И.А. Тугаринов

«ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЛОМ» И ГЕОХИМИЯ

Апологетическое описание нашей истории 20–30-х гг. не давало возможности анализировать реальный процесс развития науки в СССР. Сейчас, когда открылись архивы и стали доступны многие материалы, приводится, в качестве первого шага, в дополнение к восторженной информации о победах обнародовать данные о недостатках, трагедиях и преступлениях, а также осветить взгляды на ситуацию в науке той эпохи ряда ее деятелей, сохранивших способность критически оценивать происходящее. Осмысление полной картины и даст возможность провести в будущем взвешенный и беспристрастный анализ. На этом же — первом — этапе исследования, зная уже результаты прямого и грубого вмешательства догматических форм марксизма и репрессивного аппарата в науку в области генетики, физиологии и кибернетики, необходимо выявить подобные явления в других дисциплинах, обратив особое внимание на структуры, осуществлявшие эти воздействия.

В области наук геохимического цикла политические методы их преобразования, хотя и не привели к катастрофе, как в упомянутых дисциплинах, однако оказали значительное негативное влияние на лидеров геохимии, на структуру и функционирование ее научных учреждений и научных общественных организаций (не только на кадры, но и на материальную базу), а также на моральное состояние сообщества ученых, стиль научного мышления и стиль научных публикаций. Даже первоначальное описание всех этих факторов и их последствий потребует публикации большого объема, а в этой статье мы ограничимся тем, что отметим основные кризисные ситуации, сказавшиеся на развитие наук геохимического цикла, и покажем некоторые их последствия в период 1927—1937 гг., остановившись и на событиях исторического фона, оказавших значительное воздействие на развитие науки в нашей стране.

«Научный потенциал дореволюционной России не "уступал потенциалу передовых стран Запада", — отмечает П. В. Волобуев. — После Октября, когда наука избавилась от бюрократических пут и стала самоуправляемой, он заработал в полную силу. Если бы не массовые репрессии тридцатых годов... Многое из того, что мешает ей (советской науке. — И. Т.) двигаться вперед, зародилось в тридцатые годы. И укрепляло свои позиции вплоть до пятидесятых. Именно тогда усилилось вмешательство административно-бюрократического аппарата в дела науки, брали верх некомпетентность, охранительно-идеологические тенденции».¹ Все это испытала на себе и геохимия — наука, зародившаяся в XX в. и находившаяся в описываемый период в стадии становления и потому особенно чувствительная к внешним воздействиям. Возможно, в этот период геохимия и не смогла более четко организационно отделиться от минералогии из-за того, что привходящее обстоятельства нарушали естественный процесс становления дисциплины. Именно поэтому в данной работе описываются и некоторые геолого-минералогические организации, в рамках которых развивалась геохимия.

Геохимические исследования развивались во всех имевшихся тогда формах организации науки: в научных обществах, в ведомственной, академической и вузовской науке и в создаваемой структуре Коммунистической академии и связанных с ней учреждений. К 1929 г. в СССР сформировалось несколько центров геохимических исследований. В Москве работа велась в Институте прикладной минералогии. ВСНХ СССР (ИМП), организованном в 1923 г. на базе национализированного частного петрографического института и возглавляемом Н. М. Федоровским. В Ленинграде исследования велись в созданном А. Е. Ферсманом в 1927 г. на базе отделов Комиссии по изучению естественных производительных сил страны АН СССР (КЕПС) Институте геохимии АН СССР (ГЕОХИ),² а также в геохимических подразделениях Радиевого института, руководимого В. И. Вернадским, и в Биогеохимической лаборатории АН СССР (БИОГЕЛ), созданной в 1928 г. В. И. Вернадским на основе отдела живого вещества КЕПС.³ Были также и некоторые другие исследовательские ячейки: в Геологическом комитете в Ленинграде (Б. Г. Карпов), в Московском отделении Геологического комитета (Л. В. Пустовалов),⁴ в Одессе (Е. С. Бурксер),⁵ Свердловске и некоторых других городах страны. Работы велись в ряде высших учебных заведений. Среди них заметно выделялись исследования, проводимые в Институте минералогии, петрографии и кристаллографии Московского университета (П. П. Пилипенко)⁶ и Ленинградском политехническом институте (Ф. Ю. Левинсон-Лессинг).⁷ Активное обсуждение проблем геохимии велось в старейшем, основанном еще в 1817 г. Российском минералогическом обществе в Ленинграде.⁸

Хотя до 1929 г. развитие науки протекало в весьма тяжелых материальных условиях, сообщества ученых имели по крайней мере определенную автономию в области методологии. Развитие марксистской науки реализовалось путем создания специальных исследовательских и учебных заведений. В 1918 г. была основана Социалистическая академия. В резолюции XII съезда РКП(б) (1923 г.) отмечалась необходимость оживить работу научной коммунистической мысли, «сделав центром этой работы Социалистическую академию, расширив объем ее деятельности за пределы обществознания. Социалистическая академия должна теснейшим образом связаться в своей работе с научно-исследовательской деятельностью различных учреждений и органов (вузы, комуниверситеты, наркоматы и т. п.), постепенно превращаясь в научно-методологический центр, объединяющий всю научную работу.⁹ Таким образом, сфера ее деятельности распространялась и на естественные науки. В этом же году Социалистическая академия была переименована в Коммунистическую академию. «Комакадемия является высшим всесоюзным ученым учреждением», — говорилось в утвержденном в 1926 г. Положении о Комакадемии,¹⁰ т. е. она имела статус, аналогичный присвоенному в 1925 г. Академии наук СССР. Функции марксистских высших учебных заведений выполняли Институты красной профессуры и коммунистические университеты.¹¹

В то же время и Академия наук СССР, получив в 1927 г. новый (первый советский) устав, утвержденный Совнаркомом СССР, имела большие права, и ее статус высшего научного учреждения СССР вновь был подтвержден. При Совете Народных Комиссаров СССР была создана Комиссия по содействию работам АН СССР во главе с А. С. Енукидзе, которая напрямую связала Академию с правительством. Большую роль стал играть Комитет содействия индустриализации страны — общественная организация, в которую вошли многие известные ученые и на которую также опиралась Академия. Казалось, создались условия для нормального развития науки.

Однако к 1927 г. в руководстве страной значительно усилилась бюрократическая система, созданная Сталиным, стимулировавшая развитие псевдомарксистской догматики в подведомственных организациях. Насаждаемое бюрократией соперничество ученых традиционной школы и ученых левого направления постепенно усиливалось и превращалось в соперничество учреждений ВСНХ, к которым относился Институт прикладной минералогии, и академических учреждений.

Раздел сфер влияния был естественно сложнее. Явно выделялось противостояние ученых Москвы, где находилась Коммунистическая академия и где большую роль играли сотрудники ведомственных институтов, и Ленинграда, где ученые Академии доминировали. В апреле 1927 г. состоялось совещание инициативной группы московских деятелей науки, положившее начало созданию Всесоюзной ассоциации работников науки и техники для содействия социалистическому строительству (ВАРНИТСО) — организации, которой предстояло стать застрельщиком разгрома сообщества ученых традиционного направления. В совещании участвовали А. Н. Бах — директор Химического института им. Л. Я. Карпова и член Коллегии Научно-технического управления ВСНХ СССР (НТУ ВСНХ) Б.И. Збарский — заместитель директора этого же института, а также заместитель председателя Президиума Коллегии НТУ ВСНХ А.Я. Вышинский — ректор I МГУ (и будущий Генеральный прокурор СССР), Ф.Н. Петров — глава Ученого комитета при ЦИК СССР, В. М. Свердлов — председатель НТУ ВСНХ, А.А. Ярилов — председатель Бюро съездов Госплана СССР.¹³ В основном это были представители сформировавшегося за десятилетие бюрократического аппарата управления наукой, который созданием ВАРНИТСО начинал окончательный этап подчинения науки своему диктату. Геохимическая наука оказалась под ударом сил бюрократии, так как ее два главных организатора и научных лидера В. И. Вернадский и А. Е. Ферсман были одновременно лидерами всей академической науки, отстаивающей свою автономию и остатки академических свобод.

