Н. Л. Кременцов

ОТ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА ДО... МЕДИЦИНЫ

© Н.Л.Кременцов

Если б исследователи нашей страны обратили на этот предмет должное внимание, то можно быть заранее уверенным, что открылось бы; многое, что доселе находилось под спудом тайны.

М.Е. Салтыков-Щедрин.
История одного города

Несколько сюжетов из истории отечественной биологии, предлагаемые вниманию читателей, объединяются не только временем, на протяжении которого происходили описываемые события, не только героями, действовавшими во всех эпизодах этой истории, и не только «Докладной запиской президенту Академии медицинских наук СССР академику Н.Н.Аничкову», публикуемой в Приложении (см. с. 103) и. иллюстрирующей эти события. Между ними существует более глубокая связь. Все затронутые сюжеты с разных сторон освещают то положение, в котором находилась советская наука в определенный период нашей истории и которое в последнее время стали обозначать выражением «репрессированная наука».

Массированные репрессии, обрушившиеся на советскую, биологию в период 1948–1952 гг., затронули практически все отрасли и направления исследований. Начавшись августовской сессией Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В.И.Ленина (ВАСХНИЛ), они прокатились почти по всем научным и учебным учреждениям, хоть, в какой-то степени причастным к биологии, независимо от их ведомственной принадлежности.

МОСКВА. 24 АВГУСТА – 10 СЕНТЯБРЯ 1948 г.

Утвердившись таким образом в самом центре, единомыслие градоначальническое неминуемо повлечет за собой и единомыслие всеобщее.
М.Е. Салтыков-Щедрин. История одного города

Августовская сессия ВАСХНИЛ послужила сигналом к широкомасштабной кампании по разгрому «идеалистической» биологии в Советском Союзе. Уже 24–26 августа состоялось расширенное заседание президиума Академии наук СССР, 4 сентября – президиума Академии педагогических наук РСФСР, 9–10 сентября – президиума Академии медицинских наук СССР.

Все эти заседания высших научных учреждений страны были посвящены внедрению «единственно верной», «материалистической» «мичуринской» биологии. Однако если сессия ВАСХНИЛ и заседание президиума АН широко освещались и стенограммы этих собраний были опубликованы, то заседания президиумов двух других академий прошли без особого шума. Стенограммы опубликованы не были, в печати появились лишь изложения и принятые постановления. Это не означает, что результаты этих заседаний оказались менее ощутимы для советской науки.

Рассмотрим некоторые последствия, которые повлекло за собой расширенное заседание президиума АМН СССР 9–10 сентября 1948 г. На этом заседании с докладом «Вопросы медицинской науки в свете решений сессии ВАСХНИЛ по докладу академика Т.Д.Лысенко» выступил академик-секретарь Отделения медико-биологических наук И.П.Разенков. Он, в частности, сказал: «Идейный разгром вейсманизма-морганизма в биологии осуществлен школой Мичурина–Лысенко. Нашей неотложной задачей является путем конкретного анализа в специфических областях медико-биологических специальностей вскрыть и начисто удалить все элементы идеалистической биологии. Этот анализ и эта критика должны быть подкреплены соответствующими организационными мероприятиями как в области структуры и кадрового состава некоторых академических учреждений, так и в области дальнейшего планирования научной работы Академии в целом».¹

Отметим сразу два чрезвычайно важных момента. Во-первых, формулируя задачи, стоящие перед Академией, Разенков говорит не об удалении «формально-генетического» направления исследований, а об устранении «идеалистической биологии». И, как будет показано ниже, это не синонимия и не случайная оговорка, а специально сформулированное положение. Во-вторых, в приведенной цитате четко определены два главных направления решения поставленной задачи: организационно-кадровые перестановки и изменение планов научно-исследовательской работы.

В качестве главных «объектов воздействия» Разенковым были названы два института: Институт эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности им. И.П.Павлова (ИЭФ) – директор института Л.А.Орбели и Институт экспериментальной биологии АМН СССР – директор А.Г.Гурвич. Докладчик заклеймил руководителей названных институтов и целый ряд их сотрудников за «недопустимое искажение вопросов генетики» и потребовал сделать соответствующие оргвыводы, заявив, к примеру: «Недопустимо, чтобы в Институте эволюционной физиологии продолжали работать сотрудники моргановского направления, в частности Мазинг, Канаев, Крышова».² Разенков предложил провести комплекс мероприятий по реорганизации деятельности упомянутых и некоторых других учреждений АМН.

На этом же заседании по поручению бюро Биологического отделения АН выступил акад. Е.Н.Павловский. Он огласил справку о выполнении (обратите внимание на оперативность) Постановления президиума АН СССР от 26/VIII 1948 г. «О внедрении мичуринского учения».³ В этой справке говорилось: «Продолжается пересмотр кадров и структуры учреждений АН; пересмотрен и представлен в президиум состав редколлегий всех(!) биологических журналов; проводится пересмотр всех(!) аспирантов, их руководителей и тематики аспирантских диссертаций».⁴ Примерно такие же мероприятия были запланированы и в Постановлении президиума АМН СССР.⁵

Обстановку на заседании в целом проиллюстрируем лишь двумя примерами. Академик Е.К.Сепп после длительного славословия в адрес «мичуринской» генетики и ее выдающихся достижений в области вегетативной гибридизации озадачил присутствующих вопросом: «...не надо ли теперь в некоторых случаях (при переливании крови. – Н.К.) учитывать также и определенные наследственные качества крови донора? (смех в зале)».⁶ Безусловно самой яркой на заседании была речь О.Б.Лепешинской: «Какое счастье! Наконец-то материалисты-диалектики победили, идеалисты парализованы и ликвидируются "как когда-то ликвидировались кулаки"... чтобы они не задерживали продвижения науки вперед... необходимо снять их со всех руководящих постов и проявить особую бдительность к кающимся, так как среди искренне кающихся могут быть и замаскированные, мимикрирующие люди, спасающиеся от ликвидации».⁷ Как показали дальнейшие события, несмотря на чрезмерную патетичность, в выступлении Лепешинской была верно схвачена суть намеченных мероприятий.

Как было принято в то время, участники расширенного президиума обратились с письмом к И.В.Сталину, в котором после выражения «глубокой любви и благодарности за постоянную заботу и помощь» советской науке, в частности, отмечалось: «В трудах Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина советская медицинская наука получила новую могучую опору для своего дальнейшего развития».⁸

ЛЕНИНГРАД. 17 СЕНТЯБРЯ – 20 ОКТЯБРЯ 1948 г.

Просвещение внедрять с умеренностью,
по возможности избегая кровопролития.
М.Е. Салтыков-Щедрин. История одного города

17 сентября 1948 г. состоялось расширенное заседание ученого совета ИЭФ, на котором Л.А.Орбели сделал доклад «Об итогах сессии ВАСХНИЛ». В этом сообщении Орбели информировал сотрудников института о сессии ВАСХНИЛ и расширенных заседаниях президиумов АН и АМН СССР,⁹ рассказал об обвинениях, выдвинутых лично против него и руководимого им коллектива. В проекте резолюции ученого совета по докладу, составленном комиссией под председательством парторга института А.А.Волохова, говорилось: «Руководство и коллектив института в целом безусловно повинны в том, что допускали до последнего времени проведение исследований формально-генетического характера (Р.А.Мазинг, И.И.Канаев, Л.В.Крушинский) и не приняли своевременно мер для их устранения».¹⁰ В проекте решения предлагалось «исключить из планов темы, имеющие отношение к лженаучному течению менделизма-морганизма» и «освободить от работы в институте старших научных сотрудников проф. И.И.Канаева и Р.А.Мазинг как представителей менделевско-моргановского направления в биологии и не оправдавших свое пребывание в институте»¹¹.

Отметим, прежде всего, что текст проекта полностью соответствует двум направлениям деятельности по изгнанию генетики из медицинской науки, сформулированным Разенковым. Необходимы только некоторые пояснения. В докладе Разенкова «критике» были подвергнуты работы С.Н.Давиденкова, Р.А.Мазинг, И.И.Канаева, Н.А.Крышовой, Л.В.Крушинского, однако ученым советом, точнее комиссией, готовившей проект решения, «на заклание» были определены лишь двое из этого списка.

Дело в том, что Л.В.Крушинский не был сотрудником ИЭФ,¹² а посему оргвыводы в его отношении были осуществлены по месту его основной работы – лаборатории динамики развития НИИ зоологии при МГУ (весь институт зимой 1948 г. был ликвидирован).

Академик АМН С.Н.Давиденков в 1948 г. в ИЭФ был лишь членом ученого совета. Поэтому в проекте решения предлагалось только ходатайствовать перед президиумом АМН об исключении его из членов совета и подвергнуть критике на заседании ученого совета его книгу «Эволюционно-генетические проблемы в невропатологии».

Что же касается Н.А.Крышовой, то, поскольку ей инкримировалось опубликование всего одной работы «формально-генетического характера», в проекте предусматривалось создание специальной комиссии по проверке ее научной деятельности «для решения вопроса о возможности оставления проф. Н.А.Крышовой на руководящей работе».¹⁴

После оглашения проекта резолюции начались прения. (И это не фигура речи!). Как это ни удивительно, на фоне общего единосогласия нашлись люди, которые выступили против(!) предложения об увольнении Мазинг и Канаева. Это были Н.Н.Трауготт и Л.Г.Лейбсон; Их поддержал Орбели. Однако за это предложение выступили А.А.Волохов, С.М.Дионесов (член партбюро, зам. главного редактора «Трудов института» и «Физиологического журнала»), А.М.Алексанян (зам. директора ИЭФ) и некоторые другие. Тогда Орбели предложил принять резолюцию в целом, а пункт о создании комиссии по проверке научной деятельности Крышовой распространить на Мазинг и Канаева. Это предложение было поставлено на голосование, и проект в целом с предложенной поправкой был принят единогласно.¹⁵

Изложенные события требуют еще одного пояснения. Дело в том, что помимо генетиков, умоминавшихся в докладе Разенкова и обсуждавшихся на заседании ученого совета, в ИЭФ работал еще один крупный советский генетик – заведующий орнитологической лабораторией А.Н.Промптов, однако его фамилия не фигурировала в списке обвиняемых. В своем докладе Разенков следующим образом охарактеризовал работы орнитологической лаборатории: «...показано огромное влияние воспитания на такие, казалось бы, неизменчивые, наследственно закрепленные формы поведения птиц, как гнездостроение, кормление ... Эта тематика почти совершенно отсутствует в других работах по генетике высшей нервной деятельности. Между тем совершенно ясно, что именно в этой области, как ни в какой другой, одно лишь „изолированное" изучение наследственно обусловленных форм высшей нервной деятельности неизбежно должно привести к неверным выводам»¹⁶.

