помню, на такси «рено» после доклада Николая Ивановича в Комакадемии о южноамериканском путешествии мы приехали на вокзал, откуда он должен был ехать в Ленинград. Николай Иванович долго рылся в карманах, но денег не нашел: «Нет ли у тебя, Шурка?» Заплатил опять я. Уже не помню, как мы купили билет до Ленинграда, на мои или на чьи-либо еще деньги. Моей обязанностью было отправлять телеграммы Яковлеву (завхоз Института прикладной ботаники) о посылке к Московскому вокзалу автомобиля.

Рассеянность (вернее, наверное, сказать — занятость мыслями) Николая Ивановича один раз чуть не кончилась трагически, когда на углу Конюшковского переулка и Большой Пресни на него чуть не наехал легковой автомобиль.

Помню, что с Николаем Ивановичем мы часто ходили в кино. С ним я любил ходить в кино, с матерью же моей нет. У нее часто не хватало денег на билеты, и мы не солоно хлебавши отправлялись домой. В кино Николай Иванович засыпал. Я стал ему подражать, хотя спать мне, конечно, не хотелось. Так велико было его влияние на меня, так хотелось мне во всем походить на кумира моего детства, а потом всей жизни — дорогого Николая Ивановича.

Николай Иванович спиртного не пил. Даже в торжественный случай — после избрания его академиком я был послан на Красную Пресню за мадерой, которую мы выпили за его избрание. Сам он выпил только одну рюмку...

В 1925 г. Николай Иванович встретился с дедом Иваном Ильичом в Берлине. В семейном альбоме нашем хранится их фотография, сделанная в это время у подножия памятника Арминию.

В 1926 г. Николай Иванович ездил в Абиссинию и по Европе. Это была экспедиция, о которой А. М. Горький в очерке «О музыке толстых» писал: «В памяти встают фигуры и лица работников науки: по Абиссинии ходит профессор Н. И. Вавилов, отыскивая центры происхождения питательных злаков, заботясь расплодить на своей Родине такие из них, которые не боялись бы засухи...»*. Ранее (в 1924 г.) он совершил поездку в Афганистан.

Из Афганистана Николай Иванович привез подарки: мне и сестре Тане достались бирюзовые кольца; дома появились образцы металлической посуды афганцев. Из рассказов Николая Ивановича о путешествии в Афганистан я мало что помню, зато помню рассказы о путешествии по Абиссинии.

Вернувшись из Абиссинии, Николай Иванович хлопотал о разрешении для дедушки вернуться из эмиграции.

Из Африки Николай Иванович присылал Олегу много открыток с видами тамошних мест. На них, как правило, был вид города, им посещенного, и все они начинались словами «милый детка» или «дорогой детка». Я был уже достаточно взрослым (кончил школу), чтобы не ревновать Николая Ивановича к Олегу, который тоже подрос и жил со своей матерью в доме № 11.

Мне тоже пришло письмо из Италии от Николая Ивановича.

Летом 1927 г. дедушка приехал в Ленинград и там заболел, возможно, заболел он дорогой. Дела его, видимо, были плохи, так как почти все близкие ему взрослые поехали в Ленинград (мама, Сергей Иванович и бабушка). Николай Иванович был в то время в Ленинграде. Дней через десять они вернулись с фотографиями похорон дедушки и его вещами, из которых мне достались костюм, серая шляпа и галстук. Это был мой первый европейский костюм, которым я весьма гордился, хотя висел он на мне мешком. Попал ко мне и исполинский дедов чемодан, с которым, по семейным преданиям, ездил он еще до революции на Нижегородскую ярмарку. Только в 1931 г. побывал я на могиле деда в Александро-Невской лавре.

Очень общительный, Николай Иванович принимал (уже будучи академиком) участие в наших немудреных развлечениях. В доме № 15 на Средней Пресне однажды мы (я, сестра Таня и старая наша знакомая Елена Кузьминична Карпова-Назарова) играли в карты, в «дурака». Сдали карты и Николаю Ивановичу и он остался «дураком». Тогда мы шутили над ним, говоря, что обыграли правительство, ибо Николай Иванович был членом ЦИК и ВЦИК.

...В 1931 г., будучи лаборантом Центральной контрольно-семенной станции, я ездил в Ленинград к Николаю Ивановичу, жил в его доме (угол ул. Гоголя и Кирпичного пер.). Николай Иванович жил тогда один, а вторая жена его — Е. И. Барулина с маленьким сыном Юрой жили в Пушкине, который назывался тогда Детским Селом.