На совещании инициативной группы говорилось о необходимости укреплять московскую группу ученых, связав ее с провинцией, которая также противостоит Академии наук СССР. В обсуждавшейся записке В. М. Свердлова «Общее настроение ученых и технической интеллигенции», в частности, обвинялся вице-президент АН СССР геохимик акад. А. Е. Ферсман в «двуличной позиции» и противодействии планированию в АН СССР в составе группы реакционных ученых вместе с С. Ф. Ольденбургом (непременный секретарь АН СССР) и Я. С. Эдельштейном (профессор Геолкома).¹⁴ В. М. Свердлов писал в этой записке: «...в последнее время в связи с выбором вице-президентом Академии академика Ферсмана начинает проявляться большая активность Академии наук, а в связи с тем, что после юбилейных торжеств (200-летия Академии. — И. Т.) ей была создана широкая популярность и она получила возможность непосредственных сношений с президиумом ЦИК союзных республик и автономных областей — ее значение в стране несомненно выросло. Есть стремление к монополии по организации экспедиций, международных выступлений от имени советской науки, организации международных съездов...». «Мы считаем необходимым изменить устав Академии в таком смысле, чтобы она не являлась замкнутой организацией, с одной стороны, а с другой стороны, чтобы избрание академиков не находилось бы в зависимости от "бессмертных", а в нем принимали бы участие более широкие круги лиц».¹⁶ «Против создания Комитета содействия индустриализации страны необходимо организовать выступления в печати. Помимо статей необходимо дать директивы госорганам — не давать заданий этому комитету».¹⁷ «Программа и тактика на ближайшее время сводится к тому, чтобы: ослабить связь Академии наук с союзными республиками и автономными областями, вместе с тем изменить ее устав в вышеуказанном смысле... для укрепления Общества ученых (будущее ВАРНИТСО. — И. Т.) и для укрепления научно-исследовательских правительственных учреждений — давать в дальнейшем больше правительственных заданий (этим учреждениям.— И. Т.)».¹⁸ «...В целях политического влияния на ленинградских ученых помимо создания Бюро при Госплане организовать мощное отделение Госплана в Ленинграде».¹⁹ Рекомендации эти были выполнены. В 1930 г. по постановлению ЦИК и СНК СССР создается секция науки в секторе науки и культуры Госплана СССР.²⁰ А вопрос с ленинградским отделением Госплана был решен еще более кардинально: в 1934 г. Академия наук была переведена в Москву, что, как видно из приведенной цитаты, имело политические причины.

«Заслушав доклады тт. Свердлова, Пржеборовского и Гендлера об общественно-политических группировках среди научной и технической интеллигенции, инициативная группа приходит к необходимости различать следующие основные течения: 1. Группа активных советских работников, идейно солидарных с коммунистической партией и советской властью. 2. Группа промежуточных и колеблющихся. 3. Группа противников советской власти, тайно или явно враждебных социалистическому строительству».²¹

В отношении каждой группы была выработана соответствующая тактика действий. В приложенном к протоколу заседания инициативной группы «Анализе» для группы работников «чистой науки, наивно верящих в возможность отделения науки от политики, ненавидящих советскую власть, но умывших руки и не вмешивающихся активно в общественно-политическую жизнь, занятых по преимуществу своими специальными научными и техническими интересами»,²² предлагалось «использовать всячески ошибки и промахи руководящей верхушки этой группы для того, чтобы поколебать их авторитет не только за пределами их науки, но и внутри их специальности, поскольку их научный авторитет часто строится на рекламе и ложном гипнозе имен... не прямой непосредственный удар по ней, но по их окружению и той массе, которая может их поддерживать».²³ Как видим, последующие удары именно по массе ученых планировались уже в 1927 г., задолго до «Шахтинского дела» (1928), до дел «Промпартии», «Трудовой крестьянской партии», «Союзного бюро РСДРП» (1930—1931) и других менее известных дел, по которым были репрессированы многие ученые и деятели народного хозяйства. Разработанная тактика использовалась и в отношении В. И. Вернадского, которого не удалось ни репрессировать, ни скомпрометировать. Поэтому репрессировалось его окружение: были высланы его сотрудник Л. С. Сергеевич, его родственница Е. П. Супрунова, арестованы его ученики и сотрудники Б. Л. Личков, А. К. Болдырев, В. В. Аршинов, Б. К. Бруновский, В. А. Зильберминц, А. М. Симорин, ближайший друг Д. И. Шаховский и мн. др.²⁴

13 февраля 1928 г. устав ВАРНИТСО был утвержден Постановлением СНК СССР, а в апреле прошла конференция ВАРНИТСО, утвердившая Президиум во главе с акад. А. Н. Бахом, ответственным секретарем стал В. М. Свердлов.²⁵ По всей стране организовывались отделения ВАРНИТСО. Будучи всего лишь общественной организацией, постоянно расширяя свой состав за счет беспартийных, она сыграла роль голоса научной общественности для прикрытия попытки расформирования Академии под видом ее реорганизации и ужесточения контроля над всеми научными организациями.

После XV съезда ВКП(б) (1927) — съезда коллективизации и подготовки наступления социализма по всему фронту — и XVI конференции ВКП(б) (апрель 1929 г.), отвергнувшей попытки Рыкова, Бухарина и Томского провести умеренные темпы развития промышленности, принявшей, кроме того, резолюцию о чистке в партии,²⁶ а также после июльского (1928). Пленума ЦК ВКП(б), отметившего необходимость ускорения темпов и совершенствования форм подготовки научных кадров,²⁷ было принято Постановление ЦК ВКП(б), в котором говорилось о необходимости обратить внимание на «создание условий, обеспечивающих подготовку коммунистов — научных работников высокой научной квалификации, п р о д в и ж е н и е (разрядка моя. — И. Т.) подготовленных коммунистов на научную работу во все научно-исследовательские организации, вузы, втузы...».²⁸

Продвижение часто не вполне компетентных «выдвиженцев» вызывало противодействие ученых, что в свою очередь вело к усилению давления на них по требованию, в частности, руководителей ВАРНИТСО. Наиболее крупная попытка сопротивления ученых была связана с выборами в Академию в 1929 г., когда были провалены рекомендованные государственным аппаратом и общественными организациями кандидатуры А. М. Деборина, Н. М. Лукина, В. М. Фриче. Однако они все же стали академиками в результате организованного под давлением и в нарушение устава Академии повторного голосования, одним из организаторов которого был А. Н. Бax, заявивший на заседании Академии, что «лучше нарушить устав, чем быть банкротами» перед государством.²⁹ В связи с результатами выборов на заседании ВАРНИТСО А. Я. Вышинский предложил реорганизовать Академию.³⁰

В феврале 1929 г. в газетах «Правда» и «Известия» появилась резолюция ВАРНИТСО, касающаяся Академии: «Академия наук в настоящее время еще находится во власти реакционных традиций и кастовой ограниченности. Благодаря этому при наличии крупных работ отдельных академиков она не сумела связать свою работу с нуждами и потребностями Социалистического строительства и не является организацией, руководящей научной жизнью Союза. Творческая научно-исследовательская работа после Октября пошла в значительной мере мимо Академии наук. ВАРНИТСО считает необходимым настаивать на полной реорганизации Академии наук. Устав Академии наук, ее состав, а также ее роль и место в общей системе научной работы Союза должны быть поставлены на обсуждение широкой общественности».³¹ Эта кампания привела в дальнейшем к уходу А. Е. Ферсмана с поста вице-президента АН СССР и другим последствиям.

Наступление ВАРНИТСО велось не только на уровне высшего государственного аппарата, но и в коллективах институтов с использованием ячеек ВАРНИТСО и партийных органов. Так, общее собрание ячейки ВКП(б) при Институте прикладной минералогии и металлургии и Нефтяном институте, «заслушав доклад председателя коллегии НТУ В. М. Свердлова и выступление в прениях А. Н. Баха, считает необходимым указать на следующие моменты в работе Президиума НТУ, касающиеся институтов по минеральному сырью (прикладной минералогии и нефтяного): при проведении руководством НТУ политики расслоения технической интеллигенции, в особенности горного инженерства, и борьбы против реакционных и контрреволюционных элементов АН (КЕПС) и части Геологического комитета использование институтов по минеральному сырью с обеспеченным коммунистическим влиянием, долженствующим являться базой политического влияния партии на этом участке, не имело места. Вместо использования им создали невозможность работать в области горного дела».³² В резолюции также указывалось на монополизацию Геолкомом изучения месторождений, на то, что дирекция Геолкома стремится превратить институты в подсобные учреждения, т. е. те же мотивы, что звучали в обвинениях ВАРНИТСО против Академии. Таким образом, под видом политической борьбы шла и экономическая борьба за государственные заказы и лидирующую роль в науке конкретных учреждений.

