А.И.Волков. Социология как наука и движение. (Рецензия на книгу: Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах

СОЦИОЛОГИЯ КАК НАУКА И ДВИЖЕНИЕ

А.И.Волков

Рецензия на книгу: Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах / Отв. ред. Г.С.Батыгин. Ред.-сост. С.Ф.Ярмолюк. СПб.: Русский христианский гуманитарный ин-т, 1999. 683 с.

Сейчас наблюдается новая волна интереса к социологии, к ее истории, истокам, и эта книга, созданная самими социологами (25 авторов из числа "отцов-основателей" и первопроходцев плюс богатейший, занимающий треть книги раздел документов), – подарок интересующимся*. Причем не только специалистам.

Социология 60-х заявила о себе не только в мире науки, но и в общественной жизни. Она заговорила с людьми об их работе и образе жизни, о семье, досуге, быте. Выясняя их мнение, социология одновременно открывала что-то неожиданное для людей в их отношении к реальности. Она заговорила на языке цифр, наиболее убедительном. Заговорила не только с "верхами", которые декларировали свое желание знать настроения людей и вместе с тем проявляли равнодушие к результатам изучения, а непосредственно с населением – через прессу, лекции, собеседования и т.д.

Общество, еще взбудораженное критикой "культа личности", переживавшее пору, когда в нем боролись инерция покоя и жажда перемен, восприняло социологию как вызов чему-то и кому-то. Социологи стали модными, как прежде бородатые геологи, как потом физики в свитерах и джинсах, одним только внешним видом демонстрировавшие независимость. Тем более обостренно реагировали на социологию "держатели высшей истины" в науке.

С наукой понятно: "Социология выражала неявную, но вполне определенную альтернативу официальной доктрине..." (предисловие, с.10), суть которой составлял исторический материализм – "единственно научная социология". В этом смысле "социология с самого начала была опасна" (Б.А.Грушин, с.222). Но авторами книги фиксировалось и другое: «...возрождалась, выходила из "полуподпольного" своего существования наука, которая изучает социальные отношения, социальное бытие и работает на человека, то есть наука, отторгаемая тоталитарным режимом в силу самой своей сути» (Г.В.Осипов, с.107). Она и явилась народу с претензией быть чем-то большим, чем наука. И вот эта ее претензия, ее общественная роль, отношение к режиму теперь оценивается авторами книги неоднозначно. Для них важно понять, что это было, хорошо ли, что оно было, и должно ли оно быть теперь.

Социология "возникла и продолжала существовать как форма диссидентства", – считает Н.Ф.Наумова (с.307), и оценивает она это со знаком минус (об этом будет сказано подробнее). «Социология оказалась частью более широкого движения "деидеологизации" общественных наук, их переориентации на реальную жизнь», – утверждает Р.В.Рывкина (с.268), безусловно положительно относящаяся к этому явлению.".. .Социология не была оппозиционной наукой и активно соучаствовала в строительстве зрелого социализма" (с.348), – как видим, у Б.М.Фирсова совсем иная позиция. Наконец, В.А.Ядов прямо предостерегает сегодняшних историков науки от соблазна «увидеть в советской социологии диссидентов, борцов, "Сахаровых в социологии"» (с.63), – это, по его мнению, ложная схема и потакание конъюнктуре.

Что же было на самом деле? Отчего столь различны оценки?

Возможно, оттого, что каждый по-своему ощущал себя в этой науке и по-своему понимал ее миссию. Одно из несомненных достоинств книги состоит в том, что ее авторы рассказывают не только о первых исследованиях, поисках в теории, образовании институтов, но и о том, как и почему они пришли в науку, что с ними происходило, о своих взглядах и судьбах. А судьбы эти очень разные. Кто-то вступал в жесткую борьбу с ретроградами от науки, кому-то довелось попасть под обстрел со стороны партийных идеологов, а кого-то даже исключали из партии, "награждали" выговорами, увольняли с работы. Немало довелось пережить, например, Л.В.Карпинскому, В.А.Ядову (обоих исключали из КПСС), а также Ю.А.Леваде, И.В.Бестужеву-Ладе (имели выговоры) и многим другим. А для кого-то поиск истины, собственное интеллектуальное развитие оказывались полными и радостей и огорчений. И порою ведь суд над собой не менее тяжел и суров, чем суд людской. Воспоминания Ю.Н.Давыдова, И.С.Кона, Н.Ф.Наумовой – это история развития мысли, собственных теоретических представлений и политических взглядов, однако в соотнесении с движением научной и общественной мысли вообще и динамикой реальности. Это читается, кстати, с огромным интересом.