Ленинград с его стройным видом, проспектом, памятниками, Невой, одетой в гранит, произвел на меня неизгладимое впечатление. Я ездил на трамваях из конца в конец маршрута, глядя в окно вагона, ходил много по городу и вечером возвращался к Николаю Ивановичу, где чаще всего заставал Пашу, его домработницу. «Опять звонили вам из Географического общества, Николай Иванович,— говорила Паша, когда приходил хозяин,— чтобы в среду доклад сделали». «А насчет чего, Паша?» — спрашивал без шутки Николай Иванович. Посетители-иностранцы бывали у Николая Ивановича постоянно как в Ленинграде, так и в Москве, где на Грузинском валу жила теперь бабушка с Олегом и Екатериной Николаевной Сахаровой-Вавиловой. Бабушка не различала национальности гостей и всех называла «французами». Когда, обычно поздно вечером, являлся Николай Иванович, она докладывала: «Опять сегодня тебя французы дожидались».

Бабушка была всегда в черном платке (было холодновато в квартире) и пила чай с черными сухарями. Олега она воспитывала очень строго. «Опять, разбойник, залез в сундук и утащил новые штаны»,— строго комментировала она попытку бедного Олега получше одеться. Штопала и чинила для Николая Ивановича и приходившего к ней Сергея Ивановича, ворча, что жены за ними не смотрят. Когда в 1936 г. пришли мы с моей невестой Ниной Ивановной к бабушке и она представилась бабушке как моя невеста, та была недовольна, не Ниной, которая ей весьма понравилась, а тем, что мы не муж и жена, а жених с невестой. По бабушкиной психологии, невеста была, видимо, кем-то не особенно серьезным.

Бывал я еще два раза у Николая Ивановича в Ленинграде, встречал там Меллера, Дончо Костова, а во время физиологического конгресса Ацци, Абдергальдена и многих других ученых.

В Москве я видел Николая Ивановича довольно часто, старая захватить его в каждый приезд.

В один из моих приездов в Ленинград к Николаю Ивановичу пришел П. А. Баранов, уже хорошо знакомый мне по Ташкенту Скоро оба ученых, без пиджаков, сидели на полу и разбирали растения, привезенные Николаем Ивановичем.

Мы жили на Сивцевом Вражке, и Николай Иванович бывал у нас теперь далеко не в каждый свой приезд в Москву. С Сергеем Ивановичем виделись мы чаще, так как жили друг от друга близко — он жил в Еропкинском переулке. Помню квартиру Сергея Ивановича с Ольгой Михайловной в Еропкинском переулке. Она состояла из небольшой комнаты и очень маленького кабинета Сергея Ивановича, где трудно было поместиться кому-либо второму. Сергей Иванович писал «Солнце и жизнь Земли» «Солнце и глаз»⁷ в этом миниатюрном кабинете. Часть заработанных денег шла на то, чтобы снять комнатушку на лето в Подмосковье, так называемую дачу. Любимым дачным местом для Сергея Ивановича был Звенигород, и там они с Ольгой Михайловной и Витюшкой жили лето.

...После переезда Сергея Ивановича в Ленинград на жительство я побывал у него на Биржевой линии. Здесь квартира была большая и изолированная, не то что в Еропкинском, но обстановки у них не было. Ходили мы с Виктором Сергеевичем (Витей), по Невскому, и я покупал ему у букинистов немецкие книги — помню, что романы Фенимора Купера.

...В 1936 г. я переехал из Москвы в Омск, где получил кафедру в Омском сельскохозяйственном институте. В лето этого же 1936 г. в Омске состоялась сессия ВАСХНИЛ, на которую приезжали: Николай Иванович, Н. М. Тулайков, В. П. Мосолов, Т. Д. Лысенко и другие. Николай Иванович был у меня в Омске в только что подученной мной квартире, о которой потом говорил в Москве нашим родным: «Шурка живет там в сарае». Квартира же была неплохая, но без всякой обстановки. Н. М. Тулайкова я видел в последний раз, так же как и Г. Д. Карпеченко. Николай Иванович и Н. М. Тулайков жили вместе в одной комнате на даче Омского облисполкома. Я был у них после обеда или ужина в столовой на этой даче.

...Помню, на обеде Николай Иванович рассказывал, как он добывал книгу по истории испанской агрономии. Этой книги сохранился один-единственный экземпляр у потомков ее автора. Когда Николай Иванович обратился к ним с просьбой помочь достать ему книгу, потомки писателя собрали семейный совет и на нем решили подарить единственный экземпляр Николаю Ивановичу.

Живя в Омске, я все реже видел братьев Вавиловых. В 1940 г., в конце зимы, я был вызван телеграммой в Москву к заболевшей моей матери. Она лежала в Боткинской больнице, в отдельной палате. Лечил ее М. С. Вовси, ее товарищ по учебе.

Николай Иванович и Сергей Иванович каждый день бывали у нее в больнице, подолгу там оставаясь.

Последняя встреча наша с Николаем Ивановичем была у постели моей больной матери. Я уехал в Омск; скоро получил телеграмму от сестры, что наша мама умерла.

