М.А.Ахметьев. Рецензия на книгу: Николай Иванович Вавилов. Научное наследие в письмах. Международная переписка

М.А.Ахметьев. Рецензия на книгу:

Николай Иванович Вавилов. Научное наследие в письмах.
Международная переписка. Т. IV. 1934–1935. М.: Наука, 2001. 324 с.

Профессиональный уровень ученых определяется их трудами. Однако они не раскрывают в полной мере их жизненного кредо и принципов, организаторскую роль в науке. Что-то, конечно, иногда можно почерпнуть. Но гораздо большее значение в этом смысле имеют интервью, стенограммы их выступлений. Поэтому для восполнения пробелов биографы обычно не ограничиваются анализом трудов, а обращаются еще и к мемуарам. Но мемуарная литература, касающаяся ученого, увы, недостаточна. Многие из близких Н.И.Вавилову людей, с которыми он жил и трудился бок о бок в Саратове, а позже в Ленинграде и Москве, пострадали вместе с ним, а оставшимся в живых, после печально известной сессии ВАСХНИЛ 1948 г., было не до мемуаров. Если бы энтузиасты и нашлись, писание в то время даже "в стол" было опасным занятием. На это могли решиться лишь единицы. И воспоминания о Николае Ивановиче Вавилове, написанные его единомышленниками после реабилитации генетики, к сожалению, доносят до нас образ великого ученого далеко не в полной мере. Остается – переписка...

Трудно переоценить издание в серии "Научного наследия" в письмах международной переписки Николая Ивановича Вавилова, предпринятое при содействии ЮНЕСКО и при финансовой поддержке Министерства промышленности, науки и технологии Российской Федерации. За скупыми строками писем, в большинстве своем сугубо деловых, с особой полнотой и всесторонне раскрываются образ и величие ученого.

За десятилетие, прошедшее с момента основания серии, и восемь лет – с выхода в 1994 г. первого тома, уже опубликовано порядка 2000 писем, адресованных Николаю Ивановичу, и более 900 его собственных. Этот количественный диссонанс вполне объясним. За давностью лет многие из его писем не сохранились. Его корреспондентами были работники разных учреждений десятков стран, а заниматься поисками писем, даже оставшихся, но разбросанных по многочисленным зарубежным архивам, – занятие, по меньшей мере, непродуктивное. Возможно, не все письма Вавилова возвращены в архивы. Нужно учесть и то, что у Н.И.Вавилова бумаги были конфискованы при аресте. В опубликованных томах переписки – огромный труд их составителей. Им удалось собрать, обработать и опубликовать не так уж и мало.

Рецензируемый том включает переписку 1934–1935 годов, переломных как для судьбы страны, так и самого ученого, что совершенно справедливо отмечает в "Предисловии" к тому его ответственный редактор С.В.Шестаков. Он подчеркивает, что собранное – "не мемуарная литература, а реальное фактологическое отражение того времени" (с.8). В материалах IV тома, в отличие от трех предшествующих, количество отправленных и полученных писем примерно равно (соответственно 209 и 273). Это прежде всего связано как с начавшимися ограничениями в зарубежной переписке, так и в сокращении непосредственных контактов с иностранными учеными. Начиная с марта 1933 г. Николай Иванович становится невыездным. И все же, анализируя количественную сторону переписки, трудно назвать какие-то конкретные причины ее сокращения. Иногда создается впечатление, что некоторые письма до адресата просто не доходили.

Говоря о самом издании переписки, уровне подготовки (а рецензируемый том не является исключением), нельзя не отметить полноту и безупречность подачи самих текстов писем, выполненных переводов и их редакции, общих комментариев. Важны указатели, сопровождающие том, особенно именные, с краткой, но необходимой информацией о том или ином корреспонденте Н.И.Вавилова. Разумна унификация материалов.