По-своему пишет историю социологии В.В.Колбановский, я бы сказал, в классическом ключе: истоки, общественная атмосфера, формирование научных центров, кадры и т.д. Но когда затрагивает проблему "шестидесятников" (еще один важный тематический пласт этой многослойной по проблематике книги), у него тоже пробиваются личностные мотивы. Он отмечает, что социологи, равно как и служители других общественных наук, надеялись «тогда "вразумить" власть имущих, как надо строить политику и решать социальные противоречия и конфликты» (с.30). Отсюда – бесчисленные записки в отделы ЦК КПСС, в Президиум Академии наук СССР. Но, замечает он, адресатами были "слепые вожди слепых". «Противоречия между высокой идейной мотивацией "шестидесятников" и суровой реальностью загнивающего тоталитаризма, невозможность претворить свои идеалы в жизнь – суть их жизненной драмы» (с.30). Здесь автор видит причину последующей мучительной переоценки ценностей и размежевания, даже, как он говорит, поляризации "шестидесятников".

Из многообразия предстающих перед читателем судеб, оценок, мнений складывается общий образ социологии 60-х: это была общественно активная и амбициозная наука, которая хотела и старалась влиять на жизнь. Причем влиять не просто результатами своих исследований, а организуя общественное давление на власть. Поэтому Н.В.Новиков и определил советскую социологию 60-х годов как движение (с. 6). Эта характеристика представляется удачной, потому что схватывает нечто очень существенное в ситуации того времени.

Социология обладала многими признаками, присущими социальному движению, хотя, может быть, педантичный теоретик скажет, что это определение не отличается научной строгостью, это, скорее, образ. И все же: они, пионеры социологии, рождавшейся в Советском Союзе (или возрождавшейся, как некоторые считают, связывая ее без убедительных, на наш взгляд, оснований с русской социологией начала века), искали по всей стране и находили друг друга сначала в Москве, Ленинграде, Свердловске, а потом в Перми, Новосибирске и других городах. Собирались на семинарах, симпозиумах, малых домашних сходках или в подвале на ул. Писцовой в Москве, обсуждали планы самоорганизации, замышляли и исполняли общие проекты, обменивались литературой, чаще зарубежной, полулегальной. К ним потянулись и примкнули специалисты иных отраслей знания – математики, физики, юристы, психологи. В Институте конкретных социальных исследований (ИКСИ), только что созданном, оказались Е.А.Амбарцумов, Ф.М.Бурлацкий, Л.В.Карпинский, Г.С.Лисичкин, Ю.Г.Буртин, Л.А.Аннинский, а также автор этих строк, которые не были и даже не стали потом социологами в смысле, скажем, использования специфического инструментария исследований (конечно, трудно установить строгую границу между социологами и "несоциологами", как отмечают и авторы книги, но все-таки...). Они были и остались политологами, экономистами, журналистами, филологами, причем в большинстве своем уже с именами. Но они в 60-х увидели в социологии именно движение, близкое им по духу, перспективное с точки зрения воздействия на реальность, на общественное развитие.

Как и во всяком движении, когда были одержаны первые победы, то есть когда наука прежде всего институционально оформилась, обрела и некий общественный статус, в ней обнаружились расхождения во взглядах и целях, разное понимание того, каких же именно перемен в обществе хотелось тем или иным деятелям науки-движения, группам его участников.

В книге довольно много внимания уделено тому расколу, который возник в ИКСИ почти с первых дней его существования. Многие связывают это c личными качествами двух заместителей директора института – Осипова и Бурлацкого. На наш взгляд, не без оснований. Но все же в основе разногласий лежали если не идейные, то концептуальные расхождения, связанные с пониманием сути, целей, роли социологии. Солидарность в борьбе за нее сменилась борьбой внутри нее. Это хорошо просматривается в книге.