Приведенная цитата свидетельствует либо о непонимании смысла работ Промптова, либо о сознательной их фальсификации. Исследования Промптова, выполненные с использованием классического метода генетики – гибридологического анализа были направлены, прежде всего, на разрушение неверного противопоставления «врожденного» и «приобретенного» в поведении. Эти исследования с очевидностью доказывали, что никаких «врожденных» форм поведения не существует. Поведение – результат онтогенетического развития, и любая форма поведения – гнездостроение, питание, забота о потомстве и пр. – представляет собой «сплав» различных двигательных актов, лишь некоторые из которых не подвергаются модификации в онтогенезе особи. Лишь о таких отдельных «моторных координациях», как называл их Промптов, можно говорить, что они жестко определяются генотипом особи и являются «врожденными».

Работы Промптова были уникальными как в методическом, так и в познавательном отношении. Чтобы не быть голословным, можно сослаться на мнение крупнейшего английского биолога Дж. Хаксли, посетившего в 1945 г. Колтуши и ознакомившегося с этими исследованиями: «Это, я; полагаю, единственная (в мире. – Н.К.) работа, посвященная генетике поведения диких видов птиц».¹⁷ По-видимому, этот отзыв был неизвестен Разенкову, поскольку он был бы достаточным основанием для уничтожения лаборатории и увольнения Промптова, как это случилось с двумя другими советскими генетиками, упомянутыми в той же статье Хаксли.¹⁸ Но он наверняка был известен Л.А.Орбели, чрезвычайно ценившему Промптова как ученого и человека. И Орбели не преминул воспользоваться возможностью «укрыть» явного «менделиста-морганиста», ученика С.С.Четверикова, Н.К.Кольцова и А.С.Серебровского от «мичуринских» инквизиторов. Об этом же свидетельствуют и материалы комиссии по обследованию ИЭФ (см. «Докладную записку...»).

Комиссия, созданная по решению президиума АМН СССР для проверки деятельности ИЭФ, прибыла в Ленинград в двадцатых числах сентября.

Чрезвычайно сложно, не имея рукописных материалов, оценить личный вклад отдельных членов комиссии в .составление докладной записки. Однако кое-что можно установить. Так, почти несомненно, что раздел «О состоянии идейно-политической и методологической работы в институте» составлялся или редактировался Ф.П.Майоровым. На экземпляре, имеющемся в нашем распоряжении, фраза о методологическом семинаре, руководимом Ф.П.Майоровым, отчеркнута и отмечена двумя вопросительными и восклицательными знаками. Аналогичные пометки имеются на экземпляре, хранящемся в фонде Л.А.Орбели. При просмотре же документов института, посвященных идейно-политической и методологической работе, никаких данных о подобных семинарах до сентября 1948 г. обнаружить не удалось.¹⁹

Далее, 16–17 октября в Ленинграде состоялось общее собрание действительных членов, членов-корреспондентов и научных сотрудников институтов Ленинградского объединения АМН СССР. На повестке дня был единственный вопрос «О заданиях институтов АМН СССР в свете [решений ВАСХНИЛ, расширенного заседания президиума AMH и актива руководящих научных и практических работников министерства здравоохранения».²⁰ На первом заседании выступил Л.А.Орбели. В числе других вопросов он затронул и деятельность комиссии, обвинив ее членов в предвзятости и недобросовестности. Он сказал: «Я об этом говорю еще и потому, что члены комиссии, которые участвовали в обследовании, они сейчас друг на друга сваливают, или на внешние факторы ссылаются – "за горло взяли". Не могу представить, чтобы меня кто-нибудь смог „взять за горло". Они оказались такими, что их „берут за горло”».

Весьма интересно было бы выяснить, кто «брал за горло» членов комиссии. Некоторый свет та этот вопрос проливает стенограмма заседания Бюро Отделения медико-биологических наук АМН СССР, состоявшегося 7 сентября 1948 г., т. е. за два дня до расширенного президиума. Присутствовало всего шесть человек: члены Бюро – И.П.Тазенков, Л.Н.Федоров, П.К.Анохин, А.Е.Брауштейн, B.А.Энгельгардт и секретарь – В.А.Музыкантов. На Бюро рассматривались различные вопросы подготовки и проведения расширенного президиума. И в выступлении Л.Н.Федорова прозвучало следующее любопытное признание: «Последний вопрос о критике и самокритике. Само собой понятно, что, поскольку у нас было такое положение в вопросах идеологии, что мы плохо связывали основы макрсизма-ленинизма с нашей повседневной работой, это сильно сказывалось на всей работе. Было занижение, было дружеское отношение, нежелание кого-нибудь обидеть. Это привело к таким обстоятельствам, что вовремя не смогли серьезно посмотреть на работу Леона Абгаровича, а мы могли бы сами, не дожидаясь сигнала ЦК, это сделать. И вот в отношении Гурвича то же самое: знали же мы, что там были ошибки. Это недооценка политической стороны вопроса (курсив мой. – Н.К.)».²² Как мне кажется, здесь довольно ясно указано, кто; направлял деятельность президиума АМН и, в конечном счете, комиссии; по проверке институтов Л.А.Орбели и А.Г.Гурвича.

Однако, по крайней мере, относительно одного из членов комиссии, можно предположить, что он вдохновлялся не только руководящими указаниями. Приведем и еще один любопытный документ.

Директору Института эпидемиологии
и микробиологии АМН
проф. Тимакову В.Д.

Прошу Вашего согласия на перевод к.б.н. Калиниченко Л.А. в Институт экспериментальной биологии АМН СССР, где он будет использован в качестве и.о. заведующего лабораторией патологии наследственности.

Целесообразность перевода диктуется необходимостью укрепить Институт экспериментальной биологии кадрами мичуринцев-биологов. Тов. Калиниченко, как известно, является не микробиологом, а общим биологом, что и является основанием для перевода его в ИЭБ.

И.о. директора ИЭБ АМН

чл.-кор. АМН Жуков-Вережников

11 октября 1948 г.²³

Уже на следующий день последовал приказ президиума АМН за подписью С.А.Саркисова о назначении Л.А.Калиниченко на искомую должность с окладом 4500 р.²⁴ Дальнейшая деятельность Калиниченко наглядно демонстрируется весьма неполной библиографией его работ, опубликованных в 1948– 1950 гг.²⁵

В 1948 г. никому не удалось взять Л.А.Орбели «за горло». Несмотря на отстранение его от поста академика-секретаря Биологического отделения АН и приказ президента АПН об увольнении его от должности заведующего физиологической лабораторией в Институте им. П.Ф.Лесгафта, Орбели сохранил за собой все остальные звания и должности. Лишь после «Павловской сессии» он был практически полностью отстранен от дел.

Как же удалось Л.А.Орбели продержаться почти два года? На некоторые размышления по этому поводу наводит его выступление на специальном расширенном заседании Бюро Отделения медико-биологических наук АМН СССР 4 декабря 1948 г., посвященном обсуждению «направления, структуры и состава кадров Института эволюционной физиологии и патологии ВНД им. И.П.Павлова».

В стенограмме этого заседания содержится весьма любопытное заявление Орбели:

«Далее я должен добавить следующее: здесь говорилось только об открытой тематике, но я должен указать, что наряду с этой тематикой у нас начат ряд работ, о которых я не могу здесь говорить на открытом заседании, и в этом направлении принят довольно большой заказ Совета Министров. Мы надеемся, что все те материальные и идейные возможности, которые у нас имеются, будут обращены на выполнение этого специального заказа».²⁶ Можно предположить, что в 1948 г. «акции» Орбели в военном ведомстве и партийно-правительственных кругах еще ценились и у него нашлись «высочайшие покровители». Об этом же косвенно свидетельствует реплика Орбели на том же заседании: «В Центральном Комитете мне сказали, что установка такая, что людей надо перестроить, чтобы они работали».²⁷

Как бы то ни было, в 1948 г. Орбели не только выстоял сам, но и не дал уволить никого из своих сотрудников-генетиков. Более того, И.И.Канаев после изгнания из мединститута был зачислен в штат ИЭФ, а в декабре в институте появился еще один генетик, уволенный из Ленинградского университета, – М.Е.Лобашев. Однако тематику генетических исследований спасти не удалось (см. следующий раздел).

Кроме того, 10 ноября покончил с собой А.Н.Промптов. Подобное решение всегда является глубоко личным, но, по-видимому, не последнюю роль в принятии этого решения сыграли разнузданная травля и обстановка «охоты на ведьм», царившие в это время.

В начале августа 1949 г. скончалась Р.А.Мазинг. Со смертью А.Н.Промптова и Р.А.Мазинг генетика поведения в нашей стране понесла невосполнимые потери и полностью утратила занимаемое ею лидирующее положение в мировой науке того времени. Лишь в 60-е гг. генетика поведения в СССР начала понемногу восстанавливаться. Однако до сих пор это направление исследований не оправилось от удара, нанесенного ему в 1948 г.

СССР. ФИЗИОЛОГИЯ ЧЕЛОВЕКА И ЖИВОТНЫХ. 1948–1952 гг.

...нельзя не сознаться, что в истории действительно встречаются по местам словно провалы, перед которыми мысль человеческая останавливается не без недоумения.