Для более совершенной "обратной связи" читателей с содержанием писем, на мой взгляд, не хватает двух дополнений. Во-первых, перечня хотя бы основных публикаций Н.И.Вавилова за годы переписки, упомянутых в данном выпуске. Во-вторых, сведений об основных вехах его собственной научной и организационной деятельности за тот же период: экспедиционных поездках, посещении опытных станций, участии (или, как в случае с Н.И.Вавиловым, наоборот, неучастии) в наиболее важных международных конгрессах, всесоюзных конференциях и совещаниях, информации о проведении непосредственно им или при его содействии крупных организационных мероприятий в масштабах всей страны на правительственном уровне или силами Академии наук и ВАСХНИЛ. Есть замечания и к помещенным фотографиям. Хронологически они безупречны, но не сюжетно. Ведь речь идет о международной переписке, а все изображенное происходит в нашей стране, и кроме Роже де Вильморена (перед с.225), нет ни одной фотографии зарубежных корреспондентов Николая Ивановича. Они бы оживили том. А получить некоторые из них было бы, вероятно, совсем не трудно.

Нельзя не согласиться с автором предисловия, что середина 30-х годов в жизни Н.И.Вавилова явилась периодом весьма "насыщенным и плодотворным в творческом и научно-организационном плане" (с.5). Пожалуй, наиболее важным событием этого периода явилась подготовка и издание двух томов из задуманной трехтомной коллективной монографии "Теоретические основы селекции растений" (Сельхозгиз, 1935). Первый из них открывается статьей "Ботанико-географические основы селекции", написанной самим Николаем Ивановичем. Часть разделов этой капитальной монографии параллельно публикуется отдельными выпусками. Н.И.Вавилов выкраивает время на переработку и внесение дополнений в "Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости" (Сельхозгиз, 1935), представляющий исключительно весомый вклад в фундаментальную биологию, закон, на который в своих исследованиях опираются не только необотаники и неозоологи, но и палеоботаники, палеонтологи. Трудно переоценить выход в свет его работы "Учение об иммунитете к инфекционным заболеваниям (применительно к запросам селекции)", опубликованной в виде отдельного выпуска (Сельхозгиз, 1935). После длительного путешествия по Северной, Центральной и Южной Америке в начале 30-х годов Н.И.Вавилов переосмысливает свои же предшествующие выводы о центрах происхождения культурных растений. К выделенным ранее восьми центрам он добавляет два дополнительных, рассматривая их, однако, как центры "второстепенной важности" (с. 50): Индо-Малайский и Бразильский или Бразильско-Парагвайский. Об этом он пишет в письме французскому редактору "Geographic Humane" Ш.Парену (С.Parain) (с.49–50).

Хорошо известно, что Н.И. Вавилов всегда информировал общественность о деятельности руководимых им институтов – Института генетики АН СССР и Всесоюзного института растениеводства (ВИР), о планируемых работах через "Вестник АН СССР". В этом плане исключительный интерес представляет письмо, посланное им в Бомбей Л.С.С.Кумару – специалисту по сельскохозяйственной экономике и ботанике. Он отвечал на выраженную адресатом просьбу рассказать об организации и достижениях работ ВИРа, с подробной характеристикой подразделения института, занимающегося интродукцией зарубежных растений. Николай Иванович сам интересовался Индией как территорией, являющейся одной из двух составных частей Южноазиатского центра происхождения культурных растений, едва ли не единственного, который он лично не посетил. Ведь этот центр дал не менее одной трети всех культурных растений, включая рис, сахарный тростник, многие садовые и огородные культуры. Поэтому Н.И.Вавилов очень обстоятельно ответил своему корреспонденту (с. 45–49).