Однако нельзя отрицать и роли личных качеств руководителей, организаторов науки в ее судьбе. Это касается любой отрасли, но социологии, претендовавшей, как уже говорилось, на особую роль в обществе, я бы даже сказал в политике, – тем более. Личные качества людей в таком случае начинают привлекать внимание властей и использоваться ими в своих целях. Самый наглядный пример – роль первого директора ИКСИ A.M.Румянцева, собиравшего под знамена новой науки единомышленников и вместе с тем самостоятельно мыслящих людей, ярких личностей из разных сфер науки, создавшего, таким образом, институт с незаурядным интеллектуальным потенциалом, и разрушительное влияние М.Н.Руткевича, который, выполняя указания ретроградов из отдела науки ЦК КПСС, развалил этот коллектив, разогнал многих выдающихся специалистов, разбазарил накопленный "золотой запас". Книга содержит достаточный материал для объективной оценки роли этих и других организаторов науки, для собственных выводов читателя на основе множества предложенных фактов, документов, мнений. Ведь в ней представлено слово и Руткевичу, и одному из руководителей отдела науки ЦК КПСС Н.В.Пилипенко, есть возможность сопоставить их аргументы с оценкой ситуации другими авторами.

Разумеется, проблема личности в науке гораздо шире, чем то, о чем мы говорим, так же, как проблема идейного и концептуального разветвления в социологии. Она не сводится к раздраям и расколам. Наверное, даже гораздо интереснее процесс формирования школ внутри этой науки, который тоже связан с личностным началом, он также нашел отражение в книге. Посвященная 60-м годам, она отнюдь ими не ограничивается. Авторы, как правило, рассказывают о своих дальнейших научных судьбах, а вкупе – о пути, пройденном социологией более чем за три десятка лет, о глубоких трансформациях в ней.

Осмысливая прошлое, участники становления и развития социологии в нашей стране перекидывают мостики в настоящее и стремятся представить будущее. Присутствуют элементы ностальгии, они естественны, но это не просто сожаление об ушедших молодых годах. Это, скорее, сравнение времен энтузиазма и первооткрывательства в новой и многообещающей науке, идущей в гору, с нынешним ее положением. Вроде бы свобода, вроде бы спрос на социологов, а в то же время – общий упадок науки, жалкое существование институтов и самих ученых. Наверное, настроение многих выразил Игорь Кон, вспомнивший строки из Гейне:

Другие времена – другие птицы!

Другие птицы – другие песни!

Они, возможно, нравились бы мне,

Если бы у меня были другие уши.

Но в книге присутствует и более мучительное, я бы сказал, осмысление прошлого, точнее, переосмысление с позиций настоящего. "Не надо было плыть в этой диссидентствующей реке, такой интеллектуально уютной, элитарно заманчивой. Не здесь надо было учиться отношению к жизни, к людям и к своей профессии. Тогда можно было бы стать по-настоящему нужной для своей страны и для своего народа" (с.316). Такое вот несколько шокирующее покаяние звучит в интервью Нины Федоровны Наумовой. Вчитываясь заново в строки ее текста, уже после прочтения заключительных слов, частично, подчеркиваю – частично, понимаешь подоплеку этого пассажа. Говоря о неудовлетворенности тем, что было сделано в 60-х, автор указывает на суть и причины серьезных, по ее мнению, пробелов. Заимствуя опыт зарубежной социологии, в основном американской, говорит Наумова, мы пользовались инструментом, который был приспособлен к их реальности, но нам не давал "возможности разобраться в том обществе, в котором живем" (с.306). И второе – настроенность на социальную критику (а не науку), фиксация внимания на том, что плохо. Это мешало целостному видению системы, в результате "в нашей социологии не сделано даже первоначального описания социальной системы, в которой мы жили" (с.308). И далее: "...наша социология оказалась в драматическом состоянии, придя к переделке общества без теоретического осмысления того, каким оно было. А если ты не понимаешь, что переделывать, то никогда не поймешь, как его переделывать и во что – у тебя нет исходной позиции" (с.310–311).

И вот здесь, в сущности, смыкаются представления Н.Ф.Наумовой и В.А.Ядова, высказавших, казалось, противоположные мнения относительно "диссидентства" социологии. Они сходятся в том, что время социологии-движения прошло, хорошо это было или плохо в прошлом, теперь оно завершилось, социология должна стать "просто" наукой, неидеологизированной, объективной, беспристрастной. "Сейчас самое важное для социологии ...честность" (с.313).

