ПИСЬМО РАБОТНИКА ГАЗЕТЫ «ИЗВЕСТИЯ» А. БЕГИЧЕВОЙ И.В. СТАЛИНУ О ЗАСИЛЬЕ «ВРАГОВ-КОСМОПОЛИТОВ» В ИСКУССТВЕ

8 декабря 1948 г.

Товарищ Сталин!

В искусстве действуют враги. Жизнью отвечаю за эти слова.

На творческой конференции московских драматургов, критиков и деятелей театра (29 и 30 ноября)¹ были враждебные вылазки против партийных советских пьес и спектаклей. В «умном» докладе А. Борщаговского был дан старт для нового организованного нападения на народное искусство².

Докладчик и некоторые выступавшие замаскированные формалисты, эстеты и западники довольно неприкрыто пытались сделать вывод, что:

1. Советская драматургия, идейно и художественно беспомощная, не принята народом и не нужна ему.

2. Театры переживают очередной кризис.

3. Русские драматурги Ромашов, Леонов, Погодин, Первенцев, Суров, Вирта, Софронов, Нилин, Слепян и др. производят идейно убогие, художественно примитивные пьесы без «нужной интеллигентности в фактуре и ткани пьес и без психофизического комплекса в психологическом раскрытии героя» (Борщаговский). Он же заявил, что Софронов в своих пьесах не готов к обличению действительности (!), амнистирует советских дураков.

Докладчик ловко столкнул лбами драматургов и театры. Между ними возникла грызня и обоюдные обвинения в «провале» сезона. Критика осталась в стороне. Они обвинители³.

Главным виновником провала оказалась «директивность» (режиссер Каверин) и «наглое вмешательство в драматургию даже работников Райкома» (!) (режиссер Попов и драматург Малюгин).

Грубой ревизии подверглось награждение сталинскими премиями пьес: «Великая сила», «Хлеб наш насущный», «В одном городе». Их пытались расценить как идейно-художественный брак, который народ не желает смотреть⁴.

Малюгин открыто взял под защиту пустые развлекательные пьесы, в которых до предела оглуплены наши советские люди, особенно партийные руководители: «Таймыр», «О друзьях товарищах», «Не от мира сего». Автор западнической пьесы «Дорога на Нью-Йорк», сценария — плагиата из американского, пьесы «Старые друзья», где вместо комсомольцев переодетые гимназисты, и книжки о Хмелеве, порочной по своим концепциям, — Малюгин восхищен спектаклем «Счастье» потому, что в нем «наличествует подлинная правда, люди живут без квартир» (!).

Враждебно настроенные к советскому новому искусству люди утверждали, что МХАТ и Малый театр в тупике и что их «катастрофа» происходит от того, что они работают над низкопробным материалом вроде пьес Софронова, Сурова, Вирта и т.д. Но о театрах Красной Армии, Камерном, Вахтангова, где идут ненужные народу пьесы, пошлые и процветают низкопоклонничающие перед западными образцами методы игры, — не говорилось. А эти театры требуют к себе пристального внимания⁵.

Многие из выступавших (Каверин, Попов, Малюгин, Борщаговский, Берсенев) скорбели о падении театров, об утере ими перспективы, об отсутствии жанров, стилей и новых форм. С горечью вспоминали добрые старые времена свобод в искусстве, когда кипели творческие силы и создавались шедевры (это, очевидно, имелись в виду времена расцвета деятельности Мейерхольда и тайного исповедания жрецами искусств откровений Троцкого в искусстве и литературе).

Заключительное слово докладчик посвятил разносу выступления художественного руководителя Малого театра — Зубова, взявшего под горячую защиту советскую драматургию, которая дышит солнечной верой и любовью в нашу жизнь, Борщаговский назвал выступление Зубова профсоюзным⁶.

Попов (худ[ожественный] рук[оводитель] Театра Красной Армии) требовал свободы запрещенных пьес, которые его именно и устраивают. Советских актеров он назвал циниками «в хорошем смысле слова потому, что они хотят играть людей, а не советских ангелов с крылышками»⁷.

Многое можно увидеть в стенограммах, но дух отношения к делу выражался в отдельных репликах, в дружной обструкции тем, кто пытался повернуть конференцию на верный партийный путь.

Виновники дезориентации театров, растерянности и молчания крупных драматургов, молчание прессы — группа «ведущих» критиков, замаскированных космополитов, формалистов, занимающих основные позиции в критике, направляющих мнение недалеких руководителей даже таких газет, как «Советское искусство» и «Известия». Их главари: Юзовский, Мацкин, Гурвич, Альтман, Бояджиев, Варшавский, Борщаговский, Гозенпуд, Малюгин. Эти критики поднимают низкопробные пьесы, пристраивают в театры таких пасквилянтов на нашу действительность, таких ловкачей и дельцов, как: Масс, Червинский, бр[атья] Тур, Прут, Фин, Ласкин и проч.⁸

Космополиты пробрались в искусстве всюду. Они заведуют литературными частями театров, преподают в ВУЗах, возглавляют критические объединения: ВТО, Союза Писателей, проникли в «Правду» — Борщаговский, в «Культуру и жизнь» — Юзовский, в «Известия» — Бояджиев, Борщаговский и т.д.⁹

Эта группа крепко сплочена. Скептицизмом, неверием, презрительным отношением к новому они растлевают театральную молодежь и людей недалеких, прививая им эстетские вкусы (чему, кстати, очень помогают пошлые заграничные фильмы, заливающие экраны, низкопоклонничество перед Западом, отрицательное отношение к явлениям нового в нашей жизни).