Подробно описав общую структуру института с соподчинением его отдельных звеньев, он остановился на научных задачах каждого из подразделений, причем информация была настолько полной, что, по существу, была доведена до оценки роли каждого отдельного специалиста, при этом никого не персонифицируя. Знакомясь с письмом, невольно понимаешь, что тот или иной ученый приглашался на работу для выполнения вполне определенных задач, а не для заполнения штатного расписания. Подбор руководителем всех исполнителей был сугубо индивидуальным, а отсюда и высокие требования к каждому из них. Отвечая на вопросы, касающиеся собственно Отдела интродукции, Николай Иванович его деятельность разбивает на несколько последовательных фаз (или этапов). Все начинается с изучения мировой литературы по регионам, растения которых предполагалось интродуцировать и внедрить для практического использования, а заканчивается ботанико-агрономическими и генетико-цитологическими исследованиями интродуцированных растений. Промежуточные этапы заключаются в подготовке видов и сортов, а также в приобретении и непосредственном выращивании растений с последующей передачей наиболее ценных форм в институты, занимающиеся семеноводством и селекцией.

Далее Николай Иванович подробно характеризует профиль деятельности каждой из групп, входящих в более крупные структурные подразделения института, например, в отделы зерновых или овощных и тыквенных растений и т.д., сообщает о вспомогательных лабораториях института (общей генетики, цитологии, биохимии и др.). Отмечает, что основные возможности и способы получения семенного материала осуществляются при полевых сборах, а также в результате закупок или обмена с другими ботаническими и сельскохозяйственными учреждениями. Называет и цифру. На конец 1934 г. коллекционный фонд института уже составлял 160000 единиц. Полагая, что освещение деятельности института было бы неполным без характеристики его опытных станций и отдельных центров селекции, он описывает специализацию 13 из них, разбросанных от Хибин до Южной Туркмении и от окрестностей Ленинграда до Дальнего Востока.

Вавилов получил приглашение посетить Индию в середине 30-х годов. Но осуществить это Николай Иванович уже не мог. Изложенная на четырех страницах письма подробная структура института и программа его деятельности не оставляет никаких сомнений в глубочайшей методической продуманности всех способов наиболее рационального внедрения новейших результатов напряженной селекционной работы в сельское хозяйство в масштабах всей страны.

Среди других адресатов Н.И.Вавилова много его старых знакомых, с которыми он переписывался с начала 20-х годов. Из английских корреспондентов – ботаник Элфрид Холл, директор Института садоводства Джона Иннеса. Когда-то Николай Иванович сам проходил в институте стажировку совсем молодым у У.Бэтсона, одного из основоположников генетики, от которого она и получила в начале века свое название. Обменивался письмами он также с цитогенетиком, профессором этого же института Сирилом Дарлингтоном. Третий его английский адресат – Сидней Харланд, генетик и селекционер, в то время директор Британской опытной станции хлопководства на Тринидаде, один из монографов рода Gossipium (хлопчатник). Николай Иванович близко познакомился с ним во время путешествия в Америку, на Тринидад. Как опытнейшего специалиста он высоко ценил его, приглашал в СССР. Осенью 1933 г. они совершили совместную трехмесячную поездку по южным хлопководческим станциям страны. Н.И.Вавилов внимательно отнесся к рекомендациям зарубежного хлопковода и очень рассчитывал на его переезд в нашу страну, видя в нем будущего куратора по этой культуре, который пришел бы на смену скончавшемуся в 1929 г. опытнейшему Г.С.Зайцеву. Было предварительное согласие и самого С.Харланда. В связи с женитьбой на китаянке он был подвергнут обструкции как на Тринидаде, так и в метрополии, что серьезно осложняло ему жизнь. Обосновывая необходимость приглашения С.Харланда, Н.И.Вавилов характеризовал его "крупнейшим специалистом – генетиком по хлопководству... разработавшим методы получения плодовитых межвидовых гибридов. Им проведены обширные работы по выведению устойчивых против заболеваний сортов хлопчатника. Среди современных хлопководов доктор Харланд является наиболее образованным, наиболее оригинальным работником, широко знающим мировое хлопководство" (Н.И.Вавилов. Из эпистолярного наследия, 1929–1940. М.: Наука, 1987. С.187). Однако из-за грядущих трудностей с пребыванием иностранцев в СССР уже в 1936 г. Николай Иванович сам перестал настаивать на своем приглашении. Часто обмениваясь письмами еще с одним английским биологом – Э.Расселом, директором Ротамстедской сельскохозяйственной опытной станции, – Вавилов прежде всего интересовался результатами экспериментальных работ над различными сельскохозяйственными культурами, проводившимися на станции, климатические условия которой были близки условиям юга Нечерноземной области Центральной России.