После публикации в печати материалов «Шахтинского дела» ВАРНИТСО особенно активизировалось. В передовой первого номера 1929 г. журнал «ВАРНИТСО» писал: «Пролетарская интеллигенция нашего Союза совместно с той частью нашей интеллигенции, которая с самого начала восприняла советскую власть, начинает вести борьбу с еще сильным правым крылом верхушечной интеллигенции за влияние над середняком. Благодаря воздействию всей левой части интеллигенции и улучшившимся экономическим условиям середняк отходит из-под влияния правых представителей научной и технической мысли.

Однако укрепление позиций левой части интеллигенции вызывает активное настроение правой части ее. (Логика усиления классовой борьбы. — И. Т.). Шахтинский процесс в Донбассе, изобличивший правые инженерно-технические силы в контрреволюционном выступлении, политика правой профессуры, неприемлющей «кухаркиных детей» не только в качестве научной смены, но и вообще в вузах, головановщина в мире искусства, ведущая политику против советской общественности в театральном мире, — все это характеризует нарастающую активность правых элементов.

Все это вместе взятое привело левую часть интеллигенции к решению организационно противопоставить свою идеологию активным выступлениям правых. 1,5 года тому назад была создана боевая организация левой интеллигенции ВАРНИТСО... Первые шаги деятельности ВАРНИТСО показали, что обстановка работы Ассоциации более трудна, чем можно было это предположить. Самый факт создания Ассоциации произвел расслоение в среде интеллигенции, и правая часть ее повела борьбу с ВАРНИТСО, угрожая служебному положению и научной работе членов Ассоциации. Ряд лиц, отчасти, из боязни политически отмежеваться от правых, ушли из Ассоциации. Часть оставшихся, не находя форм конкретной работы, предалась сомнениям. Пришлось в многочисленных заседаниях, дискуссиях и спорах выковывать основные методы предстоящей работы ВАРНИТСО».³³ В организационном плане ВАРНИТСО говорилось, что оно «ставит основной задачей содействие социалистическому строительству путем вовлечения широких масс квалифицированных научных и технических сил, идеологически близких этому строительству, а также идеологическое воспитание середняцкой части интеллигенции» борьбу с правой идеологией и продвижение пролетарского молодняка».³⁴

Если ВАРНИТСО занималось пропагандой марксистско-ленинской науки, разоблачением врагов и выработкой теоретических задач преобразования существующих научных институтов на основе своего понимания марксизма-ленинизма, Коммунистическая академия вела также и активную работу по созданию системы собственных научных учреждений. К 1930 г. в ее составе работали институты экономики, аграрный, мирового хозяйства и политики, советского строительства и права, философии, литературы, языка и искусства, истории, а также естествознания. Затем был образован Институт техники и технической политики.³⁵ С увеличением числа естественнонаучных институтов была создана Ассоциация институтов естествознания. Начал создаваться и Институт генезиса минералов и горных пород, в основном путем отделения от Института прикладной минералогии нескольких лабораторий.³⁶

К ноябрю 1930 г. в системе институтов Комакадемии работало 176 старших научных сотрудников, 77 младших, всего 253. В Институте естествознания — 62 старших научных сотрудника, 18 младших.³⁷

В 1931 г. система институтов красной профессуры (самостоятельная система марксистских вузов) была объединена с Комакадемией.³⁸ В совместной резолюции Президиума Комакадемии, Ассоциации институтов естествознания Комакадемии и естественного отделения институтов красной профессуры планировалось организовать Геологический институт Комакадемии на базе Института генезиса минералов с задачами содействия учреждения ВСНХ в решении проблем эволюции Земли и т. д. Говорилось и о приеме слушателей на отделение геологии и минералогии в институт красной профессуры,³⁹ т. е. формировался особый марксистский вуз геологического направления.

Одной из задач Комакадемии, сформулированной в ее уставе 1926 г., была «борьба за строгое проведение точки зрения диалектического материализма как в обществоведении, так и в естественных науках, разоблачение пережитков идеализма», для решения которой она должна была развивать и пропагандировать собственные исследования, привлекая к ним родственные учреждения и отдельных научных работников марксистов.⁴⁰ Реально же борьба велась непосредственно путем проверки деятельности институтов других ведомств, контроля их планов и т. д., что отражалось в постановлениях правительственных органов. Так, в 1931 г СНК РСФСР отмечал необходимость «усиления со стороны Коммунистической академии методологического контроля и руководства работой научно-исследовательских учреждений».⁴¹ Это касалось, естественно, и деятельности ее естественнонаучных учреждений. Характеризуя работу Ассоциации институтов естествознания Комакадемии, П. Бондаренко писал в 1931 г.: «Институт генезиса минералов и горных пород (долженствующий превратиться в Геологический институт Комакадемии) в своих планах выделил ряд узловых проблем, касающихся методологии горно-разведывательного дела... Институт организует свою работу по линии методологического контроля над целым рядом отраслевых институтов ВСНХ, в частности Институтом строительных материалов, Институтом прикладной минералогии, Институтом удобрений, Институтом нефти. По некоторым институтам рассмотрены планы (Институт цветметразведки, Институт прикладной минералогии). По заданию ВСНХ было проведено обследование положения промышленных и научно-исследовательских учреждений по редким элементам... Институт начал консолидировать вокруг Комакадемии коммунистические кадры геологов, оформлять Общество геологов-марксистов... По заданию Ленинского райкома ВКП(б) обследованы научно-исследовательские учреждения Ленинского района»⁴². Этот институт был организован в 1930 г. Помимо контроля и методологии он занимался и лабораторными и полевыми исследованиями: вел эксперименты по синтезу минералов, разрабатывал методики химического анализа рудного сырья, изучал геологическое строение Урало-Кузбасса, Монголии и других районов, разрабатывал проблемы технологии минерального сырья и даже вел эксперименты по глубокому колонковому бурению.⁴³ Директором института стал Н. М. Федоровский, а заместителем и главной действующей фигурой — Д. Е. Перкин, работавший до этого заместителем директора Института прикладной минералогии.⁴⁴ Институт затем стал называться Институтом геологии и минералогии Комакадемии (ГЕОМИН).⁴⁵ В ГЕОМИН перешли многие сотрудники ИПМ, в частности акад. Н. Д. Архангельский. В нем работали Ф. И. Абрамов, А. А. Блохин. С. С. Быстров, С. Ф. Глинка, Э. М. Зборовский, Е. В. Копченова, Б. Н. Некрасов, А. С. Олешко, Е. В. Рожкова, И. Ф. Самсонов, Н. Д. Соболев, Ф. И. Сыромятников и др.⁴⁶ В 1931 г. в ГЕОМИНе работало 30 человек.⁴⁷ Территориально институт и помещался рядом с Институтом прикладной минералогии — на другой стороне Ордынки, в доме № 29. В 1932 г. он был передан в систему Наркомтяжпрома, а в 1934 г. слит с Институтом прикладной минералогии в единый Институт геологии и минералогии,⁴⁸ преобразованный в 1935 г. во Всесоюзный научно-исследовательский институт минерального сырья (ВИМС),⁴⁹ существующий и поныне. В литературе деятельность этого института отдельно от ИПМ — ВИМС практически не упоминается. В опубликованных материалах Комакадемии его работа практически не рассматривается, однако, как и другие институты Комакадемии, он оказал свое влияние на развитие геологических наук.