М.Е. Салтыков-Щедрин. История одного города

В упоминавшемся докладе Разенкова среди обвинений, выдвинутых против Л.А.Орбели, появились некоторые новые положения по сравнению с претензиями, предъявленными ему на заседании президиума АН СССР. Если 24–26 августа Орбели обвиняли лишь в «укрывательстве» формально-генетических исследований в Отделении биологических наук, то 9–10 сентября был выдвинут новый, не менее серьезный пункт: забвение павловского наследия в области физиологии высшей нервной деятельности. Это нашло отражение и в формулировке задач комиссии (см. «Докладную записку...»).

Именно в докладе Разенкова впервые публично прозвучала ссылка на работы И.П.Павлова в области наследования приобретенных признаков как соответствующие мичуринско-лысенковским представлениям о наследственности.

История этих исследований И.П.Павлова и его сотрудников неоднократно описывалась в литературе.²⁸ Известно, что после критики ряда видных генетиков, в особенности Н.К.Кольцова, Павлов поручил проверку опытов Н.П.Студенцова другому своему сотруднику – Е.А.Ганике. Последний создал автоматизированную установку, конструкция которой исключала влияние экспериментатора на ход опыта. По свидетельству Кольцова, работы Ганике убедили Павлова в неверности гипотезы наследования условных рефлексов, и он отказался от нее.³⁰ Однако результаты, полученные Ганике, не были опубликованы. Правда, М.Л.Левин в 1927 г. опубликовал письмо Павлова, в котором сообщалось, что проверка не подтверждает первоначальных предположений о наследственной передаче условных рефлексов и он «не должен причисляться к авторам, стоящим за эту передачу». В 1928 г. на III съезде физиологов была доложена работа, выполненная Н.А.Голубевым в лаборатории одного из учеников Павлова И.С.Цитовича.³² По мнению Голубева, ему удалось показать наследование условных рефлексов у морских свинок. Эта работа прошла фактически незамеченной. И вплоть до 1948 г. вопрос о наследовании приобретенных признаков поведения в отечественных исследованиях, насколько известно, не поднимался. Более того, в «Очерках по истории физиологии в России», опубликованных в 1946 г. X.С.Коштоянцем (также учеником Павлова), говорилось, что И.П.Павлов согласился с возражениями генетиков против опытов Студенцова.³³ Весьма характерно, что и в выступлении Коштоянца на заседании президиума АН Павлов не упоминался.³⁴ В выступлениях других участников этого заседания вопрос о наследовании условных рефлексов также не поднимался, а имя Павлова встречается лишь несколько раз в перечислениях «отцов» русской биологии в одном ряду с именами Сеченова, Мечникова, Тимирязева, Мичурина, Докучаева, Вильямса.³⁵

В выступлении же Разенкова исследования Павлова по наследованию условных рефлексов представлены как самое ценное, что было сделано им в области физиологии ВНД. Это положение с очевидностью просматривается в выводах комиссии (см. «Докладную записку...»).

Кому и зачем понадобился миф о выдающемся «мичуринце»» И.П.Павлове?

Ответить на первый вопрос (кому?) чрезвычайно сложно. И, по-видимому, привести персональный список авторов и творцов этого мифа пока не представляется возможным. Зато довольно просто составить список «распространителей» этого мифа. Как это ни парадоксально, ими оказались почти все члены физиологического сообщества во главе с учениками Павлова, занимавшими ключевые посты в советской физиологии, – П.К.Анохиным, Д.А.Бирюковым, К.М.Быковым, П.С.Купаловым, Ф.П.Майоровым, Ю.П.Фроловым и др. Для того чтобы убедиться в справедливости этого положения, достаточно просмотреть библиографию работ, посвященных И.П.Павлову, опубликованных в 1948–1950 гг.³⁰

Такая всеобщая вовлеченность в распространение мифа проливает свет на то, зачем он понадобился.

Для советской науки в целом, как это было показано в нашей с Д.А.Александровым работе,³⁷ весьма характерна «фетишизация научного авторитета». В этих условиях имя «корифея» науки используется как «свидетельство о благонадежности», отступление же от идей основоположника рассматривается как «покушение на устои». До 1948 г. в советской биологии было три «корифея» – Мичурин, Докучаев, Вильяме, имена которых использовались в качестве дубинки для укрощения инакомыслящих. Необходимо, правда, упомянуть, что отдельные физиологи пытались вести борьбу за «чистоту рядов» и до 1948 г. (достаточно вспомнить критику работ И.С.Бериташвили и Н.А.Бернштейна). Однако она была эпизодической и не имела столь далеко идущих последствий. После же заседания президиума АМН эта борьба приобретает тотальный характер и достигает своего пика на знаменитой Объединенной сессии АН и АМН СССР, вошедшей в историю под названием «Павловской». Именно начиная с выступления Разенкова борьба за чистоту рядов физиологического сообщества начинает осуществляться под эгидой борьбы за сохранение павловского наследия. В некоторой степени этому способствовал и очень «вовремя случившийся» столетний юбилей И.П.Павлова.

«Война за павловское наследство» охватила все отрасли физиологии и распространилась в медицину (вплоть до санитарии) и даже в языкознание (учение о второй сигнальной системе). Во многих городах Советского Союза прошли «научные сессии» и заседания, на которых выяснялась правоверность присутствующих и клеймились отступники.

Обратим внимание лишь на один интересный момент. В период с 1948 по 1950 г., т.е. между заседанием президиума и Объединенной сессией, непосредственными учениками Павлова было опубликовано около десятка биографий великого учителя, не считая буквально бесчисленного множества статей типа «И.П.Павлов и развитие...». Тотальный просмотр этих публикаций позволяет заключить, что главной целью их написания была «чистка себя под Павловым», демонстрация именно своей роли как главного наследника павловских идей. Весьма любопытным также является «выбор команды» – перечисление «ближайших сподвижников», который весьма различается от автора к автору и позволяет вычленить несколько «конкурирующих» группировок внутри физиологического сообщества.

Результаты «Павловской сессии» в последнее время освещались в литературе, ³⁸ и мы не будем яа них останавливаться. Упомянем лишь, что среди пострадавших оказались не только Л.А.Орбели и его ученики, но и его активные критики 1948 г. – П.К.Анохин и П.С.Купалов.³⁹

«Фетишизация» Павлова и его учения оказалась чрезвычайно удобным поводом и одновременно надежным механизмом борьбы за личное и корпоративное благополучие в советской физиологии. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить «Материалы» (в частности Постановление) Объединенной сессии с организационными и кадровыми перемещениями в период 1950–1952 гг.⁴⁰ Можно упомянуть, что директором Института физиологии АН СССР (в состав которого вошли Физиологический институт им. И.П.Павлова, Институт эволюционной физиологии и патологии ВНД, Институт физиологии центральной нервной системы) стал К.М.Быков, директором Института экспериментальной медицины в 1950 г. – Д.А.Бирюков, директором вновь организованного Института ВНД АН СССР в 1950 г. – Э.А.Асратян, а в 1952 г. – А.Г.Иванов-Смоленский.

Добавим, что в 1950 г. Иванов-Смоленский становится действительным членом АМН СССР и лауреатом Сталинской премии. А лауреатами Золотой медали имени И.П.Павлова становятся в 1951 г. Быков, а в 1952 г. – Разенков.

Вернемся, однако, в 1948 год.

На заседании ученого совета ИЭФ 17 сентября вопрос о «верности» павловскому учению не обсуждался, речь шла в основном о «формальных» генетиках. Как уже отмечалось, в качестве решения предлагалось только «исключить из планов темы, имеющие отношение к лженаучному течению менделизма-морганизма».⁴¹ Приезд комиссии в корне изменил ситуацию. В своих выводах, в соответствии с указаниями президиума, комиссия потребовала широкого развертывания исследований по наследованию условных рефлексов (см. «Докладную записку...»). Орбели принял это положение, как говорится, «в штыки». В своем выступлении 16 октября он, в частности, сказал: «Представьте, что все условные рефлексы, которые в течение нашей жизни вырабатываются, будут передаваться по наследству, – какие потребуются? мозги для того, чтобы из поколения в поколение накапливать все условные рефлексы и наследственно передавать их дальше. Совершенно ясно, что вопрос должен быть поставлен в некоторой иной форме, вопрос должен быть поставлен о способности приобретать ту или иную реакцию, и мы видим, что эволюционный процесс идет не в сторону бесконечного накапливания всех рефлекторных реакций, которые приобретаются в течение индивидуальной жизни, а в направлении обратном – в направлении развития такого аппарата, который может вырабатывать новые реакции».⁴²

Однако нажим был, по всей вероятности, очень силен, и Орбели пришлось ввести в планы исследований вопрос о наследовании условных рефлексов.⁴³ Этот вопрос подробно обсуждался на заседании ученого совета ИЭФ 20 октября-1948 г., специально посвященном планам НИР на 1949 г. Смысл этого заседания достаточно ясно просматривается в небольшом эпизоде. В представлении плана работ В.А.Трошихина были названы две темы: «Изучение типа высшей нервной деятельности в онтогенезе» и «Возникновение и развитие условнорефлекторной деятельности у щенков в постнатальном периоде». Выслушав представление, Орбели заметил: «Это можно и к генетике отнести, в новом понимании генетики».⁴⁴ В план работ физико-физиологической лаборатории (после смерти Е.А.Ганике в ней работал В.К.Федоров) на 1949 г. были внесены изменения. Вместо «изучения у мышей основной формы положительной индукции» Федоров должен был заняться «разработкой приемов исследования передачи приобретенных признаков по наследству у мышей».⁴⁵ При обсуждении этого плана на ученом совете, выслушав соображения Федорова о продолжении работ В.А.Ганике, Орбели заметил: «Мы об этом после поговорим, а сейчас нужно дать заголовок темы для плана. Я думаю, можно назвать "Закрепление изменений функциональных свойств нервной системы"».⁴⁶

На заседании ученого совета Физиологического института АН СССР, директором которого тоже был Л.А.Орбели, 11 ноября 1948 г: также рассматривался вопрос «О предстоящих работах института по проблемам наследования приобретенных свойств». В постановлении совета говорилось: «Предложить всем участникам предстоящих работ по наследованию приобретенных свойств тщательно продумать и конкретизировать научные планы».⁴⁷