Значительным был и объем переписки с американскими специалистами. Она особенно упрочилась после посещения Н.И.Вавиловым США в начале 30-х годов. Среди его корреспондентов – генетик Э.Бэбкок из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, ботаники того же университета в Беркли – Уильям Сетчелл и Томас

Гудспид, а также Джейкоб Кларк, старший агроном Отдела исследования пшениц Бюро растениеводства USDA, известный своими работами по селекции мягких и твердых пшениц, устойчивых к засухе, головне и ржавчине, К.Гейджер, директор Бруклинского ботанического сада в Нью-Йорке, агроном Ф.Ричи, сотрудник Бюро растениеводства USDA. К последнему Николай Иванович обращался с просьбой прислать в ВИР семенной материал кукурузы опытных станций США, особенно гибридных инбридных комбинаций. Он уже знал, что американские генетики, используя лучшие гибридные зубовидные сорта кукурузы среднераннего и позднеспелого созревания, сумели повысить урожайность этой культуры в масштабах всей страны на 20%. Вел переписку Н.И.Вавилов и с сотрудником Отдела интродукций, ботаником Ноулсом Райерсоном, а также с X.Уэстовером, агрономом Отдела кормовых культур Бюро растениеводства USDA. С Уэстовером он обсуждал проблему изучения рода Agropyron (пырей), получения продуктивных гибридов многолетней пшеницы. Сам Николай Иванович в одном из писем к нему в октябре 1935 г. писал по этому поводу: "Позавчера я видел в Москве доктора Цицина из Омска и убедительно просил его послать Вам семена гибридов пшеницы с Agropyrum... Как я писал Вам раньше, работа только начинается. Чтобы получить реальные практические результаты, необходимо несколько лет. Работа кажется очень обещающей, особенно потому, что в нескольких видах Agropyrum есть много хромосом, гомологичных пшеничным, поэтому при скрещивании они нормально конъюгируют. Я уделяю пристальное внимание этой работе и получаемым достижениям, но пока работа лишь на ранних стадиях" (с. 86–87). В этом ответе весь Николай Иванович. До окончательных заключений нужна исключительная надежность, продолжительные опытные работы, определяющие ценность эксперимента.

Заключая обзор имен основных корреспондентов Н.И.Вавилова из США, нельзя не упомянуть двух ведущих американских генетиков – профессоров Колумбийского университета Лесли Дэнна и Эдмунда Синнота, соавторов многих совместных публикаций по проблеме наследования количественных признаков, картированию хромосом, а также широко известного в 30-е годы учебника по генетике, переведенного на русский язык.

Не меньше корреспондентов Николая Ивановича находилось и в других странах. К Огюсту Шевалье, директору Института прикладной ботаники в Париже, он обращался за консультациями по Индо-Малайскому центру происхождения культурных растений и с просьбами о присылке семян африканского дикого и культурного хлопчатника. Проблемы селекции растений, в частности люпина, Николаем Ивановичем обсуждались с С.Брукема, директором Института селекции растений в Вагенингене (Нидерланды). Многие его адресаты работали в Германии, Италии, Скандинавии, странах Азии, Австралии и даже в Новой Зеландии и ЮАР. В числе постоянных корреспондентов были и русские эмигранты. Специалисты высокой квалификации в области сельского хозяйства, они в разные годы оказались за рубежом. Среди них Б.В.Скворцов, агроном, член Общества по изучению Маньчжурского края, М.О.Шаповалов, фитопатолог, работавший в США. Он стремился вернуться на родину, чтобы продолжать активно работать над иммунитетом сельскохозяйственных культур. Кроме них, попавший в Палестину А.Г.Эйг, сотрудник Отдела ботаники и экологии Еврейского университета в Иерусалиме, и его коллега в этой же стране А.Этингер, директор готовящейся в середине 30-х годов сельскохозяйственной выставки Ближнего и Среднего Востока.