...Лет за 15 до смерти Сергей Иванович заболел эмфиземой легких. Лечила его моя мать, и он бросил тогда курить, а до этого курил очень много.

Живым я видел Сергея Ивановича последний раз в 1950 г., осенью. Я пошел, кажется с Ольгой Михайловной, на Октябрьский вокзал встретить его из Ленинграда. Встречал его и «безопасный генерал» — так называл С. И. генерала — начальника своей охраны⁸.

Помню последнюю встречу: С. И. в белом домашнем кителе, сильно постаревший и поседевший, сидит в кресле за письменным столом своего кабинета. Помню его последние слова: «Наука в конце концов торжествует над лженаукой. Часто человеческой жизни не хватает до ее торжества»⁹.

«В 1951 г. я узнал о смерти С. И.» — так кончаются воспоминания А. Н. Ипатьева.

Фотографии:

Дом на Средней Пресне в Москве, где жили Вавиловы (до 1932 г.)

И. И. и Н. И. Вавиловы у памятника Арминию в Берлине, 1925 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Член-корреспондент АН БССР, доктор сельскохозяйственных наук профессор Александр Николаевич Ипатьев (1911-1969) – сын сестры С. И. и Н. И. Вавиловых Александры Ивановны (1886-1940). Он родился в Ростове-на-Дону. Его первые «более или менее полные... воспоминания относятся к четырехлетнему возрасту». Свои воспоминания он написал в 1966 г. по просьбе Ленинградского отдела Архива Академии наук. Полностью они не публиковались. Отрывки из них напечатал журнал «Природа» (1974, № 1). С некоторыми сокращениями они вошли в оба издания этого сборника и в сборник памяти Н. И. Вавилова. Поскольку А. Н. Ипатьев был ботаником, а не физиком, и не был человеком, близким С. И. Вавилову, то он немногое мог о нем рассказать. Поэтому в третье издание сборника мы включили воспоминания Ипатьева с бóльшими сокращениями, чем в первые два издания. – Прим. ред. книги.

² Сестра С.И. и Н.И. Вавиловых Лидия Ивановна (родилась в 1893 г.), талантливый врач-микробиолог, скончалась совсем молодой в 1914 г.— Прим. ред. книги.

³ После революции 1917 г. отец братьев Вавиловых Иван Ильич эмигрировал за границу.— Прим. ред. книги.

⁴ Отец (нем.).

⁵ Сергей Иванович, как видно из его воспоминании, очень рано осознал свои незаурядные литературные способности. Возможно, в юности он писал и стихи, но, видимо, не нашел себя в поэзии, и мне не известны какие-либо его публикации стихов. Поэтому мы не включаем в текст стихотворные строки по воспоминаниям А. Н. Ипатьева, принадлежащие С. И. Вавилову. — Прим. ред. книги.

⁶ Олег Николаевич Вавилов (1918-1946) – талантливый молодой физик, работавший в области исследований космических лучей и ядерной физики. Интерес к физике у него возник очень рано. Еще учась в средней школе, он начинает работать в ФИАНе, продолжает работать там, будучи студентом, и после окончания МГУ (в 1941 г.) становится научным сотрудником ФИАНа. Одаренность, необычайная работоспособность и живой интерес к науке позволили ему вскоре после окончания войны блестяще защитить кандидатскую диссертацию на тему «Переходные эффекты космических и γ-лучей». Вскоре после защиты, впервые за несколько лет напряженной творческой работы, Олег Николаевич взял отпуск и поехал на Кавказ — отдохнуть, покататься на лыжах. 4 февраля он погиб в результате несчастного случая. Многое в обстоятельствах его гибели не ясно и сейчас. Ходили слухи, что несчастный случай был подстроен. Сергей Иванович очень любил Олега, и его кончина была для него тяжелым ударом. Племянник был ему духовно близким человеком, и он возлагал на него большие надежды как на ученого.— Прим. ред. книги.

⁷ А. Н. Ипатьев цитирует названия книг неточно. Изданная в 1925 г. книга называлась «Солнечный свет и жизнь Земли» [14а]. В 1927 г. впервые вышла книга «Глаз и Солнце». Она издавалась потом много раз [15]. — Прим. ред. книги.

⁸ Здесь неточность. Охраны у президента АН СССР Вавилова не было. «Безопасный генерал» – это, видимо, генерал НКВД, прикомандированный к Физическому институту. Официально его должность, если не ошибаюсь, называлась так: Уполномоченный Совета Министров по охране государственной тайны. Власть у него была большая, тем более что почти все работы физиков считались секретными. Естественно, что этот генерал встречал и провожал С. И. Вавилова на вокзале.— Прим. ред. книги.

⁹ Свидетельствую: нечто аналогичное слышал от С. И. и я. – Прим. ред. книги.

Источник: Сергей Иванович Вавилов. Очерки и воспоминания.
3-е изд., М.: Наука, 1991, с.143-153.