Вся эта и последующая «бурная» плановая деятельность закончилась фактически ничем. Никаких исследований по наследованию условных рефлексов в лабораториях возглавляемых Л.А.Орбели институтов до 1950 г; не велось и сообщений о таких работах не публиковалось.⁴⁸ Воспользовавшись, мягко говоря, «своеобразным» представлением лысенковистов о генетике, Орбели и, его сотрудники «подменили» генетические работы онтогенетическими исследованиями. Об этом же свидетельствуют и «Протоколы производственных совещаний лаборатории генетики ВНД».⁴⁹

Только в физико-физиологической лаборатории В.К.Федоровым проводились эксперименты по «наследованию» свойств поведения. Направление этих исследований четко видно из отчета о проделанной работе за 1949 г.: «...отказавшись от попытки получить данные о переходе условного рефлекса в безусловный, мы подошли к этому вопросу следующим образом. Изучается степень подвижности н. п. (нервных процессов. – Н.К.) у ряда мышей. Далее это свойство тренируется и от тренированных особей получается потомство. Это потомство исследуется с точки зрения степени подвижности их н. п. и проводится сопоставление с данными их родителей (тренированных). Т. о. в течение года было изучено: родители в количестве 20 мышей, первое поколение в количестве 56 особей и второе поколение в количестве 26 особей. Результаты доложены заведующему лабораторией Л. А. Орбели».³⁰ Опубликованы результаты этих опытов не были. Лишь в 1952 г. появилась первая статья В.К.Федорова по вопросу наследования приобретенных признаков у мышей, причем об опытах 1949 г. в этой статье даже не упоминалось. В дальнейшем Федоровым был опубликован целый ряд статей на эту тему, последняя – в 1959 г., в которых обосновывалось наследование результатов тренировки подвижности нервных процессов.⁵¹

Нужно ли говорить, что Федоров не был, вслед за многими соратниками Орбели, уволен при реорганизации ИЭФ в 1950 г. и что его статьи в «Докладе АН СССР» и другие журналы после 1950 г. представлялись К.М.Быковым. В качестве еще одной любопытной подробности отметим, что в 1953 г. Федоровым была защищена кандидатская диссертация, а спустя всего два года – докторская, причем в последнюю вошли и результаты исследований по наследованию приобретенных признаков.

Приведенный материал с очевидностью свидетельствует, что выдвижение Проблемы наследования приобретенных свойств поведения в 1948 г. и отстаивание возможности такого наследования в последующие годы⁵² носило не научный, а своего рода политический характер. Несмотря на то что Орбели как политик – руководитель целого ряда физиологических учреждений – был вынужден хотя бы формально включиться в эту кампанию, как ученый он отказался в ней участвовать. И это было использовано против него на «Павловской сессии». В Постановлении сессии было записано: «Совершенно неудовлетворительно шло изучение генетики высшей нервной деятельности. Формально-генетические установки академика Л.А.Орбели привели к тому, что эта проблема разрабатывалась в отрыве от принципов мичуринской биологии».⁵³ В Постановлении также говорилось о том, что Орбели «увел научные коллективы» руководимых им учреждений «в сторону от разработки основных задач павловского научного наследия и, прикрываясь формальным признанием павловского учения, на деле извратил ряд важнейших положений».⁵⁴ Если же вспомнить, что важнейшей проблемой павловского наследия лысенковисты считали проблему наследования приобретенных признаков и превращение условных рефлексов в безусловные,⁵ то становится ясно, что имелось в виду в Постановлении:

* * *

Значение трех представленных выше сюжетов не исчерпывается теми историческими факторами, которые в них изложены. Дело в том, что эти факты позволяют увидеть некие общие для всей советской науки тенденции и закономерности, определившие как саму возможность «репрессирования» науки, так и ее характер. Попытаемся кратко сформулировать наиболее важные, на наш взгляд, положения.⁵⁶

1. Главным условием и одновременно ведущим механизмом «репрессирования» наук и ученых явилось огосударствливание и подчинение практически всей науки диктату академий. Сам факт проведения вслед за сессией ВАСХНИЛ (и по пути, указанному ею) заседаний президиумов «большой», педагогической и медицинской академий (и последствия принятых ими решений) достаточно красноречив.

2. Главным орудием государственного контроля явилась идеологизация и политизация советской науки. Достаточно вспомнить, что восприятие решений сессии ВАСХНИЛ в качестве руководящего указания для всех остальных академий было обеспечено широко рекламировавшимся «одобрением» доклада Т.Д.Лысенко в ЦК ВКП(б). Как отмечалось в речи В.М.Молотова, поздравлявшего советский народ с 31-й годовщиной Октябрьской революции:

«Научная дискуссия по вопросам биологии была проведена под направляющим влиянием нашей партии. Руководящие идеи товарища Сталина и здесь сыграли решающую роль, открыв новые перспективы в научной и практической работе».⁵⁷ И, как свидетельствует приведенный материал, Молотова трудно обвинить в присвоении чужих успехов.

3. Главной задачей «репрессирования» науки было приведение научного сообщества к единомыслию. При этом использовалось несколько взаимодополнительных способов подавления инакомыслия. Прежде всего контроль над тематикой научных исследований, планирование НИР. Затем уничтожение путей распространения «инакой» мысли: «вертикальных», т. е. изменение программ преподавания в вузах и планов подготовки аспирантов; «горизонтальных» – изменение состава редколлегий журналов и издательств. И, наконец, увольнение сотрудников и закрытие (реорганизация) научных учреждений.

4. Использование фетишизированного авторитета «корифея науки» в качестве одного из основных идеологических орудий подавления. Весьма характерным при этом оказалось изменение содержания аргументов, привлекаемых для «научной» критики инакомыслящих. Ссылка на «отрыв», «искажение» идей основоположника, оставаясь по форме апелляцией к «классику», по содержанию превращалась в апелляцию к «городовому» – донос о политической неблагонадежности. А отстаивание идей «корифея» приобретало не научный, а политический характер. При этом довольно четко выполнялось правило «не рой другому яму...»: ученый, преступивший нормы научной и общечеловеческой этики, не застрахован от того, что по отношению к нему эти нормы также не будут соблюдаться.

5. Широко бытующий миф о проведении репрессий исключительно по указке «сверху», на наш взгляд, должен быть отброшен. Указания и одобрение центрального аппарата часто следовали, а не предшествовали инициативе «снизу». Это наглядно демонстрируется процессом подготовки «Павловской сессии». Кроме того, столь масштабные репрессии, как и любые другие социально-значимые мероприятия, всегда опираются (а часто и вдохновляются) на интересы определенной достаточно широкой группы лиц. При этом каждый участник (субъект) репрессивных действий, как правило, преследует собственную, часто сугубо корыстную цель – должность, звание, премия и пр.

6. Особо следует подчеркнуть активное сопротивление отдельных ученых репрессивным действиям как со стороны «верхов», так и со стороны своих коллег. Именно им принадлежит главная заслуга в преодолении лысенковщины и сохранении подлинных научных ценностей, идеалов и норм поведения, сохранении самого «духа» истинного научного сообщества. Их поступки служат наглядным опровержением другого распространенного мифа, который можно передать словами М.Е.Салтыкова-Щедрина: «Если глуповцы с твердостью переносили бедствия самые ужасные, если они и после того продолжали жить, то они обязаны были этим только тому, что вообще всякое бедствие представлялось им чем-то совершенно от них не зависящим, а потому и неотвратимым. Самое крайнее, что дозволялось ввиду идущей навстречу беды – это прижаться куда-нибудь к сторонке, затаить дыхание и пропасть на все время, покуда беда будет кутить и мутить. Но и это уже считалось строптивостью; бороться же или открыто идти против беды – упаси Боже!».⁵⁸ Если бы это было так, то история нашей науки закончилась бы так же, как «История одного города», и мы были бы лишены возможности сегодня воздать должное тем, кто помешал этому!

ПРИМЕЧАНИЯ*

* Автор выражает признательность сотрудникам Ленинградского отдела архива АН СССР, Научного архива АМН СССР и Центрального государственного архива Октябрьской революции СССР, оказавшим ему большую помощь в поиске документов.

¹ Центральный государственный архив Октябрьской революции СССР (ЦГАОР), ф. р9120, оп. 2, № 538, л. 13.

² Там же, л. 24.

³ Постановление президиума АН СССР // Вестн. АН СССР. 1948. № 9. С. 21–24.

⁴ ЦГАОР, ф. р9120, оп. 2, № 538, л. 64.

⁵ Постановление президиума АМН СССР // Вестн. АМН СССР. 1948. № 5. С. 8–10.

⁶ ЦГАОР, ф. р9120, оп. 2, № 538, л. 36.

⁷ Там же, л. 85.

⁸ Вести. АМН СССР. 1948. № 5. С. 4.

⁹ Стенограмма заседания ученого совета ИЭФ // Ленинградское отделение Архива Академии наук СССР (ЛО ААН), ф 806, оп. 1–1948. № 24.

¹⁰ ЛО ААН, ф. 806, оп. 2, № 28, л. 2.

¹¹ Там же, л. 6–7.

¹² См. примечания к «Докладной записке...» № 7, 9, 10 (с.112).

¹³ ЛО ААН, ф. 806, oп. 1–1948, № 28, л.6.

¹⁴ Там же.

¹⁵Там же, № 24, л. 129–131.

¹⁶ ЦГАОР, ф. р9120, оп.2, №538, л.23.

¹⁷ Huxley J. Evolutionary biology and related subject // Nature. 1945. Vol.156. P.254–256.

¹⁸ Имеются в виду А.А.Прокофьева-Бельговская и М.Л.Бельговский. Статья Дж. Хаксли была известна Р.Л.Дозорцевой, которая не преминула использовать хвалебный отзыв Хаксли о работах этих генетиков для публичного доноса (см.: Дозорцева Р.Л. Текст выступления // Вестн. АН СССР. 1948. № 9. С.184), повлекшего за собой соответствующие оргвыводы: «...закрыть ... лабораторию ботанической цитологии, как имеющую неправильное и антинаучное направление» (Постановление президиума АН СССР // Вестн. АН СССР. 1948. № 9. С.23).