Обращает на себя внимание его переписка с теми специалистами по сельскому хозяйству, которые одновременно являлись общественными, научными и государственными деятелями зарубежных стран: с Эдвардом Рейхом, секретарем Академии сельскохозяйственных наук Чехословакии; Исметом Иненю, премьер-министром Турции, посетившим в 1932 году СССР и бывшим у Н.И.Вавилова гостем в ВИРе; Джулианом Гексли, зоологом и философом, профессором Королевского колледжа Лондонского университета, одним из будущих руководителей ЮНЕСКО;

Калле Ютила, министром сельского хозяйства Финляндии; Джоном Макмилланом, австралийским генетиком, профессором сельского хозяйства Сиднейского университета, ставшим потом президентом Королевского общества Австралии; Генри Уоллесом, министром сельского хозяйства США, вице-президентом в правительстве Ф.Рузвельта, а позже, уже в конце 40-х годов – кандидатом в президенты США от созданной им Прогрессивной партии.

Одно из писем Николая Ивановича адресовано Лилиан Морган, жене выдающегося американского биолога и генетика Томаса Моргана. Н.И.Вавилов пытался получить через нее согласие на издание в Советском Союзе в сельхозгизовской серии "Классики науки" избранных трудов этого ученого (книга была издана под редакцией и с предисловием Н.И.Вавилова в 1937 г.). Кстати, в это же время им была подготовлена и опубликована в 1935 г. в той же серии работа Г.Менделя "Опыты над растительными гибридами".

Особое место среди корреспондентов этих лет занимали крупные зарубежные специалисты, приглашенные Н.И.Вавиловым для работы в СССР, бок о бок проработавшие с ним не один год и вернувшиеся на родину, после того как власти взяли окончательный курс на уничтожение генетики. Прежде всего это Герман Мёллер, или Герман Германович, как он просил себя называть коллег, работавший в Институте генетики АН СССР с ноября 1933 по сентябрь 1937 г., будущий Нобелевский лауреат, создавший в стенах института свою лабораторию, а также его помощник Карлос Офферман, аргентинский генетик, автор работ по эволюции половых хромосом, а также влиянию физиологических условий на мутационный процесс. Третьим зарубежным специалистом был Дончо Костов (D.Kostoff) – болгарин, проработавший в Институте генетики дольше своих зарубежных коллег, до конца 1939 г. Одновременно он являлся профессором Ленинградского университета, читал студентам курс "Частной генетики".

Выше уже было немного сказано о научных проблемах, затронутых в переписке. Кроме биологов, Н.И.Вавилов обменивался посланиями с редакторами журналов и издательств, руководителями музеев и академий. Во многих письмах из-за рубежа к нему обращались с просьбами об оказании содействия в поездках в СССР, с запросами о возможном трудоустройстве в нашей стране, обсуждались программы международных конгрессов и совещаний. Из методических аспектов особое место занимают проблемы инбридинга и его практического применения к селекции самоопыляемых растений, а также гетерозиса и укрепления иммунитета растений к различным болезням. Отдельной темой являлись предложения об обмене семенами, коллекциями, методическими и информационными материалами. Из всего спектра сельскохозяйственных культур в письмах чаще затрагивались пшеница, хлопчатник и картофель. Уделялось также внимание таким зерновым, как рожь, овес, ячмень и кукуруза. Обсуждались и другие культуры – сахарная свекла, люпин, подсолнечник и лен. Меньше его самого и корреспондентов интересовали садово-огородные культуры. Общее число адресатов, с которыми Николай Иванович обменялся письмами в эти годы, приближается к тремстам.