Планировалось и дальнейшее расширение его деятельности и всей Комакадемии. На вторую пятилетку было намечено развернуть 13 новых естественных институтов Комакадемии, в том числе Институт химии.⁵⁰ Но, видимо, к 1932 г. контроль за всей естественной наукой был установлен столь надежный, что надобность в специальных альтернативных марксистских учреждениях отпала и естественные институты были переданы в ведение соответствующих наркоматов,⁵¹ хотя и сохранили в планах идеологическую и методологическую тематику. В отношении ГЕОМИНа это отмечают Н. М. Федоровский и Д. Е. Перкин.⁵²

Об обстановке в институтах Комакадемии свидетельствует оценка деятельности Института генезиса минералов и горных пород директором Ассоциации институтов естествознания Комакадемии Э. Я. Кольманом, который отметил следующие недостатки в его работе в 1931 г: 1) институт еще не развернул работу по критике антиленинских и антимарксистских теорий по линии минералогии и геологии; 2) слабо поставлена работа с учебниками и специальными техническими журналами; 3) отмечается перегруженность плана второстепенными вопросами; 4) институт не участвует в журнале «Марксистско-ленинское естествознание»; 5) издательская работа института не развернута; 6) коллектив полностью не охвачен соц. соревнованием и ударничеством. Сам институт не проводит соревнования с другими институтами.⁵³ По свидетельству сотрудницы института Е. Б. Копченовой⁵⁴, в выступлении при создании института И. Д. Перкин мягко формулировал задачи: будем пытаться с новых позиций освещать геологические проблемы, приблизить систему геологических представлений к диалектическому материализму. Говоря о взглядах В. И. Вернадского, он указывал, что, несмотря на отдельные идеалистические представления, В. И. Вернадский, как и А. Е. Ферсман, являются стихийными материалистами и вносят большой вклад в науку. Однако в тематический план института на 1933 г. была включена тема «Идеализм в минералогии (Критика теорий академика В. И. Вернадского)», в рамках которой предполагалось обеспечить «критику враждебной методологии в минералогии и геохимии (идеализм, витализм как основа концепций Вернадского)». Исполнение темы было поручено Ф. И. Абрамову, Э. М. Зборовскому, Д. Е. Перкину и П. Вышинскому,⁵⁵ т. е. Н. М. Федоровский не участвовал. Задачи критики идеалистических концепций в геохимии ставились даже в таких прикладных темах, как например «Генетические типы вторичных руд Халиловского района».⁵⁶ С резкой критикой работ В. И. Вернадского выступили и философы Комакадемии А. М. Деборин⁵⁷ и А. А. Максимов,⁵⁸ а также биолог Д. Новогрудский.⁵⁹

Наряду с развитием сети научных учреждений Комакадемия, как и ВАРНИТСО, вела пропаганду марксистской теории, способствовала созданию обществ материалистов (физиков, математиков, биологов, врачей-психоневрологов и т. д.). В резолюции Всесоюзной конференции марксистско-ленинских научных учреждений по докладу О. Ю. Шмидта «Задачи марксистов в области естествознания» (апрель 1929 г.) ставилась задача «добиться идеологической гегемонии среди передовых естественников в СССР, оказывая всяческую поддержку близким нам по своей идеологии».⁶⁰

Отмечалось, что «необходимо решительное усиление внимания к вопросу о расширении кадров марксистов-естественников и о закреплении их на научной работе».⁶¹ «Конференция считает недостаточной пропаганду марксистского естествознания среди широких масс, которая велась до сих пор, что давало возможность захвата части научно-популярной деятельности кругами, враждебными марксизму. Следует приступить к энергичному проведению этой пропаганды как путем руководства литературой и преподавательской работой, так и созданием музеев по пропаганде материалистического естествознания при Комакадемии и аналогичных учреждений в союзных республиках и крупнейших научных центрах».⁶² Естественно, что последовало ужесточение руководства издательской и преподавательской работой и дальнейшее вытеснение всех, кто считался неправоверным марксистом. Приходится повторить, что речь шла в эти годы не о марксизме, а о его с каждым годом все более выхолащиваемом и упрощаемом варианте, неприемлемом для грамотного естествоиспытателя.

В области геологических наук также было создано (весной 1930 г.) общество геологов-марксистов в составе 32 человек, «в большинстве только что окончивших высшую школу».⁶³ Во главе общества стояли Н. М. Федоровский и Д. Е. Перкин, а среди его членов было много сотрудников ИПМ и ГЕОМИНа. В числе обсуждавшихся докладов была и традиционная тема «Критика теории Вернадского», а также ряд других тем, связанных с геохимией, в том числе «Критика теорий Джоли». Обсуждались и вопросы организации геологоразведочной службы, а также доклады типа «Геологические основы библейской истории».⁶⁴

Полевым отрядам ГЕОМИНа вменялось в обязанность «производить вербовку членов общества на периферии»,⁶⁵ общество постепенно росло и затем влилось во Всесоюзное научное инженерно-техническое общество геологов (ВНИТОГЕО). Необходимо отметить, что в отличие от коллег-биологов геологам удавалось давать отпор наиболее разрушительным ультралевым тенденциям. Член общества, сотрудник ГЕОМИНа Ф. И. Абрамов дал резкий ответ экстремистски настроенным представителям СЕДИГЕРАНА (Сектора диалектики геологоразведочных наук ЦНИГРИ (Центрального научно-исследовательского геологоразведочного института в Ленинграде, преемника Геолкома)), пытавшимся «учинить погром геологической науки», объявив все существующие геологические теории «метафизическими, перерастающими в идеализм», или «вульгарным буржуазным эмпиризмом».⁶⁶ Однако господствовавшие в Комакадемии весьма левые взгляды в отношении к науке все же отражались на созданном при ней обществе и ее руководителях.

В 1932 г. в журнале Комакадемии «За марксистско-ленинское естествознание» выступил директор Института прикладной минералогии Н. М. Федоровский. По сравнению с другими статьями, публикующимися в этом журнале, критические замечания Н. М. Федоровского выглядят достаточно мягкими, хотя, чтобы высказать даже их, ему пришлось обвинить А. Е. Ферсмана и его школу в не совершенных ими грехах и высказать ряд диких для нашего времени положений. Например, критикуя номенклатуру минералов с научной точки зрения, он заявил: «Помимо реакционности по существу номенклатура еще реакционна и по самой форме, так как заставляет нашу молодежь заучивать в названиях минералов названия бывших царей, министров, генералов и тому подобных деятелей старого режима».⁶⁷ Главным же его обвинением в адрес традиционного сообщества ученых является отсутствие помощи народному хозяйству, что просто неверно, особенно по отношению к школе А. Е. Ферсмана, исследовавшей с начала 20-х гг. ряд месторождений, ставших важными источниками сырья для промышленности. Но Н. М. Федоровский писал: «Минералогия как наука развивалась со времен Октябрьской революции в старых центрах совершенно вне задач построения социализма в нашей стране. Одно течение — биогеохимической школы — занялось главным образом вопросом так называемой биосферы, процессами минералообразования при действии организмов, уйдя в значительной мере в область биологии. Это биологическое построение привело школу к своеобразному витализму... Другая ветвь — геохимическая откола — концентрировала свою работу вокруг драгоценных камней старой России, химии планет и звезд... В это время социалистическая промышленность бьется над разрешением вопросов о создании собственной сырьевой базы для основных отраслей, как черная и цветная металлургия, как химическая и строительная промышленность. Конечно, химия планет и звезд — интереснейшая проблема, но этапы нашего строительства 1923–1928 гг. выдвигали несколько другие требования даже к самой теоретической науке. Понятно, что работы Академии наук по изучению производительных сил страны в части минерального сырья дали самый ничтожный эффект сравнительно с теми огромными количествами средств и кадров, которые были затрачены на изучение вышеперечисленных вопросов».⁶⁸

Н. М. Федоровский цитирует акад. И. М. Губкина: «До самого последнего времени научная деятельность Академии наук представляла как бы одинокий, тихий остров среди бушующих волн (революционного творчества».⁶⁹ Этот легко воспринимаемый отрицательный образ было нетрудно навязать не очень искушенным в науке читателям журнала, и он играл свою роль в общественной поддержке жесткой реорганизации научных учреждений. Но ведь обвинения Н. М. Федоровского оказались не очень далекими от обвинений печально знаменитого А. Я. Вышинского на процессе «Промпартии». Он писал в журнале «Научный работник»: «Мною была сформулирована сущность этой его (Рамзина) преступной деятельности в таких (словах: ...институт занимался тем, что не нужно для социалистического строительства, и не занимался тем, что нужно для социалистического строительства...».⁷⁰ Таковы были обвинения в адрес Л. К. Рамзина, директора Теплотехнического института, и других ученых, для которых эти обвинения закончились трагически. Так что в другой ситуации и обвинения Н. М. Федоровского могли бы кончиться иначе для В. И. Вернадского, А. Е. Ферсмана и их коллег. Пока же они вели к бесконечным реорганизациям и создавали стереотип подозрительного отношения к науке и ученым. Сложившись, такой стереотип наносил ущерб и тем, кто участвовал в его создании. Неоднократно страдал от таких реорганизаций и Институт прикладной минералогии, директором которого был Н. М. Федоровский.