¹⁹ ЛО ААН, ф. 806, оп. 1–1949. № 22.

²⁰ Стенограмма заседания // ЦГАОР, ф. р9120, оп. 2, № 593, 594.

²¹ Там же, № 593, л. 86.

²² Там же, № 588, л. 189.

²³ Научный архив президиума Академии медицинских наук СССР (НА АМН), ф. 9120, оп. 2в, № 13, л. 111.

^24.Там же, л. 110.

²⁵ Калиниченко Л.А., Жуков-Вережников Н.Н. Учение Мичурина–Лысенко и некоторые современные медико-биологические проблемы // Вестн. АМН СССР. 1948. № 4. С. 5–17; Калиниченко Л.А.: I) Мичуринское учение – основа научной биологии. М., 1949. 2) Биологическая наука Сталинской эпохи // Бюл. эксперим. биологии и медицины. 1950. Т.30, №1. С.3–11.

²⁶ ЦГАОР, ф. р9120, oп.2, № 589, л.141.

²⁷ Там же, л.158.

²⁸ Бляхер Л.Я. Проблема наследования приобретенных признаков. М., 1971; Лейбсон Л.Г. Леон Абгарович Орбели. Л., 1973.

²⁹ См. примечания к «Докладной записке...» № 15, 16 (с. 000).

³⁰ Кольцов Н.К. И.П.Павлов : Труд жизни великого биолога // Биол. журн. 1936. Т.5, вып. 3. С.387–402; Бляхер Л.Я. Проблема наследования... С.219–220.

³¹ Лейбсон Л.Г. Леон Абгарович Орбели. С.218, 416; Воронин Л.Г.: I) Сравнительная физиология ВНД. М., 1957. С.169; 2) Курс лекций по физиологии ВНД. М., 1965. С.68.

³² Голубев Н.А. Скорость образования индивидуально-приобретенных рефлексов у трех поколений морских свинок // Тр. III съезда физиологов. Л., 1928. Вып. 25. С. 89–90.

³³ Коштоянц X.С. Очерки по истории физиологии в России. М.; Л., 1946. С. 292.

^32.Коштоянц X.С. Выступление // Вестн. АН СССР. 1948. № 9. С.66–71.

³⁵ Вести. АН СССР. 1948. № 9. С.25–208.

^36.Физиол. журн. 1951. Т. 37. С.632–660; Там же. 1952. Т.38. С.655–670.

³⁷ Александров Д.А., Кременцов Н.Л. Опыт путеводителя по неизведанной земле // Вопр. ист. естествозн. и техники. 1989. №4. С.77–90.

³⁸ Вопр. ист. естествозн. и техники. 1988. № 3–4; Там же. 1989. №1.

³⁹ Иванов-Смоленский А.Г. Пути развития идей И.П.Павлова в области патофизиологии высшей нервной деятельности // И.П. Павлов. Избранные труды. М., 1951. С.529–580.

⁴⁰ Научная сессия, посвященная проблемам физиологического учения академика И.П.Павлова: Стеногр. отчет. М., 1950.

⁴¹ ЛО ААН, ф. 806, оп. 1–1948, № 28, л. 2.

⁴² ЦГАОР, ф. р9120, оп. 2. № 593, л. 78 об. – 79.

⁴³ Пока не удалось обнаружить «Постановления» или иных решений заседания, прошедшего 16 октября. Но можно предположить, что они мало отличались от Постановления президиума АМН СССР и предложений комиссии.

⁴⁴ ЛО ААН, ф. 806, оп. 1–1948, №26, л.3об.

⁴⁵ Там же, №16, л.29–30.

⁴⁶ Там же, №26, л.52.

^47.Там же, ф.153, oп. 1–1948, №17, л.41–41об.

⁴⁸ В качестве сравнения см.: Павловский Е.Н., Первомайский П.С. Об экспериментальном изменении наследования окраски шерсти у кролика // Изв. АН СССР. Сер. биол. 1949. №6. С.702–708.

⁴⁹ ЛО ААН, ф. 806, oп. 1–1948, № 30.

^50.Там же, oп. 1-1949, №11, л.327.

⁵¹ Федоров Викт.К.: 1) К вопросу о наследовании приобретенных признаков у мышей // Докл. АН СССР. 1952. Т. 84. С. 1061–1064; 2) О наследовании изменений в высшей нервной деятельности животных // Изв. АН СССР. Сер. биол. 1953. № 5. С. 3–15; 3) Новые данные о наследовании приобретенных признаков у мышей // Докл. АН СССР. 1954. Т. 44. С. 953–955; 4) Современное состояние проблемы наследования изменений высшей нервной деятельности животных // Журн. ВНД. 1959. Т. 9. С. 806–822.

⁵² Быков К.М. Учение Павлова и современное естествознание. М., 1952; Коган А.Б., Семеновых А.П. О наследственном закреплении условных рефлексов // Природа. 1955. № 9. С. 110–111; Бирюков Д.А. Экологическая физиология нервной деятельности. М., 1960. С. 49; Судаков В.К. Тайны инстинкта. М., 1967, и мн.др. работы.

⁵³ Постановление научной сессии АН СССР и АМН СССР, посвященной проблемам физиологического учения академика И.П.Павлова // И.П.Павлов. Избранные труды. М., 1951. С. 583.

⁵⁴ Там же. С.582.

⁵⁵ ЛО ААН, ф. 806, oп. 1–1948, №30.

⁵⁶ Подробнее об основных тенденциях в истории советской науки см.: Александров Д.А., Кременцов Н.Л. Опыт путеводителя... // Вопр. ист. естествозн. и техники. 1989. № 4. С. 77–90.

⁵⁷ Правда. 1948. 7 ноября.

⁵⁸ Салтыков-Щедрин М.Е. История одного города. М., 1953. С. 144–145.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ПРЕЗИДЕНТУ АКАДЕМИИ МЕДИЦИНСКИХ НАУК СССР АКАДЕМИКУ Н.Н.АНИЧКОВУ*