Все письма зарубежных ученых, на которые Николай Иванович отвечал всегда доброжелательно и корректно, пронизаны духом высочайшего уважения к нему, признания его огромного авторитета, а в его лице всей советской школы генетиков. Не случайными были и единодушные предложения о проведении в СССР очередного Международного генетического конгресса. Он должен был состояться в августе 1937 г. в Москве.

Оставаясь одним из главных неформальных лидеров в различных областях биологии и в сельском хозяйстве, к середине 30-х годов Николай Иванович все более и более стал ощущать двойственность своего положения. Судя по некоторым опубликованным в томе письмам, именно на рубеже 1934 и 1935 гг. он начал ясно осознавать открытое противодействие ему со стороны Т.Д.Лысенко. Деятельность последнего уже не ограничивалась безмерным восхвалением и популяризацией своих методов "закаливания" зерновых, которыми, кстати, интересовались и зарубежные корреспонденты Н.И.Вавилова. Навязывание многочисленных полевых испытаний лысенковскими приемами яровизации, которые непосредственно коснулись в 1935 г. и ВИРа, если еще и не вызывало у него нескрываемого противодействия, то угнетало уж точно. Это можно понять из содержания его письма Т.Шену, профессору, техническому директору Национального бюро сельского хозяйства в Нанкине от 20 августа 1935 г. В ответ на просьбу Т.Шена прислать ему обещанные семена новых видов и сортов пшеницы, Николай Иванович пишет: "Из-за большого объема яровизационных опытов, проводимых сейчас по всему Советскому Союзу, мы не разослали большую часть наших мировых коллекций, но сделаем все возможное, чтобы послать интересующий Вас материал". Для Н.И.Вавилова это вдвойне досадно. Сам он в Китае никогда не был, кроме короткого путешествия в северную провинцию (Синьцзян) в 1929 г., а семенной фонд из китайской части Восточноазиатского центра происхождения культурных растений его очень интересовал. И это следует из продолжения того же письма, где он пишет: "Мы, конечно, будем очень рады получить местные китайские сорта пшеницы из различных районов Вашей страны. Просим также, если можно, помочь достать нам некоторые сорта ячменя из различных регионов Китая, особенно из внутренних районов" (с.78).

О том, что рубикон в отношениях с Лысенко Николаем Ивановичем был пройден на рубеже 1934 и 1935 гг., красноречивее всего свидетельствует сравнение содержания строк его писем зарубежным корреспондентам в 1934 г. и год спустя, в которых упоминается Т.Д.Лысенко. Вот что он пишет немецкому селекционеру Оскару Раббетге в Магдебург (Германия), собиравшемуся посетить Советский Союз, в письме от 23 апреля 1934 г.:

"Вне сомнения, особый интерес для Вас представит Институт селекции в Одессе, так как там Вы сможете познакомиться с совершенно новыми работами, которые проводятся под руководством доктора Лысенко" (с.24). В конце 1935 г. при упоминании о нем тон писем заметно меняется. В письме от 5 ноября к Джоунсу Джонсу, американскому генетику, работавшему на Коннектикутской сельскохозяйственной опытной станции, обсуждая с ним проблемы инбридинга применительно к разным сельскохозяйственным культурам – ржи, сахарной свекле, клеверу, подсолнечнику и другим, Николай Иванович пишет о том, что, хотя еще преждевременно говорить о реальных практических результатах использования этого метода в нашей стране, его нельзя отбрасывать, и эксперименты надо продолжать, хотя "... критики инбридинга, такие как наш доктор Лысенко, спрашивают нас, как в инквизиции, почему это так, если этот метод такой убедительный" (с.94). Особенно раздражает Николая Ивановича поспешность Лысенко. В подстрочнике к тому же письму он отмечает: "P.S. Доктор Лысенко недавно начал кампанию по скрещиванию внутри чистых линий самоопыляющихся растений, думая, что таким образом урожайность может быть... (далее пропуск в оригинале)... Эти выводы основаны на наблюдении... нескольких чистых линий. Пока еще нет определенных позитивных результатов от такого применения перекрестного опыления внутри чистых линий пшеницы и овса, но уже даже в совхозах и колхозах крестьяне начинают применять этот метод омоложения на чистых линиях" (с.95).