Н. М. Федоровский писал председателю ВСНХ В. В. Куйбышеву: «Как Вам известно, по роду своей работы Институт соприкасается с деятельностью целого ряда родственных институтов и организаций, а отсюда столь частые попытки к нездоровому разграничению работ, размежеванию, и т. п. — вещам, которые вызывают нездоровую обстановку и чрезвычайно неблагоприятно отражаются на текущей работе»,⁷¹ — и просил, чтобы во время его отъезда на XV мировой геологический конгресс не проводились реорганизации института.

Другие институты, директора которых не были так тесно связаны с правительством, как Н. М. Федоровский, подвергались столь многократным реорганизациям, что в том, куда в конце концов попала какая-то лаборатория, историку даже разобраться трудно. Но главное, что реорганизации сопровождались переездами и уничтожением оборудования, библиотек, коллекций, о чем свидетельствуют материалы к докладу Комитета по высшему техническому образованию при ЦИК СССР, направленному в 1933 г. А. С. Енукидзе и В. М. Молотову,⁷² где отмечалось, например, что Строительный институт два раза переезжал в неприспособленное под него помещение, при переездах были разрушены лаборатория грунтов, кабинет конструкций, строительных работ и геологический. При переезде погибла богатейшая и редчайшая геологическая коллекция профессора Павлова, собиравшего ее в течение 30 лет в Мексике, Канаде, Африке.⁷³ Хотя все это создавало тяжелые условия работы, исследования продолжались и развивались и в академических, и в ведомственных институтах и вузах. Помогали не только страх репрессий, но и энтузиазм молодых и верность науке уже опытных ученых, и позитивная часть усилий организаторов науки, которая подробно отражена в советской литературе⁷⁴ и не является предметом данной статьи.

Помимо реорганизаций деятельность научных учреждений осложняло и давление в кадровых вопросах. Как заявил в 1929 г. на V Съезде Советов председатель Президиума Комакадемии М. Н. Покровский, «наука должна быть в руках у пролетариата, для этого у пролетариата есть все данные, есть даже свой молодняк, из которого можно подготовить ученых. В настоящем году вузы кончают 4 тыс. рабфаковцев, и нет никакого сомнения, что из них можно подобрать несколько сотен будущих научных исследователей. Пролетариат имеет все данные, чтобы забрать науку в свои руки, он должен забрать, ибо без нее он не произведет социальной революции, не осуществит социалистического хозяйства...».⁷⁵ Для реализации этой задачи принимались постановления, требующие от ведомств «более решительно выдвигать на руководящую работу в научно-исследовательские учреждения молодые кадры научных работников, поставив задачей орабочивание состава научно-исследовательских, учреждений и борьбу с классово и идеологически чуждыми элементами среди сотрудников научных учреждений...».⁷⁶ С возмущением констатировалось, что во многих научных учреждениях «процент дворян; служителей культа и буржуазии» слишком высок, в отдельных институтах доходит до 70 %.⁷⁷ Исправлялись эти недостатки методом чисток, увольнений по анкетным данным, а освобождавшиеся места заполнялись членами ВКП (б), комсомольцами и «социально близкими» сотрудниками. В 1929 г., в состав Академии было избрано 42 человека, в том числе 8 коммунистов. Помимо них в учреждениях Академии тогда насчитывалось всего 11 членов партии из 1500 сотрудников. После широкого приема в аспирантуру и кадровых изменений в институтах в 1930 г. в Академии работало уже 100 коммунистов, а в 1931 — 220.⁷⁸ В ГЕОХИ (ЛИГЕМ) в 1931 г. были приняты первые члены ВКП(б) — 2 сотрудника и 1 аспирант, а также 3 комсомольца. В 1933 г. число членов партии возросло до 13, а комсомольцев — до 9. Всего с 1931 по 1933 г. численность сотрудников увеличилась на 11 человек (с 71 до 82), а аспирантов — на 25 (с 4 до 29),⁷⁹ и, кроме того, часть новых сотрудников была принята на места ушедших. Однако, к счастью, стопроцентного замещения старой интеллигенции не произошло. Руководству института удалось сохранить многих ученых дворянского происхождения, в том числе таких, как Е. Е. Костылеву, Б. П. Кротова, П. Н. Лабунцова, Г. Г. Леммлейна, О. М. Шубникову, И. Д. Борнеман-Старынкевич, а также таких, как К. А. Ненадкевич (сын служителя культа) или В. В. Щербина (сын почетного гражданина) и др.⁸⁰ Хотя уровень подготовки студентов 30-х гг. и был значительно ниже дореволюционного и даже конца 20-х гг., в то же время и среди «выдвиженцев» оказалось много талантливых людей, ставших позднее известными учеными. Среди геохимиков можно назвать имена К. А. Власова и В. И. Герасимовского, биографии и статьи которых в 1936 г. попали в богато изданную с ярко-красной обложкой книгу «Сборник научных работ комсомольцев Академии наук СССР».⁸¹

Чистка коснулась и руководства Академии наук СССР. Во время чистки аппарата Академии наук только за лето 1929 г. из 269 проверенных были уволены 78 сотрудников.⁸² На мартовской сессии Академии наук 1930 г. был избран новый Президиум АН СССР. «После обнаружения правительственной комиссией по чистке аппарата политических документов непременный секретарь — академик С. Ф. Ольденбург распоряжением правительства был снят. Вице-президент академик А. Е. Ферсман подал в отставку, каковая была принята».⁸³ Очередное кадровое изменение, обсуждавшееся ВАРНИТСО еще в 1927 г., было реализовано и отразилось на судьбах геохимии. Все научные и организационные таланты А. Е. Ферсмана сконцентрировались теперь на развитии геохимического и минералогического институтов АН СССР, объединенных в 1932 г. в Ломоносовский институт, новое здание которого уже строилось в Ленинграде.⁸⁴ А. Е. Ферсман активно организовывал точки роста геохимии в Хибинах, на Урале и других районах страны. В частности. Уральский филиал Института прикладной минералогии в Свердловске, оснащенный гораздо лучше создаваемого А. Е. Ферсманом Геохимического института в рамках Уральского филиала АН СССР, А. Е. Ферсман готов был принять под свое руководство. В записке в государственные органы А. Е. Ферсман, покритиковав деятельность Уральского института прикладной минералогии, писал, что институт «по типу и задачам своей организации имеет целью комплексное изучение минерального сырья с целью доведения его до использования, т. е. носит в значительной степени характер геохимического изучения... Учитывая, что Институт прикладной минералогии в Свердловске является (таким образом) уже ячейкой, работающей в известном направлении, Уральский филиал (АН СССР) считал бы правильным связать его работу с развитием Геохимического института АН, так как только такая полная увязка позволит в достаточной степени усилить это учреждение и дать ему то необходимое руководство, без которого его работа в значительной степени страдает. С другой стороны, наличие в нем уже готовых кадров, молодых сил, знакомых с Уралом, работающих с успехом в области ряда горно-химических проблем, позволяет, таким образом, не дублировать работу и организацию, а создать единый сильный институт, который под сильным научным руководством Академии наук, с одной стороны, и под промышленным контролем — с другой, мог бы ответить на самые великие проблемы, стоящие на очереди перед промышленностью Урала».⁸⁵ Эта записка показывает, что критика не всегда в те годы была односторонней, что А. Е. Ферсман мог не только критиковать, но и пытаться завладеть организацией, созданной Н. М. Федоровским и входящей в сферу его интересов.