О некоторых вейсманистско-морганистских извращениях и о состоянии развития учения И.П.Павлова в Институте эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности АМН СССР Приказом АМН от 14.IX.48 г. № 569 согласно решению президиума АМН была создана комиссия^1 по обследованию Института эволюционной физиологии и патологии ВНД в составе действительного члена АМН проф. Анохина П.К., д-ра мед. наук Макарычева А.И. и канд. биол. наук Калиниченко Л.А. В состав комиссии в Ленинграде по указанию президиума АМН были привлечены действ, член АМН проф. Купалов П.С. и д-р мед. наук проф. Майоров Ф.П.^2 В задачи комиссии входило обследование состояния работ по генетике высшей нервной деятельности в институте с точки зрения их соответствия передовой советской биологической науке в свете решений августовской сессии ВАСХНИЛ по докладу акад. Т.Д.Лысенко. Второй задачей комиссии было ознакомление с работами по высшей нервной деятельности и их направленностью в развитии учения И.П.Павлова. Для осуществления этих задач комиссия после беседы с директором института акад. Л.А.Орбели обследовала работу лабораторий генетики ВНД в Колтушах, лабораторий ВНД, лабораторий отдела эволюционной физиологии, клиник института в Ленинграде. Одновременно с этим комиссия ознакомилась с трудами этих лабораторий и провела индивидуальные беседы с руководителями их и отдельными научными сотрудниками. I. Работы института по генетике высшей нервной деятельности Изучение генетики ВНД было начато И.П.Павловым. Задачей этой работы не было изучение наследственных признаков типов ВНД с точки зрения формальной генетики, а исследование развития этих типов со дня рождения животного в единстве с условиями внешней среды, именно в этом направлении велись первые работы в Колтушах. В своей работе 1935 г. «Общие типы ВНД животных и человека» И.П.Павлов писал: «Образ поведения человека и животного обусловлен не только прирожденными свойствами нервной системы, но и теми влияниями, которые падали и постоянно падают на организм во время его индивидуального существования, т.е. зависит от постоянного воспитания или обучения в самом широком смысле этих слов».^3 «Следовательно, если дело идет о природном типе нервной системы, то необходимо учитывать все те влияния, под которыми был со дня рождения и находится данный организм».^4 В последние же годы благодаря приглашению в институт ряда генетиков-морганистов эта работа приняла в основном вейсманистско-морганистский характер. В 1947 г. была опубликована итоговая работа института, доложенная Т.А.Тимофеевой на IX совещании по физиологическим проблемам АН СССР в марте 1941 г.: «Ход работы по изучению экспериментальной генетики ВНД в Институте эволюционной физиологии и патологии ВНД им. Павлова».^5В этом докладе характеризуются работы по генетике ВНД следующим образом: «Нашей задачей является исследование особенностей ВНД основных типов нервной системы и отбор с этой целью наиболее чистых представителей этих типов для внутритиповых скрещиваний. Когда линии основных типов нервной системы окажутся в достаточной мере стойкими, мы предполагаем перейти к межтиповым скрещиваниям, на которых будет продолжаться исследование и изучение закономерностей наследования свойств нервной системы. Работой этой занят целый коллектив нашей лаборатории. Она отнимает много времени, много внимания, рассчитана еще на много лет по плану, набросанному еще И.П.Павловым и разработанному теперь Л.А.Орбели при ближайшем участии С.Н.Давиденкова».^6 Здесь ясно изложены вейсманистско-морганистские установки в работе по генетике ВНД, привнесенные в эту проблему формальными генетиками, вследствие чего работа по генетике высшей нервной деятельности мало продвинулась вперед. При ближайшем знакомстве с работами лаборатории генетики ВНД стало ясно, что работы по отбору животных для скрещивания направлялись морганистами, привлеченными в институт в качестве штатных работников и консультантов (Давиденков, Мазинг, Крушинский).^7 Что касается проф. Давиденкова, то его морганистские установки широко известны советской общественности из выпущенной им книги «Эволюционно-генетические проблемы в невропатологии». Эти установки были справедливо осуждены в печати.^8 Крушинский, являющийся работником лаборатории динамики развития акад. М.М.Завадского, был допущен акад. Л.А.Орбели к обработке материалов генетической лаборатории. Используя материалы по изучению типов собак, этот морганист опубликовал ряд работ, в которых откровенно проповедывал лженаучные идеи формальной генетики. В статье «Наследование пассивно-оборонительного поведения» (Труды Института эволюционной физиологии и патологии ВНД 1947 г.) Крушинский пишет: «Пассивно-оборонительная реакция и тип высшей нервной деятельности являются в значительной степени самостоятельными свойствами нервной системы, которые могут в значительной степени независимо комбинироваться. Так, условия воспитания сильно влияют на оборонительную реакцию, однако, видимо, сравнительно слабо отражаются на общей характеристике типа нервной системы».^9 Помимо того, что Крушинский, вопреки Павлову, по существу отрицает влияние условий среды на развитие типа нервной системы, как и полагается вейсманисту, он пытается применить менделевскую схему при скрещивании различных типов собак. Это видно из следующих слов: «Наибольший процент трусливых потомков оказывается в том случае, когда оба родителя трусливы, меньший процент трусливых собак рождается от скрещивания трусливых с нетрусливыми собаками и, наконец, наименьшее количество трусливых особей рождается от скрещивания нетрусливых собак между собой».^10 В этой же работе проводится физиологически безграмотная «шкала трусости», где основным методом для определения типа нервной системы является хлопание в ладоши перед носом собаки и наблюдение ее реакций. Имеющийся в институте штатный сотрудник Р.А.Мазинг является типичным формальным генетиком-дрозофилистом. Она была постоянным консультантом работ по отбору животных в лаборатории генетики ВНД, так как остальные работники этого отдела, по их собственному заявлению, – не разбирались в вопросах генетики.^11. В настоящее время Р.А.Мазинг в доказательство перестройки своей работы истребила своих мух и занимается изучением трудов Мичурина и Лысенко. В области физиологии ВНД Мазинг совершенно не подготовлена и никакого интереса для института в данном отношении не представляет.^12 Таким образом, лаборатория генетики ВНД в части отбора и скрещивания животных направлялась консультациями морганистов. По предложению морганистов для выведения «чистых линий» слабого типа собак производились внутрисемейные скрещивания, о которых еще со времен Дарвина известно, что они ведут к вырождению. Было получено потомство, носящее все признаки вырождения. Вся эта работа, требовавшая много времени и средств, по существу оказалась безрезультатной. Руководителем лаборатории генетики ВНД является акад. Л.А.Орбели, который вследствие своей занятости мало уделяет ей времени. При обследовании выяснилось, что акад. Л.А.Орбели не бывал на опытах в этой лаборатории. Для общего руководства этой работой в последнее время была создана тройка (Вацуро, Трошихин и Крассуский),^13 которая, как выяснила комиссия, не могла помочь делу и фактически распалась. Методологическим и научным семинаром в лаборатории был в свое время семинар по формальной генетике, проводившийся Р.А.Мазинг. Работники лаборатории механически выполняют задания, определяя тип ВНД собак по определенному стандарту и не представляя ясно общего плана этой работы. Все это привело к тому, что лаборатория генетики ВНД как по содержанию работы, так и по своему авторитету не заняла должного места в системе института. Известно, что И.П.Павлов придавал большое значение вопросу о наследовании приобретенных признаков. «Можно принимать, что некоторые из условных вновь образованных рефлексов позднее наследственностью превращаются в безусловные» (И.П.Павлов–доклад на. Международном конгрессе физиологии в Голландии в 1913 г.).^14 Он также сообщил об опытах Студенцова в научных кругах Америки, что вызвало нападки на Павлова со стороны Моргана.^15 И.П.Павлов не оставлял мысли о продолжении этих опытов по новой улучшенной методике. Эта методика была усовершенствована Е.А.Ганике. Несмотря на то, что этот важный вопрос был поставлен более чем 12 лет тому назад, работы в этом направлении не вышли из подготовительной стадии и в плане института не стоят. Следовательно, это принципиально важное направление исследования в духе мичуринской генетики не получало развития в институте, несмотря на имеющиеся возможности. По вопросам, связанным с генетикой, в институте работали некоторые сотрудники и других лабораторий, которые тоже стояли на позициях вейсманизма-морганизма. В лаборатории по изучению ВНД ребенка (зав. лабор. д. чл. АМН проф. Н.И.Красногорский), перешедшей в систему института в 1946 г., ст. научный сотрудник проф. Канаев И.И.^18 продолжительное время изучал близнецов с целью показать, какие признаки нервной деятельности определяются генотипом и какие средой. Фактический материал проф. Канаева прямо говорит о чрезвычайной пластичности нервной системы в зависимости ее развития от внешних условий. Однако проф. Канаев в своих теоретических обобщениях нередко скатывается на морганистские позиции. Так, например, в работе «Экспериментальная генетика ВНД человека»^19 он пишет: «Вероятно, безусловный слюнный рефлекс обусловлен наследственными факторами, генотипом, больше чем спонтанная секреция». В этой же статье он заявляет, что «различают два типа близнецов: однояйцевых (ОБ), происшедших из одного яйца, оплодотворенного одним спермием, и, следовательно, являющихся людьми с одним и тем же генотипом, как бы одним и тем же человеком в двух и больше экземплярах, и разнояйцевых (РБ), происшедших из разных яиц, оплодотворенных разными спермиями. Очевидно, что РБ это братья и сестры, родившиеся одновременно».^20 Нетрудно видеть здесь морганистский подход, не учитывающий, что наследственность также развивается, а не остается неизменной всю жизнь. Таким образом, сам по себе ценный близнецовый метод в руках морганистов приводит к ошибочным выводам. Проф. Канаев является морганистом не первый год, он ученик автогенетика филипченко и во всей своей работе целиком стоит на морганистских позициях. Это хорошо также видно из тех рефератов иностранных работ, которые он помещал в журнале «Природа». В этих рефератах некритически изложены работы зарубежных морганистов. Так, например, в журнале «Природа»,^21 излагая работу Робертса о гиперфалангизме у человека, проф. Канаев пишет: «Так как добавочная фаланга большого пальца в этой родословной наследуется в первом же поколении потомства, то, очевидно, этот признак доминантный, зависящий от одного гена, не сцепленного с полом». Против этой морганистской лженауки у проф. Канаева не нашлось возражений. Проф. Канаев некритически излагал морганистскую генетику в курсе общей биологии в Медицинском институте. Основными ошибками проф. Канаева являются: открытая пропаганда зарубежного морганизма, отрыв наследственности от условий развития и ее морганистская трактовка, приписывание преобладающего значения наследственным факторам в ВНД человека. Ясно, что все это совершенно противоположно павловскому направлению в изучении высшей нервной деятельности. Морганистские взгляды консультанта института д. чл. АМН СССР С.Н.Давиденкова нашли свое отражение в работе зав. Нервно-органическим отделением института проф. Крышовой Н.А.^22 Будучи квалифицированным клиницистом-невропатологом проф. Крышова опубликовала в 1946 г. работу под названием «Некоторые своеобразные черты сна у человека и их наследственная передача».^23 В этой работе она на основании изучения особенностей сна у близнецов, вопреки фактам, приходит к выводу, что «отдельные особенности сна генетически обусловлены».^24 Достаточно указать, что к этим особенностям сна Крышова относит: позу засыпания, недержание мочи во сне, скрежет зубов и т. п., чтобы стало ясно, до каких пределов могут довести морганистские советы специально приглашенных в институт консультантов и их некритическое восприятие некоторыми клиницистами. Эта работа проф. Крышовой является единственной из ее работ, которые посвящены актуальным вопросам травм военного времени с поражением периферической и центральной нервной системы и трофическим расстройствам. Комиссия выяснила, что, за исключением этой статьи (материал которой был собран еще в 1936 г.), проф. Крышова нигде по вопросам генетики не выступала.^25 Зав. орнитологической лабораторией Промптов А.Н., имевший в прошлом несколько формально-генетических работ, за последние годы занимается исключительно изучением инстинктов у птиц и генетических исследований не ведет.^26 Комиссия считает, что директор института акад. Л.А.Орбели несет полную ответственность за допущение к работе вейсманистов-морганистов и за опубликование их работ в трудах института и от имени института, хотя по личному заявлению Л.А.