Некоторые из наших отечественных генетиков, к которым присоединяются и биографы Николая Ивановича, также ведут отсчет его противостояния с Лысенко с конца 1934 г. С этим можно вполне согласиться. Катализатором их отношений выступила первая совместная брошюра И.И.Презента и Т.Д.Лысенко "Теория стадийного развития и селекция", положившая официальное начало "лысенковщины". В ней впервые под "теоретические" представления Трофима Денисовича подводилась "диалектическо-материалистическая база", позже освященная многими философами марксистской школы. Прозвучало отрицание хромосомного пути передачи наследственности и теорий доминантности. Основные "идеи" брошюры получили дальнейшее развитие в статьях Лысенко во вновь созданном в 1935 г. журнале "Яровизация", в газете "За коллективизацию" (1935, № 7) и в его речи в том же году на встрече с колхозниками-ударниками. Именно в это время в его поддержку выступил И.В.Сталин, окончательно развязав тем самым ему руки. В результате Лысенко понадобилось совсем немного времени, чтобы уже в конце 1936 г. навязать ВАСХНИЛ известную дискуссию по генетике. Николай Иванович ее не боялся, даже рассматривал как своего рода смотр в преддверье Международного генетического конгресса, который намечалось провести в Москве в 1937 г. Наступательной тактике Лысенко Н.И.Вавилов предпочел оборонительную. Со свойственной ему самокритичностью он указал на некоторые недостатки в работе ВАСХНИЛ, чем вызвал еще больший огонь на себя. Позже, уже в 50–60-х годах, некоторые из оставшихся в живых его единомышленников, а также биографы пытались упрекнуть Николая Ивановича за это. Однако – кто знает? Может быть, оказалось бы еще хуже, и отечественную генетику раздавили бы еще раньше? Слишком разные силы стояли за Н.И.Вавиловым и Т.Д.Лысенко. За первым – его научные труды, международный авторитет, поддержка многих отечественных ученых – генетиков и селекционеров. Остальной ученый мир нашей страны, смотрел на это все с апатией и трусливым безразличием, понимая, что за Лысенко стоит власть, которую олицетворяет такая фигура, как Сталин. Очень уж не эквивалентны были категории, чтобы класть их на одни весы.

Такой остроты противостояние между Н.И.Вавиловым и Т.Д.Лысенко и их последователями, возможно, никогда бы не достигло, если бы не позиция властей. А они заняли негативное отношение к Николаю Ивановичу значительно раньше, скорее всего, уже в начале 30-х. Взять хотя бы арест его ближайших коллег – сотрудников ВИРа – в марте 1933 г. В то время ему, к счастью, еще удалось их вызволить, но почти никто не вернулся к прежней работе. Это был, пожалуй, первый из нанесенных ему властями ощутимых ударов. В духе того времени Н.И.Вавилов пишет в сентябре 1934 г. о случившемся Дионисию Рудзинискому, селекционеру, заведующему Дотнувской селекционной станцией в Литве: "Часть наших крупных работников после работы на периферии (В.В.Таланов, В.Е.Писарев, Н.А.Максимов, Г.А.Левитский, Н.Н.Кулешов) возвращается в центр. Константин Матвеевич (Чинго-Чингас, погибший в заключении. – М.А.) работает в Сибири, но думаю, и он скоро вернется к работе в центре. В.Е.Писарев, Г.А.Левитский работают в Детском Селе, Н.А.Максимов работает в Институте, Н.М.Тулайков в Саратове и развернул большую работу в связи с ирригацией Заволжья. Г.А.Левитский по-прежнему заведует цитологической лабораторией, В.В.Таланов снова возвращается к работе в центре" (с.34–35).