Мацкин дал сигнал в «Советском искусстве» для похвалы порочной пьесы «Все мои сыновья» — Бояджиев в двух газетах «Советское искусство» и «Известия»¹⁰ выступил против нового прочтения «Бесприданницы» Малым театром, расценив это как рецидив вульгарного социализма. Борщаговский заявил, что никто из уважающих себя критиков не будет писать рецензии на дрянную пьесу Софронова «Московский характер»¹¹.

Примеров можно найти множество.

Бороться с ними трудно. Они уважаемы и занимают ответственные посты. Людей, осмелившихся выступать против них, подвергают остракизму через своих приверженцев и ставленников во всех нужных местах, создают вокруг протестующих атмосферу презрения, а их принципиальную борьбу расценивают как склочничество.

Вокруг советских партийных пьес сознательно устраиваются заговоры молчания. На спектакли «Великая сила», «Хлеб наш насущный», «Обида», «Московский характер» эти знатоки не рекомендовали писать рецензии, а в газете слушались их «квалифицированных советов». Стремление привлечь в газету новых авторов (Вагин, Иосилиани, Бегичеву, Войткевич и др.¹²) настораживало «профессионалов», и они убеждали руководство газеты в безграмотности, беспомощности этих авторов, говоря, что неприлично помещать рецензию Бегичевой на пьесу Сурова «Обида», т.к. это же не рецензент и ничего не понимает в искусстве. Положительная рецензия на «Обиду» была снята. Подобные приемы повторяются и с другими людьми.

Украина хорошо помнит Борщаговского — повивальную бабку искусства, удушившую при рождении не один народный талант (Корнейчук знает это хорошо), его они пытались ликвидировать как бездарность.

Все эти космополиты-деляги не имеют любви к советскому «мужичьему» (Юзовский о Леонове) искусству. У них нет национальной гордости, нет идей и принципов, ими руководит только стремление к личной карьере и к проведению европо-американских взглядов о том, что советского искусства нет. Эти «тонкие» ценители страшно вредят, тормозят развитие искусства.

В театральной искусствоведческой науке еще хуже, чем было недавно в биологической. Все теории тут зиждутся на идеалистической философии и эстетике. До сих пор в печати не был дан достойный отпор вреднейшей книге Сахновского о режиссуре и псевдонаучным трудам Маркова, Волкова, Малюгина и им подобных¹³.

Самое страшное, что вредительская работа этой группы как раковые метастазы глубоко распространилась по всему телу искусства. Ее не ликвидируют. Уличенные на одном месте, эти «идеологи» не предаются суду как бракоделы, а, отсидевшись понемногу, перекочевывают в другие места, хотя их брак — это часто исковерканные человеческие жизни.

Бывший редактор газеты — Ильичев не печатал в «Известиях» [членов] группы формалистов и эстетов (Юзовский, Бояджиев, Мацкин)¹⁴, за что про него распускали злобные сплетни, обвиняли его в антисемитизме, ограниченности, бездарности. Сейчас эта группа ловко и настойчиво влияет на малоопытных и слабых людей и через них проникает в газеты и журналы.

За последнее время чуждые элементы действуют в искусстве смелее. Особенно после смерти тов. Жданова. Сейчас они злорадствуют, что мол-де после разгрома в музыке некому писать ни музыки, ни критических статей. Отсиживаясь, они ждут, что их снова позовут, т.к. писать некому. И действительно новых, честных критиков они не пропускали никуда, клевеща, что таковых в стране нет¹⁵.

*   *   *

Обращаюсь к Вам, товарищ Сталин, потому, что мои многочисленные сигналы на летучках расценивают как результат плохого неуживчивого характера, личной заинтересованности, некультурности. С моими предложениями о своевременных оценках новых и интересных явлений искусства не считаются, хотя формально мне отведен участок театра. Дважды уже пытались уволить из газеты за отсутствие квалификации и «политиканство»¹⁶. Для рецензии на пьесу Сурова «Обида» потребовали найти квалифицированного автора, хотя мою рецензию признали правильной.

Подобные характеристики создают ставленники, «свои люди» «уважаемых» авторов, естественно возмущенных, что в центральной газете сидит какая-то невежда, мешающая им проводить свою линию. Кажется мне, что наш ответственный секретарь Сутоцкий, раньше работавший в ИМЭЛе, как и многие честные люди, попал под влияние эстетов, поэтому поддерживает этих «квалифицированных» авторов и не рискует доверяться молодым.