Тем временем в Москве был значительно подорван один из центров геохимических и минералогических исследований высшей школы. Вот как пишет об этом В. И. Вернадский в записке, направленной в группу геологических наук АН СССР. «В настоящее время — этим летом — нанесен новый удар преподаванию минералогии и научной работе в этой области в нашей стране. Удар нанесен мимоходом, внезапно, без всякого обсуждения и решения. Я думаю, что те, которые это сделали, не хотели этого, просто не поняли, что творят. Разрушен и разрушается один из немногих крупных центров научной работы по минералогии в нашей стране, Минералогический институт Московского университета. Хотя он не получил после революции новых сколько-нибудь значительных материальных улучшений и сейчас не стоял на высоте современной науки — все же это был живой, растущий центр научной работы, самый значительный в высшей школе нашей страны... Все здание минералогического кабинета отнято от университета и научная работа в нем совершенно прекращена. Исследовательский институт по минералогии закрыт, часть профессоров ушла, оставшиеся стеснены в научной работе не только благодаря той системе, какая сейчас проводится в высшей школе, в которой необходимость исследовательской работы и преподавателей, и студентов не признается нужной. Я не хочу здесь подвергать эту систему какой-нибудь критике, хотя считаю ее анахронизмом в XX веке и пагубным заблуждением, но я оставляю это в стороне, ибо и при ее существовании Минералогический институт мог бы не быть разрушен...

Весь институт занят сейчас натаскиванием студентов, массовым преподаванием чуть не тысячи людей в узких рамках программы без достаточного оборудования и без достаточно квалифицированного преподавательского состава... Лаборатория превращена в элементарную лабораторию даже не высшей, а средней школы...

Музей сохранился, но в то же помещение вдвинут другой музей бывшей Горной академии».⁸⁶

Разгром Минералогического института МГУ произошел в рамках разгрома всего геологического факультета, который в 1930 г. был преобразован в самостоятельный Московский геологоразведочный институт.

«Это было совершено летом, когда профессора были на летней научной работе и, вернувшись, они узнали, что они являются профессорами Геологоразведочного института и что от Московского университета отняты его вековые коллекции, — отмечал В. И. Вернадский. — Заседание геолого-минерало-петрографической группы (АН СССР. — И. Т.) единогласно постановило послать телеграмму в университет, что Академия считает правильным, чтобы исторически важная минералогическая коллекция оставалась в г. Москве и была доступной для публики, но что если университет останется при своем решении сложить ее в пустую церковь, то Академия немедленно возьмет ее в Петроград, чтобы сохранить ее для науки... В это время крупный ученый, академик А. Д. Архангельский понял, что он сделал, и под этим впечатлением подписал заявление мое и академика А. Е. Ферсмана о необходимости сохранить коллекцию за Московским университетом. Это заявление нам удалось напечатать в одной из газет...».⁸⁷

Конечно, эти преобразования, нанося огромный вред, не могли не подорвать весь фронт геологической науки. Работающие в науке люди (вернее, оставшиеся в ней) новыми тяжкими усилиями выправляли положение, в отсутствие приборов, на одном энтузиазме решали поставленные задачи, добывали славу своим организациям. Так и МГРИ, построенный на развалинах геолфака МГУ, постепенно стал полноценным вузом, выпустив много известных ученых. Позже был восстановлен и геологический факультет МГУ, но цена, заплаченная за эти результаты, могла бы быть совсем иной.

Положение в самой Академии наук В. И. Вернадский также оценивал негативно. В своей записке 1933 г. в Президиум АН СССР он писал: «Академии известна та плохая обстановка, маломощность научной работы, в которую поставлена моя лаборатория. Академия не дала мне до сих пор в течение; семи лет неустанных с моей стороны стараний нужной для моей работы обстановки. Я не скрывал и никогда не мирился с этим, пользуясь каждым случаем для выявления действительного положения дел, на каждом шагу на это указывая. Я поставлен в Академии в положение научной работы худшее, например, чем средний ученый-экспериментатор захудалого немецкого научного учреждения».⁸⁸

В то время, в 1933 г., возникли определенные перспективы улучшения положения ряда ленинградских академических учреждений. Началась постройка химической лаборатории Академии наук, куда планировалось перевести лаборатории ряда институтов, что должно было произойти в 1935 г. Однако решение о переезде Академии наук в Москву отодвинуло эти надежды. «Перенос Академии наук из Ленинграда в Москву застает научный состав Академии врасплох, совершенно к нему неподготовленным... Переход Академии наук из Ленинграда в Москву может вылиться, — считал В. И. Вернадский, — с одной стороны, в превращение ее в мощный центр научной работы, обладающий всей совокупностью орудий научной работы XX века,—в Академию XX века, но может явиться началом ее разрушения и распадения».⁸⁹ К счастью, последнего не случилось, хотя и первое было реализовано далеко не полностью. При переезде институты получили приличное помещение, средства на закупку оборудования. Произошло значительное обновление состава за счет москвичей, одновременно происходил и рост численности кадров. Оставшиеся в Ленинграде ученые перераспределились по ленинградским институтам. Геохимики частично влились в Радиевый институт, во ВСЕГЕИ, частично в другие учреждения. В то же время увольнения при переезде и перераспределение сотрудников сильно затрудняют выявление тех, кто в эти годы был арестован или уволен по политическим мотивам. Таких было немного, но приближался 1937 г. Этот и последующий год не только увели от научной работы, а часто и из жизни многих сотрудников ЛИГЕМ, ИПМ, бывшей Комакадемии и многих других организаций, но и нанесли новые сокрушительные удары по структуре геохимических организаций.

В мае 1937 г. на общем собрании Академии наук СССР ее непременный секретарь акад. Н. П. Горбунов говорил в докладе: «Перестройка Академии наук СССР, однако, тормозилась вредительской деятельностью врагов народа, орудовавших на самых различных участках науки... Врагам удалось провести в Академии наук и в бывшей Комакадемии большую подрывную работу, дезорганизовавшую ряд научных институтов... Это сказалось... в Почвенном институте, директор которого Полынов, недавно назначенный Президиумом Академии, оказался участником контрреволюционной организации. Одно из основных контрреволюционных гнезд было в Институте истории науки и техники, который возглавлял Бухарин...».⁹⁰ В заключение Н. П. Горбунов отметил бесспорные успехи советской науки, «особенно в области органической химии, математики, почвоведения, физиологии, геохимии, географии, языкознания и других наук». Успехи в области геохимии были действительно велики, и расформировывать ЛИГЕМ было, видимо, неудобно. Был избран другой путь — слияние с институтами геологического профиля. Причем сделано это было решением СНК СССР во время продолжительной болезни и В. И. Вернадского, и А. Е. Ферсмана, которые не могли протестовать.⁹¹

«Ухудшение положения минералогии в структуре Академии было создано в ноябре 1937 г. через три года пасую переезда Академии наук в Москву распоряжением Правительства. Путем, который для меня остался неясен, три института, существовавшие в отделении отдельно: Ломоносовский минералогический, Геологический и Петрографический были росчерком пера объединены в один огромный Институт с одним директором, — объяснял положение в своей записке «О положении минералогии» в Президиум АН СССР В. И. Вернадский. — Это было проведено без участия Академии, не обычным путем, насколько я мог выяснить, по инициативе лиц, которых теперь уже нет в живых: академика И. М. Губкина, академика А. Д. Архангельского и профессора Московского университета Г. Ф. Мирчинка. Это было тесно связано с подобной же реформой Московского университета, которая до сих пор на нем болезненно сказывается.

В Геологическом институте (ИГН. — И. Т.) после слияния трех институтов получилось неустойчивое состояние, которое продолжается и до сих пор. Согласившийся быть директором академик А. Д. Архангельский оказался в чрезвычайно затруднительном положении, окончившемся печально. В ночь с 16 на 17 июня 1940 г. он внезапно скончался в Узком (санатории АН СССР. — И. Т.) от кровоизлияния мозга.

Я считаю, что единственным выходом сейчас из положения — это вернуться возможно быстро к положению до постановления правительства 1937 г., необходимо восстановить отдельные Институты: Ломоносовский минералогический, Петрографический имени Ф. Ю. Левинсона-Лессинга и Геологический, который должен быть связан с стратиграфией и тематика которого должна быть рассмотрена отдельно».⁹² Так оценивал В. И. Вернадский ситуацию позднее — в 1943 г.