Орбели и свидетельству сотрудников он сам к теории Вейсмана–Моргана относился отрицательно. II. Состояние работ в институте по проблеме высшей нервной деятельности Институт является самым крупным и основным научным учреждением в Советском Союзе по развитию павловского наследства в области физиологии и патологии ВНД. Поэтому в центре внимания института должны стоять вопросы ВНД. Кроме лаборатории генетики ВНД в институте имеется еще ряд лабораторий, занимающихся изучением ВНД: 1) лаборатория патологии ВНД животных; 2) физико-физиологическая лаборатория (быв. Ганике); 3) лаборатория ВНД антропоидов; 4) лаборатория изучения онтогенетического развития ВНД обезьяны; 5) лаборатория по изучению ВНД детей; 6) орнитологическая лаборатория; 7) лаборатория биологии насекомых и 8) лаборатория физиологии и патологии ВНД человека. Ряд этих лабораторий имеет общей задачей широкое изучение физиологии и патологии ВНД в эволюционном аспекте. Наряду с этим в институте существует ряд лабораторий, объединенных в Отделе эволюционной физиологии, имеющих общефизиологическое значение. Эти лаборатории составляют значительную часть института. Исследования этих лабораторий несомненно представляют большой общефизиологический интерес, но они ни по основным установкам, ни по своим результатам не имеют непосредственного отношения к задачам в области изучения проблем ВНД. Руководство лабораториями Отдела эволюционной физиологии обеспечено квалифицированными заведующими лабораториями и акад. Л.А.Орбели, однако 2 лаборатории не имеют руководителей. Сектор же ВНД не обеспечен полностью руководящими научными работниками. В нескольких лабораториях нет заведующих (лаб. патологии ВНД, лаб. по изучению онтогенетического развития ВНД обезьян). Отсутствует систематическое и повседневное руководство работой лабораторий ВНД. Руководство научно-исследовательской работой института в целом осуществляется недостаточно. Акад. Орбели бывает в Колтушах один раз в неделю тогда, когда бывает в Ленинграде, иногда же отсутствует в институте в течение значительного времени. Заместитель директора по научной части (А.М.Алексанян) по существу выполняет только административные функции. Поэтому институт в периоды отсутствия акад. Орбели остается без общего научного руководителя. Подготовка научных кадров по ВНД в институте является неудовлетворительной. В Колтушах из 8 аспирантов нет ни одного по ВНД. Несмотря на то, что кадры научных работников по ВНД представлены в институте всего лишь несколькими лицами, дирекция института недостаточно заботится о подготовке новых кадров, которые могли бы в будущем обеспечить полноценную разработку наследства И.П.Павлова в области физиологии и патологии ВНД.^27 III. О клиниках института При институте существуют клиники: нервная клиника, состоящая из отделения неврозов (зав. проф. В.Н.Бирман) и органического отделения (зав. проф. Н.А.Крышова), и психиатрическая клиника (зав. проф. А.С.Чистович). Клиники неврозов и психиатрическая были организованы в 1931 г. при И.П.Павлове как клиническая база его экспериментальных лабораторий. Нервно-органическая клиника была открыта после Великой Отечественной войны по инициативе акад. Л.А.Орбели. Эти клиники продолжают разрабатывать павловское учение о неврозах и психозах. Нервно-органическая клиника, кроме того, занимается приложением экспериментальных данных школы Л.А.Орбели в клинике органических поражений нервной системы. В работе павловских клиник был перерыв в несколько лет: перерыв в работе клиники неврозов с 1937 г. по 1939 г., когда она была закрыта, и перерыв в работе обеих клиник (нервной и психиатрической) в течение периода Великой Отечественной войны. Клиники имеют авторитетных руководителей и квалифицированный состав врачей – научных сотрудников. Оборудованы клиники очень плохо: отсутствует необходимая аппаратура не только для научно-исследовательской работы, но и для диагностических целей. Такое положение клиник нельзя считать терпимым. Отсутствует также существовавшая при И.П.Павлове органическая связь между клиницистами и физиологами, экспериментирующими на животных по условным рефлексам. Клинические совещания бывают редко и эпизодически. Клинические же совещания без акад. Орбели не проводятся. Печатание научных работ клиник задерживается годами. Важный в теоретическом и практическом отношении участок работы павловских клиник не пользуется достаточным вниманием со стороны зам. директора по научной части д-ра А.М.Алексанян. В клинико-физиологический сектор института, находящийся в городе, входит кроме клиник ряд экспериментальных лабораторий: 1) лаборатория физиологии и патологии ВНД человека (зав. – проф. Ф.П.Майоров), существующая со времени основания павловских клиник. 2) лаборатория изучения ВНД ребенка (зав. – д. чл. АМН проф. Н.И.Красногорский). 3) биохимическая лаборатория (зав. – проф. А.М.Петрунькина). 4) лаборатория по изучению вегетативной нервной системы и органов чувств (зав. – проф. Н.В.Зимкин). 5) лаборатория эндокринологическая (зав. – проф. Е.Н.Сперанская). 6) психологическая лаборатория (зав. – проф. К.К.Поварнин). 7) патофизиологическая лаборатория при психиатрической клинике (зав. – д-р Ю.А.Поворинский). Кроме того, при биохимической лаборатории проф. Петрунькиной после войны была организована фактически вторая биохимическая лаборатория (проф. М.О.Барбаса). Она занимается исследованием обмена веществ при некоторых органических расстройствах нервной системы. Лаборатория проф. Зимкина организована после войны. Эндокринологическая лаборатория проф. Сперанской существует при институте с 1947 г. Психологическая лаборатория проф. Поварнина была организована после войны и никакой ценной научной работы не ведет. Патофизиологическая лаборатория при психиатрической клинике не в состоянии работать самостоятельно, без связи с психиатрической клиникой. Эта лаборатория оборудована очень плохо и не имеет квалифицированных научных сотрудников (за исключением ее заведующего д-ра Поворинского). Работа клинико-физиологического сектора никем и никак не объединяется, если не считать методологического семинара, руководимого проф. Ф.П.Майоровым. Подготовку новых научных кадров по клиникам надо считать неудовлетворительной. Клиниками проводится большая и эффективная лечебная работа, пользующаяся широкой популярностью в Ленинграде и далеко за его пределами. Кроме перечисленных клиник и лабораторий городского сектора института имеется филиал института в Москве (зав. проф. А.Г.Иванов-Смоленский). Этот филиал ведет свою научную работу в полном отрыве от института. IV. О состоянии идейно-политической и методологической работы в институте Идейно-политическая работа в институте ведется эпизодически в форме семинаров, докладов и лекций по диалектическому и историческому материализму и по истории философии. Сотрудники института, находящиеся в Колтушах, заслушивают доклады лектора Эмдина. В 1948 г. проведен ряд докладов и лекций (проф. Эмдин и препод. Мазуров).^28 Гораздо лучше дело обстоит с идейно-политической работой в клинико-физиологическом секторе. Сотрудники клиник и их лабораторий, находящихся в городе, регулярно работают в методологическом семинаре под руководством проф. Ф.П.Майорова. В этом семинаре вопросы методологии тесно связаны с вопросами научно-исследовательской работы клиник и лабораторий. Комиссия обращает особое внимание на отсутствие методологической работы в институте в области изучения эволюционной теории, биологических закономерностей и генетики. Комиссия не могла обнаружить такой работы ни в форме докладов специалистов биологов, ни в форме семинаров, ни в форме систематического самообразования. В результате такого недостатка в систематическом эволюционном образовании получилось то нежелательное явление, что некоторые из руководителей и сотрудников, с которыми знакомилась комиссия, не представляют себе масштаба задач, стоящих перед институтом в области эволюционной физиологии и генетики ВНД. Единственными семинарами в этой области были, к сожалению, как раз семинары морганиста-генетика Мазинг и Давиденкова. Этим недостатком идейно-политической работы и общего эволюционного образования у сотрудников можно объяснить их пассивное отношение к вопросам мичуринской генетики. Благодаря этим дефектам в идейно-политической работе институт оставил без внимания передовую мичуринскую биологию и в институт проникли реакционные идеи формальных генетиков-морганистов. Недостаточно организованное обсуждение основных проблем научной работы, проводимой институтом, нашло свое отчетливое отражение и в работе ученого совета института. На протяжении трех последних лет было проведено около 20 заседаний ученого совета. Однако на этих заседаниях не было обсуждения ведущих направлений в работе института, не разбирались перспективы научного роста института. По мнению комиссии, причина такого неблагополучия в общей методологической и научно-организационной работе в институте лежит в уже ранее упоминавшихся дефектах: в чрезвычайной загруженности руководителя института акад. Орбели и в отсутствии достаточно солидного и компетентного его заместителя по науке. Заключение По разделу генетики ВНД. Все сказанное выше о состоянии работ по изучению генетики ВНД в институте, и в частности в лабор. экспериментальной генетики ВНД, приводит к следующим выводам. 1. Работы генетической лаборатории (опубликованные в печати) носили морганистский характер. 2. Лаборатория экспериментальной генетики ВНД фактически не имеет повседневного руководства и достаточных кадров для дальнейшего развития и изучения генетики ВНД в духе учения Павлова. Необходимо усилить лабораторию и обеспечить ее фактически руководством. 3. Несмотря на актуальность работ по изучению развития типов ВНД, эти работы в институте не продвинулись (за исключением разработки методики экспериментального определения типов ВНД) по сравнению с тем положением, которое было при жизни И.П.Павлова. 4. Важнейший вопрос, поставленный И.П.Павловым о наследовании приобретенных признаков, не получил развития, несмотря на прекрасные условия для изучения этого вопроса (методика, оборудование, высокая техника и т.д.). Следует развить эти работы. 5. Научных работников, стоявших на морганистских позициях, Мазинг и Канаева следует освободить от работы в институте ввиду несоответствия их теоретических установок и направления их работ задачам института, что касается проф. Крышовой, то ее следует оставить в институте на ее основной работе по клинике, указав ей на недопустимость повторения допущенной в прошлом ошибки.^29 Предложения комиссии по разработке учения Павлова о ВНД в институте 1. Указать руководству института на недопустимость отрыва в работе клинических разделов института от его собственно физиологических разделов. Комиссия считает совершенно необходимым организацию регулярных совместных конференций экспериментального сектора института с клиниками, на которых должно быть проводимо широкое обсуждение научных докладов и вопросов текущей научной работы. 2. Комиссия считает необходимым рекомендовать руководству института повысить в научном плане удельный вес тематики, непосредственно направленной на разрешение проблем эволюции высшей нервной деятельности, приглашения молодых кадров и перераспределения имеющейся в институте аспирантуры. Усилить фактическое руководство сотрудниками лабораторий по высшей нервной деятельности. 3. Для успеха дела разработки научного наследства И.П.Павлова в области высшей нервной деятельности комиссия считает крайне желательным, чтобы научный руководитель института академик Л.А.Орбели уделил все свое внимание этому ответственному участку Советской науки, для чего необходимо разгрузить его от мешающих делу других служб и обязанностей.^30 4. Ввести регулярные межлабораторные научные конференции с разбором и критикой работ. Необходимо ведение протоколов этих конференций. 5. Прекратить совместительство руководящих работников института. Сделать заведование соответствующими лабораториями института их основной работой» 6. Необходимо перестроить работу ученого совета, включив в нее критический разбор актуальных научных вопросов в области эволюционной физиологии ВНД.^31 7. Уточнить тематику психиатрической клиники, отразив в ней изучение закономерностей высшей нервной деятельности. Предложения по клинико-физиологическому сектору института 1. Необходимо считать научную работу клинико-физиологического сектора института одним из важнейших участков работы института, связывающих его с медицинской практикой. 2: Обратить внимание дирекции института на необходимость всяческого укрепления этого раздела работы. 3. Рекомендовать систематическое проведение клинических совещаний с привлечением работников по условным рефлексам. 4. Признать необходимым в кратчайший срок издать научные работы клиник. 5. Считать нецелесообразным существование двух параллельных биохимических лабораторий при нервной клинике. 6. Тематику эндокринологической лаборатории необходимо органически связать с содержанием научных работ клиник. 7. Психологическую лабораторию ликвидировать как не отвечающую своему назначению. 8. Патофизиологическую лабораторию д-ра Поворинского подчинить руководству психиатрической клиники. 9. Обратить внимание дирекции института на первостепенную необходимость технического оборудования клиник и их лабораторий. 10. В целях усиления подготовки кадров по клиническому сектору просить президиум АМН разрешить набор клинических ординаторов по заявке института. 11. Принимая во внимание полную оторванность от института московского филиала, руководимого проф. Ивановым-Смоленским, комиссия считает необходимым поставить перед президиумом АМН вопрос о подчинении этого филиала какому-либо из московских институтов или же непосредственно медико-биологическому отделению АМН.^32 Всю идейно-политическую и методологическую работу в институте необходимо перестроить под углом зрения устранения всех указанных недочетов. Методологическая работа должна быть конкретно связана с разрешением вопросов, поставленных в научном плане института.