Что же, если даже подлинная объективность, полная беспристрастность и невозможны в социальной науке или, скажем, затруднительны (к этому склоняется В.А.Ядов), стремиться к тому стоит: идеологизация и политизация социологии в наши времена, быть может, опаснее, чем прежде. Наука или, скорее, ее отдельные институции могут превратиться в средства манипуляции общественным сознанием в частных интересах узкого круга лиц, политических или экономических структур. Это неизбежно нанесет или уже наносит ущерб демократии. Мысль об этом настойчиво стучится в сознание, когда на телевидении или в газетах мы видим результаты опросов по поводу популярности партий и политических лидеров, те самые рейтинги, которые так часто сильно не сходятся. Эти "исследования" порою не столько отражают, сколько творят реальность, по крайней мере, пытаются творить.

Из воспоминаний о прошлом и опыта настоящего естественно выводится картина будущего социологии. В.А.Ядов не мыслит этого будущего без освоения лучшего из наследия прошлого и отмечает важные его черты. Это широкий взгляд на анализ эмпирических данных, умение возвыситься над ними и "немножко пофилософствовать" (с.60). Это междисциплинарность, позволяющая глубже понять исследуемое явление. Это "неплохая... методолого-методическая (не теоретическая) культура исследования" (с.61). Обозначая пять основных подходов к интерпретации истории социологии, автор рассматривает и перспективы развития различных школ.

У Н.Ф.Наумовой просматривается стремление к более крутому повороту в развитии социологии как современной науки. Не претендуя на выводы относительно всех ее направлений, она утверждает, что для социологии личности необходимо выходить на уровень мышления, характерный для естественных наук, перейти к усвоению того стиля, точнее, аппарата исследования, которым располагают современная, неклассическая физика и теория сложных систем. Речь идет об овладении такими категориями, как дополнительность, неопределенность, случайность, неустойчивость, целостность и т.д. Без этого ни на шаг не продвинуться в понимании человека и его поведения, тем более в переходных, нестабильных обществах (с.315–316).

У многих авторов звучит озабоченность тем, что сегодняшняя социология увлеклась эмпирикой в ущерб теории. Может быть, лучше сказать, что социологи увлеклись заказными опросами, главным образом связанными с выборами. Хотя они охотно выполняют и заказы коммерческих структур. Социология научилась зарабатывать деньги на тех и других исследованиях, можно сказать, коммерциализировалась. До теории ли, когда дорогой заказ нужно выполнить к определенному сроку, а там уже подоспел и заказ другой... Бросить ли камень в тех, кто при нищенских зарплатах в институтах ищет и находит источники для достойного существования? И стоит ли особенно расстраиваться по поводу ослабления внимания к теории: разве для ее развития не требуется накопление эмпирического материала? А оно и происходит в процессе выполнения всех этих заказных работ. Причем тематика сегодняшних исследований сильно отличается от прошлой. Изучается совершенно иное, чем прежде, общество, с иными экономическими отношениями, социальной структурой, политической системой, ментальностью. Возможно, из этого явится то самое "описание общества, в котором живем", такое, какое представлялось Н.Ф.Наумовой? А тогда действительно станет яснее, что и во что "переделывать", ведь и сегодняшняя реальность во многом нас не устраивает.

Особо стоит сказать о втором разделе (части) книги, содержащем документы. Он профессионально подготовлен М.Г.Пугачевой. Этот раздел не только иллюстрирует и дополняет воспоминания, но оказывается порой своего рода арбитром в дискуссиях, документально подтверждая ту или иную точку зрения. Более того, раздел имеет самостоятельную ценность, поскольку предоставляет богатый материал для историков науки, да и не только науки – всего нашего общества.