В 1937 г. в результате слияния институтов А. Е. Ферсман перестал быть директором самостоятельного института и оказался заведующим геохимическим отделом ИГН. Новый директор академик А. Н. Заварицкий подчеркивал, что для такого большого института, как ИГН, не нужен директор-академик, достаточно геолога-администратора: «При большой самостоятельности групп, кабинетов, лабораторий в деле научного руководства на долю руководителя единого института по части научного руководства в сущности ничего не остается. Было бы очевидной нелепостью иметь на месте директора большого ученого, лишенного возможности осуществлять научное руководство и потому, что этому препятствует чрезмерная разносторонность геологической работы во всем институте, и потому, что это руководство по отдельным частям института уже осуществляется другими крупными учеными, являющимися во многих случаях большими специалистами в своей области, чем руководитель всего института».⁹³ Тем самым он фактически признавал, что это объединение было ненужным. Интересна общая оценка института А. Н. Заварицким: «Геологический институт Академии наук — учреждение сравнительно молодое с очень неоднородными кадрами, в среднем ниже, чем во ВСЕГЕИ, очень бедная библиотека, хорошее оборудование, довольно широко распространен не совсем здоровый дух саморекламы, погоня за эффектом и кажущимся практицизмом».⁹⁴ Институт, взявший начало в 1928–1930-х гг., имевший в предыстории Геологический музей Петра Великого, все еще оставался молодым — в результате 10 лет беспрерывных реорганизаций и переездов. А «кажущийся практицизм и самореклама» — не следствие ли это обвинений конца 20-х гг. в недостатке практической значимости исследований?

К сожалению, призыв В. И. Вернадского вернуть три составляющих ИГН к самостоятельной жизни не получил признания и в послевоенные годы. Лишь в 50-е гг. ИГН разделился на ИГЕМ (Институт геологии, минералогии, петрографии и геохимии редких месторождений) и ГИН (Геологический институт), и позднее из него выделился. ИМГРЭ (Институт минералогии, геохимии и кристаллографии редких элементов).⁹⁵ А на базе БИОГЕЛ В. И. Вернадского был создан новый ГЕОХИ — Институт геохимии и аналитической химии им. В. И. Вернадского. Геохимия продолжала успешно развиваться, и обвинения В. И. Вернадского в витализме и прочих грехах остались в документах истории, а его идеи" определяют сегодня лицо геохимии, являются базисом решения труднейших экологических проблем, стоящих перед человечеством в наши дни.

В активе геохимии находятся и многие идеи А. Е. Ферсмана, других ученых, заложивших фундамент этого направления естествознания.

Какова же судьба Комакадемии, ВАРНИТСО и их органов, повлиявших столь мощно на развитие науки? Последние годы в печати о них говорилось мало, а в истории естествознания они почти не упоминались. В феврале 1936 г. вышло Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР о передаче учреждений и основного персонала Комакадемии в состав АН СССР, в которой были созданы институты экономики, мирового хозяйства и политики, истории, советского строительства и права, философии. Руководители ГЕОМИНа Н. М. Федоровский и Д. Н. Перкин и ряд других сотрудников были репрессированы.

Конечная дата исчезновения ВАРНИТСО даже осталась неизвестной. В справке Центрального архива народного хозяйства СССР приводится только конечная дата имеющихся документов — 20 марта 1937 г.⁹⁶ Журнал «Фронт науки и техники», совместный орган ВАРНИТСО и ЦК Союза работников высшей школы и научных учреждений, в 1937—1938 гг. уже не освещал работу ВАРНИТСО и его отделений, а в сентябре 1938 г. и он был слит с другим журналом, с августа 1939 г. наименование ВАРНИТСО исчезло с титульного листа журнала. Даже в архиве часть зарегистрированных документов ВАРНИТСО была позднее уничтожена. Например, проект доклада, написанного Д. А. Шепелем для ВАРНИТСО на тему «Всенародное содружество — внегосударственное и внеисповедное — во имя науки и совести», — таким хотел видеть ВАРНИТСО автор доклада и, вероятно, многие ученые страны. Но не те, кто его создавал, и не те, кто потом поставил резолюцию: «Доклад носит явно контрреволюционный характер». Текст доклада был уничтожен, о чем сообщает штампик «Выбыло», стоящий против очень многих материалов этого фонда,⁹⁶ их мы скорее всего никогда не увидим. И что особенно печально, видимо, многие авторы разделили судьбу своих материалов, среди них и те авторы, которые сыграли самую недобрую роль в развитии отечественной науки. На их место приходили новые люди, и волны преобразований, цель которых была далека от науки, еще не раз захлестывали различные научные направления и учреждения.

* * *

Изучение истории отечественной науки рассмотренного периода, анализ специфики процессов в различных научных сообществах страны в эти годы следует учесть при решении современных проблем советской науки. Наряду с негативным опытом подчинения науки упрощенным формам идеологии можно попытаться вычленить полезный опыт создания научной «сверхшколы» с полным набором структур — академий, институтов, вузов, научных обществ и т. д., действующих параллельно с существующими структурами, — которая могла бы при условии честной конкуренции с традиционной наукой показать и свои несовершенства, и свои преимущества. В дальнейшем, видимо, предстоит понять на примере этого периода, какое соотношение консервативных (охраняющих традиций) и революционных (преобразующих) сил необходимо для быстрого развития науки, насколько продуктивно развитие параллельных научных сообществ с различием в наиболее фундаментальных исходных принципах, каковы должны быть принципы их партнерства и формы контактов для взаимного обогащения и совместного принятия решений по поводу взаимодействия с окружающей общественной средой, средствами массовой коммуникации, государственной властью и т. д. Изучение этого периода еще раз доказывает необходимость распространить экологическое мышление, т. е. понимание особой сложности природных систем и недопустимость грубых широкомасштабных вмешательств в них, на общественные системы, такие как наука и культура. Применить к этим системам медицинский запрет — «не повреди» — на вмешательство в сложнейшие системы организма без длительных предварительных экспериментов на более простых системах. В организации науки такие эксперименты, видимо, необходимо вначале ставить на небольших научных сообществах: если ущерб и будет, то не катастрофический для науки в целом. Поэтому важно резко увеличить финансирование науки, с тем чтобы осознанно позволить на самых разных ее уровнях существование многих параллельных научных школ и сообществ, без чего нам едва ли удастся выбраться из состояния застоя науки, в котором она находилась и находится до сих пор. Именно на этом пути стоит искать выход, а не на пути разгона одних существующих сообществ и организаций и замены их другими. Какими бы привлекательными эти проектируемые сообщества ни выглядели сегодня, в будущем скорей всего окажется, что и в существующих есть много полезного, как это оказалось при рассмотрении итогов развития отечественной науки в 20-30-х гг.

Примечания

¹ Волобуев П. В. Если взглянуть правде в глаза // Соц. индустрия. 1988. 18 окт.

² Ферсман А. Е. Институт им. М. В. Ломоносова Академии наук СССР. М., 1932.

³ Вернадский В. И. Проблемы биогеохимии. М., 1980.

⁴ ВСЕГЕИ в развитии геологической науки и минерально-сырьевой базы страны. 1882—1982. М., 1982.

⁵ Памяти Е. С. Бурксера // Геол. журн. АН УССР. 1965. Вып. 5. С. 121.

⁶ Барсанов Г. П., Яхонтова Л. К. Сто лет кафедры минералогии в Московском университете// Веста. МГУ. 1970. С. 3–16.

⁷ Ленинградский горный институт за годы Советской власти. Л., 1971.

⁸ Соловьев С. П. Всесоюзное минералогическое общество и его роль в развитии геологических наук (к 150-летию со дня основания. 1817—1967). Л., 1967.

^9.Беляев Е. А. КПСС и организация науки в СССР. М., 1982. С. 22.

¹⁰ Там же.

¹¹ Советская интеллигенция (История формирования и роста, 1917—1965 гг.). М., 1968. С. 108–112.

¹² Комков Г. Д.. Левшин Б. В., Семенов Л. К. Академия наук СССР: Краткий исторический очерк. М., 1977. Т. 2: 1917—1976.

¹³ ЦГАНХ, ф. 4394, оп. 1, ед. хр. 1, л. 119.

¹⁴ Там же, л. 101.

¹⁵ Там же, л. 107.

¹⁶ Там же, л. 115.

¹⁷ Там же, л. 116.

¹⁸ Там же, л. 117.

¹⁹ ВСЕГЕИ в развитии геологической науки...

²⁰ Беляев Е. А. КПСС и организация науки...

²¹ ЦГАНХ, ф. 4394, оп. 1, ед. хр. 1, л. 90.