Второй не менее ощутимый удар наносило ему положение "невыездного" ученого. Приняв участие в конгрессе физиологов в 1935 г., состоявшемся, на его счастье, в СССР, он был вынужден подряд пропустить два важнейших международных конгресса, на которых должен был представить программные доклады. Речь идет прежде всего о Международном Ботаническом конгрессе в Амстердаме в начале сентября 1934 г., а также о Конгрессе почвоведов в Оксфорде, состоявшемся в июле 1935 г. На последнем Н.И.Вавилов предполагал выступить с сообщением о становлении сельского хозяйства в СССР, а также с обзором по центрам происхождения культурных растений и одомашнивания животных. Ему пришлось также в 1935 г. официально отказаться от приглашения посетить сельскохозяйственную выставку в Палестине. Не имея возможности выехать из страны, Николай Иванович вынужден был заявить, что не может активно участвовать в работе целого ряда международных научных обществ. Причем по элементарной причине: он не мог вовремя уплачивать членские взносы. Одновременно обращался с просьбами о снятии с него обязанностей члена редколлегий некоторых престижных биологических журналов. Все сказанное выше можно легко найти в рецензируемом IV томе переписки.

Третий удар был нанесен Н.И.Вавилову отказом в проведении юбилейных торжеств его детища – ВИРа – и 25-летия его собственной научной деятельности. К этим юбилеям готовилась не только научная общественность нашей страны, но и мировая. Сейчас, конечно, предельно ясно, что и отмена юбилейных торжеств, и последующий отказ от проведения Международного генетического конгресса в Москве имели целью исключить общение Н.И.Вавилова и его коллег с зарубежными учеными, принизить авторитет Николая Ивановича. Власти ограничили и научно-организационные возможности ученого. В 1935 г. его не переизбрали членом ЦИК СССР и президентом ВАСХНИЛ. Таким образом, признаки все более широко проявляющейся дискриминации Николая Ивановича были налицо.

Во многом в трагической судьбе Николая Ивановича принято обвинять Т.Д.Лысенко. И это вполне справедливо. Однако, вероятно, все же лучше говорить о "лысенковщине". Уже не раз отмечалось, что социальными корнями ее возникновения было исключительно тяжелое положение страны, особенно обострившееся в годы "великого перелома", когда насильственной коллективизацией были подорваны основы крестьянства в России. Поэтому, не появись Т.Д.Лысенко, нашелся бы кто-нибудь другой. На свою беду Николай Иванович оказался в эпицентре системного эксперимента, закончившегося полной деградацией сельского хозяйства. А "козлов отпущения" среди ученых, особенно в 30-х годах, власти в нашей стране всегда легко находили.

Заканчивая рецензию, нельзя еще раз не обратиться со словами признательности ко всем составителям выпуска – консультантам, переводчикам, авторам комментариев и указателей, ответственному редактору IV тома. То, что они сделали, – не просто дань памяти ученого. Знакомясь с международной перепиской Н.И.Вавилова середины 30-х годов, читатель не может не испытывать гордость за отечественную науку. Но на душе остается и горечь, боль за ту вопиющую несправедливость, которую проявили власти к талантливому сыну России.

Источник: М.А.Ахметьев. Рецензия на книгу: Николай Иванович Вавилов.
Научное наследие в письмах. Международная переписка. Т. IV. 1934–1935.
М.: Наука, 2001. // Вестник РАН. 2003. №1. С. 83–88.