Товарищ Сталин!

Личных интересов я уже не имею. Мне 50 лет. Жизнь прожита. Даже мое богатырское здоровье больше не выдерживает той борьбы, которую честно веду с врагами в искусстве всю свою сознательную жизнь. Лично я ничего не достигла, потому что меня хоть и считали везде талантливой, но отовсюду изгоняли за нетерпимый характер¹⁷.

Иголкой копаю колодезь, но тем радостнее бывает, когда вдруг брызнет из него животворная вода, если Ваше око направляется в ту сторону.

Пьесу Ромашова «Великая сила», Сурова — «Обида», Софронова — «Московский характер», Леонова — «Ленушка» считаю достижением в драматургии, созданием новых путей в советском народном искусстве¹⁸. За них боролась открыто, зная, что за мною стоит человек, в чистое ленинское учение которого я верую и исповедую всем сердцем и умом. Это и давало мне убеждение в моей правоте и силу в борьбе. Как я радуюсь, что не ошиблась.

Биография¹⁹

Из крестьян, украинка. Вдова. 50 лет. 33 года работаю в искусстве. 10 лет — артистка и режиссер Государственного Украинского театра — Березиль (выгнали).

3 года — художественный руководитель и организатор Украинского театра в Москве (театр разогнали, меня выгнали).

8 лет — художественный руководитель записей творчества народов СССР на фабрике звукозаписи ВРК (выгнали, восстала против уничтожения записей народного творчества и выступления Горького) под видом брака.

4 года — лит[ературный] сотрудник «Известий (последние 2 года не печатают). Дважды пытались уволить.

2 года ходила без работы — нигде не брали.

Закончила с отличием два института — Музыкально-драматический им. Лысенко в Киеве (режиссура) и Литературный институт ССП им. Горького в Москве.

Я та женщина, которая по Вашему распоряжению записывала на пленку украинские народные песни на Украине.

8 декабря 1948 г. БЕГИЧЕВА АННА

На первом листе документа вверху над текстом вписано от руки синим карандашом: «От Бегичевой А.». В правом верхнем углу штамп: «Ц.К.В.К.П.(б) 64027. д. 6. 12 мая 1948 [49 переправлено на 48]. Подлежит возврату в Техсекретариат ОБ». Внизу под текстом более поздние делопроизводственные штамп и роспись.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 237. Л. 75—81. Машинопись. Подпись-автограф.

Цитируется в отрывках: Костырченко Г. В плену у красного фараона. М., 1994. С. 183-185.

¹ Имеется в виду конференция, проведенная 29—30 ноября 1948 г. под эгидой Агитпропа ЦК. См. также документы №№ 97, 98, 112.

² Часть абзаца начиная со слов «В «умном» докладе...» на полях отчеркнута синим карандашом вертикальной чертой.

³ Две последние строки абзаца на полях отчеркнуты синим карандашом вертикальной чертой.

⁴ Абзац на полях отчеркнут синим карандашом вертикальной чертой.

⁵ Здесь и далее подчеркнуто синим карандашом. Абзац, начиная с подчеркнутых слов, на полях отчеркнут синим карандашом вертикальной чертой.

⁶ Абзац, за исключением первой строки, на полях отчеркнут синим карандашом вертикальной чертой.

⁷ Последние две строки абзаца на полях отчеркнуты синим карандашом вертикальной чертой.

⁸ Часть абзаца, включающая перечисление фамилий, на полях отчеркнута синим карандашом тремя вертикальными чертами.

⁹ Последние две строки абзаца на полях отчеркнуты синим карандашом вертикальной чертой.

¹⁰ Эта часть абзаца на полях отчеркнута синим карандашом вертикальной чертой.

¹¹ Последняя фраза абзаца на полях отчеркнута синим карандашом вертикальной чертой.

¹² Часть абзаца начиная со слов «На спектакли «Великая сила» и до слов «Войткевич и др.» на полях отчеркнута синим карандашом вертикальной чертой.

¹³ Последняя фраза абзаца на полях отчеркнута синим карандашом тремя вертикальными чертами.

¹⁴ На полях поставлен знак «X».

¹⁵ Две последние фразы абзаца на полях отчеркнуты синим карандашом двумя вертикальными чертами.

¹⁶ Эта фраза на полях отчеркнута синим карандашом вертикальной чертой.

¹⁷ Последние три строки абзаца на полях отчеркнуты синим карандашом вертикальной чертой.

¹⁸ Начало абзаца на полях отчеркнуто синим карандашом двумя вертикальными чертами.

¹⁹ Подчеркнуто автором письма. Дополнительно подчеркнуто синим карандашом.

Источник: Сталин и космополитизм. 1945—1953.
Документы Агитпропа ЦК. М.: МФД: Материк, 2005, с.196-200.