²² Там же, л. 91.

²³Там же, л. 96.

²⁴ Микулинский С. Р. Несколько штрихов к портрету // Очерки развития историко-научной мысли. М., 1988. С. 241—260.

²⁵ Известия ВАРНИТСО. 1928. № 2.

²⁶ Соловьев А. А. Съезды и конференции КПСС. М., 1986.

²⁷ Беляев Е. А. КПСС и организация науки...

²⁸ КПСС о культуре, просвещении, науке: Сб. документов. М., 1963. С. 448.

²⁹ ЦГАНХ, ф. 4394, оп. 1, ед. хр. 33, л. 8.

³⁰ Там же.

³¹ Известия. 1929. 5 февр.

³² ЦГАНХ, ф. 3429, оп. 7, ед. хр. 22.88, л. 11.

³³ Социалистическое строительство и ВАРНИТСО // Журн. ВАРНИТСО. 1929. № 1. С. 1–2.

³⁴ Дунаев Б. Организационный план работы ВАРНИТСО // Там же. С. 1.

³⁵ Планы институтов Комакадемии // Вестн. Комакадемии. 1936. № 6. Приложения.

³⁶ Федоровский Н. М., Перкин Д. Е. Институт геологии и минералогии (ГЕОМИН) // Минеральное сырье. 1934. № 9. С. 1–3.

³⁷ Лобов И. Научные кадры Комакадемии // Фронт науки и техники. 1931. № 6. С. 64–71.

³⁸ Организация советской науки в 1926–1932 гг.

³⁹ Архив АН СССР, ф. 351, оп. 1, ед. хр. 153, л. 13—14.

⁴⁰ Организация советской науки... С. 233.

⁴¹ Постановление СНК РСФСР от 21.02.31 и Доклад НКРКИ о состоянии научно-исследовательского дела в РСФСР // ЦГАОР, ф. Р-7668, оп. 1, ед. хр. 338, л. 1.

⁴² Бондаренко П. Работа Ассоциации институтов естествознания // 3а марксистско-ленинское естествознание. 1931. № 2. С. 107.

⁴³ Бюллетень информационного отдела Президиума Комакадемии. 1931. № 22—23. С. 2.

^44. Архив АН СССР, ф. 351, oп. 1, ед. хр. 980.

⁴⁵ Федоровский Н. М., Перкин Д. Е. Институт геологии и минералогии...

^46. Архив АН СССР, ф. 351, оп. 1, ед. хр. 980, л. 1.

⁴⁷ Там же.

⁴⁸ Федоровский Н. М., Перкин Д. Е. Институт геологии и минералогии.

⁴⁹ Еремеев А. Н., Смирнова Н. Н. Всесоюзному научно-исследовательскому институту минерального сырья — 60 лет // Разведка и охрана недр. 1978. № 10. С. 7—10.

⁵⁰ Бюллетень информационного отдела...

⁵¹ ЦГАОР, ф. Р-7668, оп. 1, ед. хр. 960.

⁵² Федоровский Н. М., Перкин Д. Е. Институт геологии и минералогии.

⁵³ Институт генезиса минералов и горных пород // Бюл. информ. отд. Президиума Комакадемии. 1931. № 22–23. С. 33–35.

⁵⁴ Копченова Е. В. Личное сообщение. 30.10.88.

⁵⁵ Архив АН СССР, ф. 351, оп. 1, ед. хр. 980, л. 5.

⁵⁶ Там же.

⁵⁷ Деборин А. М. Проблема времени в освещении акад. В. И. Вернадского // Изв. АН СССР. Сер. 7. Отд. мат. и естеств. наук. 1932. № 4.

⁵⁸ Максимов А. А. О методе и содержании высказываний акад. В. И. Вернадского по философии // Изв. АН СССР. Отд. мат. и естеств. наук. Сер. геол. 1937. № 1.

⁵⁹ Новогрудский Д. Геохимия и витализм // Под знаменем марксизма. 1931. № 7–8.

⁶⁰ Резолюция II Всесоюзной конференции марксистско-ленинских научных учреждений по докладу О. Ю. Шмидта «Задачи марксистов в области естествознания» // Естествознание и марксизм. 1929. № 3. С. 213.

⁶¹ Там же. С. 214.

⁶² Там же.

⁶³ Архив АН СССР, ф. 351, ед. хр. 169, л. 1.

⁶⁴ Там же, л. 4–11.

⁶⁵ Там же, л. 9.

⁶⁶ Абрамов Ф. И. Реконструкция геологии СЕДИГЕРАНОМ ЦНИГРИ // Проблемы сов. геологии. 1934. № 5. С. 111—125.

⁶⁷ Федоровский Н. М. Критерии основных понятий минералогии // За марксистско-ленинское естествознание. 1932. № 2. С. 78.

⁶⁸ Там же. С. 87.

⁶⁹ Губкин И. М. Как изучались и как будут изучаться производительные силы // Вестн. АН СССР. 1931. № 6.

⁷⁰ Вышинский А. Я. Дело «Промпартии» // Науч. работник. 1930. № 11–12. С. 7–25.

⁷¹ ЦГАНХ, ф. 3429, оп. 7, ед. хр. 3781, л. 40.

⁷² ЦГАОР, ф. 8060, оп. 1, ед. хр. 11, л. 1–23.

⁷³ Там же. С. 23.

⁷⁴ Алексеев П. В. Революция и научная интеллигенция. М., 1987; Беляев Е. А. КПСС и организация науки...; Советская интеллигенция... М., 1968; Советская интеллигенция: (Краткий очерк истории. 1917–1975). М., 1977.

⁷⁵ Организация советской науки...

⁷⁶ Постановление СНК РСФСР от 21.02.31... С. 2.

⁷⁷Там же. С. 9.

⁷⁸ Комков Г. Д., Левшин Б. В., Семенов Л. К. Академия наук СССР... С. 67.

⁷⁹ Архив АН СССР, ф. 413, оп. 1, ед. хр. 68, л. 1.

⁸⁰ Там же, л. 6–8.

⁸¹ Сборник научных работ комсомольцев Академии наук СССР. М.; Л., 1936.

⁸² Известия. 1929. 4 сент.

⁸³ Зеленко В. А. Реконструкция Всесоюзной академии наук // Науч. работник. 1930. № 11–12.

⁸⁴ Ферсман А. Е. Институт им. М. В. Ломоносова...

⁸⁵ Ферсман А. Е. Записка 09.05.33 // ЦГАОР, ф. Р-7668, оп. 1, ед. хр. 1078, л. 14.

⁸⁶ Вернадский В. И. Записка в группу геологических наук АН СССР. 30.01.31 // Архив АН СССР, ф. 518, оп. 1, № 319, л. 1–5.

⁸⁷ Вернадский В. И. О положении минералогии: Записка в Президиум АН СССР // Там же, оп. 1, ед. хр. 324, л. 46.

⁸⁸ Вернадский В. И. Записка в Президиум АН СССР. 03.03.33 // Там же, л. 10.

⁸⁹ Вернадский В. И. Записка о переходе Всесоюзной Академии наук из Ленинграда в Москву. 03.08.34 // Архив АН СССР, ф. 518, оп. 1, ед. хр. 324, л. 28.

⁹⁰ Общее собрание АН СССР // Известия. 1937. 21 мая.

⁹¹ Письма В. И. Вернадского к А. Е. Ферсману. М., 1985. С. 182, 186.

⁹² Вернадский В. И. О положении минералогии... л. 45–46.

⁹³ ЦГАОР, ф. Р-7668, оп. 1, ед. хр. 960, л. 19.

⁹⁴ Заварицкий А. Н. Соображения об организации геологических работ в Академии наук: Записка 1939 г.//Архив АН СССР, ф. 1612, оп. 2, ед. хр. 26, л. 4.

⁹⁵ Лаверов Н. П., Рехарский В. И., Сафонов Ю. Г. Полувековой юбилей ИГЕМа АН СССР // Сов. геология. 1980. № 12. С. 1–6.

⁹⁶ ЦНАХ ЦГАНХ, ф. 4394, оп. 1. Описание фонда.

Источник: И.А.Тугаринов. «Великий перелом» и геохимия
// Репрессированная наука, Л.: Наука, 1991, с.146–162.

_______________

© И.А.Тугаринов