Документы создают чрезвычайно выразительную картину состояния общества в 60-е годы, тот фон, на котором происходили события, определившие рождение и драматическую судьбу социологии. Каждый документ – это, собственно, тоже событие, за которым хорошо просматриваются действующие лица. Таковы многочисленные материалы, отражающие великую суету вокруг лекций Ю.А.Левады, допустившего, по мнению "правильных" идеологов, "ошибки идейно-теоретического характера". В обсуждение были вовлечены самые высокие партийные инстанции, вплоть до ЦК КПСС. Они били тревогу: "Лекции не базируются на основополагающей теории и методологии марксистско-ленинской социологии – историческом и диалектическом материализме. В них отсутствует классовый, партийный подход к раскрытию явлений социальной действительности..." (с. 506). Это товарищ Гришин, первый секретарь Московского горкома партии, демонстрирует, что он много глубже разбирается в социологии, чем весь ИКСИ. Впрочем, члены партбюро института тоже, как говорится, строго осудили. А вот маленькая выписка из протокола об информировании партгрупп по этому поводу сообщает нам нечто принципиально иное: оказывается, в партгруппах "говорили жестко – против решения партбюро, что партбюро отошло от принципиальных позиций... что институт должен занять твердую позицию в важнейших вопросах социологии" (с.505).

Столь же примечательны материалы, связанные с роспуском Всесоюзного общества научного прогнозирования; грех его состоял в том, что это добровольное общественное объединение было создано "без соответствующего разрешения партийных и государственных органов" (с.530). Справки, записки и завершающий акт – постановление Секретариата ЦК КПСС. Составителю документального раздела пришлось потратить немало усилий для розыска и рассекречивания этих любопытных и значимых материалов, публикуемых впервые.

По мере чтения документов возникает картина того, как ЦК КПСС и особенно его отдел науки стремились затолкать социологию в диссиденты, сколько бы она тому ни сопротивлялась. Причины известны, ведь социология была не первой, на ком демонстрировали идеологическую бдительность и преданность вождям. Тем, кто забыл или по молодости не знает то время, одно только письмо секретаря Калужского обкома КПСС Кандренкова в ЦК и МГК КПСС с требованием изгнать из ИКСИ научного сотрудника Левиту "за примиренчество с антисоветскими клеветническими высказываниями жены" (неудачно побеседовала в электричке с бдительной пенсионеркой) скажет больше, чем многословные описания той ситуации. Так же как и приложенная к письму справка, где научного сотрудника обвиняют в том, что он принял участие в последних проводах исключенного из партии П., тогда как "подлинное лицо П. еще ярче выявилось во время его похорон" (с.514–515). Сама стилистика этих документов теперь шокирует. Тогда не шокировала – "виновные" понесли наказание.

Это – часть документов, касающихся того, почему социология воспринималась как движение, а социологов записывали в диссиденты. История социологической науки – в решениях о создании ее институтов, в уникальных архивных материалах семинара Ю.А.Левады, действовавшего без малого 20 лет, в записках о социологических конгрессах, конференциях, обсуждениях, в переписке внутреннего и международного характера и других документах. В предисловии к разделу приводится солидный список архивов, которые были просмотрены составителем, включая личные архивы социологов. Известно, что такого рода материалы хранились до недавнего времени недостаточно бережно и многое, к сожалению, было утрачено. Тем более ценно то, что собрано, профессионально обработано, систематизировано и – главное – опубликовано.

Читая книгу, поражаешься, сколько же почти детективных историй сопровождало становление и развитие советской и современной российской социологии. Но все-таки книга читается с большим интересом не по этой причине. Она актуальна по содержанию, хорошо, неравнодушными людьми составлена и отредактирована, оснащена научным аппаратом. Ее выход почти совпал по времени с примечательным событием – 30-летним юбилеем Института социологии РАН, под грифом которого она и издана. При этом ее издание само стало событием в мире обществоведения: совсем не часто у нас теперь выходят столь солидные книги по истории той или иной науки. Хорошо бы продолжить исследование истории общественной и научной мысли в том же стиле, не навязывающем некую систему представлений о недавнем, памятном еще многим прошлом, а предполагающем самостоятельную работу ума над представленными многообразными и неоднозначными материалами.

* Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах / Отв. ред. Г.С.Батыгин. Ред.-сост. С.Ф.Ярмолюк. СПб.: Русский христианский гуманитарный ин-т, 1999. 683 с.

Источник: А.И.Волков. Социология как наука и движение. (Рецензия на книгу:
Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах
/ Отв. ред. Г.С.Батыгин. Ред.-сост. С.Ф.Ярмолюк. СПб.: Русский христианский
гуманитарный ин-т, 1999.) // Вестник РАН. 2000. № 4. С.344–348.