Председатель Комиссии АМН, действ, член АМН СССР, профессор Члены комиссии: Д-р мед. наук Канд. биол. наук Действ, член АМН, профессор Профессор, д-р мед. наук 25. IX. 48 г.

П.К.Анохин А.И.Макарычев Л.А.Калиниченко П.С.Купалов Ф.П.Майоров

* Публикуемый документ известен в двух копиях. Первая хранится в Ленинградском отд-нии Архива АН СССР в фонде Института эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности им. И.П.Павлова (ЛО ААН, ф. 806, оп. 1–1948, № 29). Вторая находится в том же хранилище в личном фонде Л.А.Орбели (ЛО ААН, ф. 895, оп. 2, № 97, л. 79–96). Текст воспроизводится по первой копии.

¹ Это решение было принято на расширенном заседании президиума АМН СССР 9–10 сентября 1948 г. Там же было принято решение о создании комиссии по обследованию Института экспериментальной биологии АМН СССР.

² Анохин Петр Кузьмич – действ, чл. АМН, директор Института физиологии АМН СССР (1946–1950 гг.).
Макарычев Аркадий Иванович – профессор, начальник Управления кадрами АМН; с апреля 1948 г. – зам. директора Института питания АМН СССР.
Купалов Петр Степанович – действ, чл. АМН, зав. физиологическим отделом Института экспериментальной медицины АМН СССР, зав. каф. физиологии 1-го Ленинградского медицинского института.
Калиниченко Лев Александрович – мл. науч. сотрудник Института эпидемиологии и микробиологии АМН СССР.
Майоров Федор Павлович – профессор, зав. лаб. физиологии и патологии ВНД ИЭФ.

³ Павлов И. П. Общие типы высшей нервной деятельности животных и человека // Последние сообщения по физиологии и патологии высшей нервной деятельности: Сообщ. III. M.; Л., 1935. С.8.

⁴ Там же.

⁵ Тимофеева Татьяна Александровна – ст. науч. сотрудник лаб. генетики ВНД в 1941 г. IX совещание по физиологическим проблемам проходило в марте 1941 г. Доклад Тимофеевой был прочитан на утреннем заседании 4 марта и получил высокую оценку участников совещания (ЛО ААН, ф. 153, оп 1–1941, №28/10, 28/9). Так, А.А.Линдберг отметил, что это «самый интересный доклад, который мы слушали за эти дни» (там же, № 28/10, л. 56 об.), а Л.А.Орбели сказал: «Из всех участников этой работы, которые разрабатывают наследие Ивана Петровича (Павлова. – Н.К.), особенное внимание и особая благодарность должны быть выражены тем, кто участвует в работе по экспериментальной генетике. Я считаю их настоящими героями труда» (там же, л. 75). Из-за войны материалы совещания опубликованы не были. Именно поэтому доклад Тимофеевой был включен в первый том Трудов ИЭФ (см.: Зевальд Л.О. Колесников M.С., Красуский В.К., Плешаков В.Ф., Рикман В.В., Тимофеева Т.А., Трошихина З.В., Трошихин В.А. Ход работы по изучению экспериментальной генетики высшей нервной деятельности в Институте эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности им. академика И.П.Павлова // Тр. Ин-та эволюц. физиол. и патол. ВНД им. И.П.Павлова. 1947. Т. 1. С. 5–11.).

⁶ Там же. С. 10.

Давиденков Сергей Николаевич – действ, чл. АМН, член ученого совета ИЭФ, зав. каф. нервных болезней Государственного института для усовершенствования врачей им. С.M.Кирова.

⁷ Мазинг Роза Андреевна – ученица Ю.А.Филипченко, ст. науч. сотрудник лаб. биологии насекомых ИЭФ.

Крушинский Леонид Викторович – ст. науч. сотрудник лаб. динамики развития при МГУ, был рекомендован Н.К.Кольцовым в качестве консультанта работ по генетике ВНД в ИЭФ.

⁸ См. рецензии: Гращенков Н.: 1) Откровенная пропаганда идеализма // Мед работник. 1948. 25 авг.; 2) Против идеализма в невропатологии // Невропатология и психиатрия. 1948. № 5. С. 53–55.

⁹ Крушинский Л.В. Наследование пассивно-оборонительного поведения (трусости) в связи с типами нервной системы у собак // Тр. Ин-та эволюц. физиол. и патол. ВНД им. И.П.Павлова. 1947. Т. 1. С. 55.

¹⁰ Крушинский Л.В. Роль наследственности и условий воспитания в проявлении и выражении признаков поведения у собак // Изв. АН СССР. Сер. биол. 1946. № 1. С. 70.

¹¹ В 1948 г. в лаб. генетики ВНД рабтали: Н.В.Виноградов, Л.О.Зевальд, В.К.Красуский, Т.M.Мануйлов, Т.И.Тупицина. Ни один из сотрудников не имел генетической подготовки (ЛО ААН, ф. 806, оп. 1–1948, № 56–301, л. 8 об.–9).

¹² Работы Р.А.Мазинг по генетике поведения носили приоритетный характер и имели выдающееся значение как для становления этой научной дисциплины, так и для решения некоторых чрезвычайно актуальных эволюционных проблем. Эти работы получили высокую оценку Дж.Хаксли, посетившего в 1945 г. ИЭФ; по-видимому, именно Хаксли познакомил с ними зарубежных исследователей, например Э.Майра.

¹³ Вацуро Эразм Григорьевич – ст. науч. сотрудник лаб. ВНД антропоидов. Трошихин Владимир Александрович – ст. науч. сотрудник лаб. онтогенетического развития ВНД обезьян.

Красуский Владимир Константинович – ст. науч. сотрудник лаб. генетики ВНД. О деятельности «тройки» см.: ЛО ААН, ф. 806, оп. 1–1948, № 30.

¹⁴ Павлов И.П. Исследование высшей нервной деятельности // Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. M.; Л., 1925. С. 251.

¹⁵ Т.Г.Морган – генетик, лауреат Нобелевской премии, иностранный почетный член АН СССР с 1932 г. Критика экспериментов Н.П.Студенцова содержится в нескольких работах Моргана, в частности, в переведенной на русский язык книге «Экспериментальные основы эволюции». M.; Л., 1936.

Студенцов Николай Павлович – сотрудник И.П.Павлова. Результаты опытов Студенцова были доложены на Петроградских физиологических беседах и опубликованы: Студенцов Н.П. Наследование прирученности у белых мышей // Рус. физиол. журн. 1924. Т. 7, вып. 1–6. С. 317–318.

¹⁶ Ганике Евгений Александрович – сотрудник И.П.Павлова, зав. физико-физиологической лабораторией ИЭФ до июля 1948 г.

¹⁷ История изучения проблемы наследования условных рефлексов освещена в работах Л.Я.Бляхера (Проблема наследования приобретенных признаков. М., 1971) и Лейбсона Л.Г. (Леон Абгарович Орбели. Л., 1973).

¹⁸ Канаев Иван Иванович – генетик, ученик Ю.А.Филипченко, начал работу в лаборатории Н.И.Красногорского по просьбе И.П.Павлова. С 1 октября 1945 г. работал в ИЭФ по совместительству. Основное место работы – профессор каф. общей биологии 1-го Ленинградского медицинского института. С 1 сентября 1948 г. принят в штат ИЭФ после увольнения из мединститута (ЛО ААН, ф. 806, оп. 1–1948, № 56–301, л. 15 об.–16).

¹⁹ Успехи соврем. биологии. 1948. Т. 25, вып.1. С.153.

²⁰ Там же. С. 149–150. В 1948 г. Канаевым была подготовлена к печати монография «К изучению генетики высшей нервной деятельности человека». По понятным причинам эта монография не была опубликована.

²¹ Природа. 1947. № 11. С. 79.

²² Крышова Нина Александровна – профессор, сотрудница С.Н.Давиденкова, вместе с ним начала работу в павловских клиниках.

²³ Журн. общ. биологии. 1946. №4. С.297–306.

²⁴ Там же. С.304.

²⁵ Это неверно, см., например: Крышова Н.А. К генетике нарколепсии // Проблемы психиатрии и психопатологии. М.; Л., 1935. С.474–482.

²⁶ Промптов Александр Николаевич – генетик, ученик С.С.Четверикова, орнитолог. Вел интенсивные исследования генетики поведения диких птиц.

²⁷ Весьма любопытно сопоставить выводы комиссии с результатами предыдущих «плановых» проверок института. Последняя такая проверка деятельности ученого совета ИЭФ была проведена в конце мая 1948 г. (!). Ее результаты были доложены на Бюро Отделения медико-биологических наук (ОМБН) АМН СССР 4 июня 1948 г. В.А.Энгельгардтом, в целом весьма положительно охарактеризовавшим состояние дел в институте. Не углубляясь в детали, приведем резюме, сделанное академиком-секретарем ОМБН И.П.Разенковым: «Во-первых, выявилось хорошее отношение к подбору аспирантов. Дальше, очень усилилась работа по идейно-политическому воспитанию научных сотрудников. Затем, особо ценным является попытка увязать вопросы философии с конкретными научными вопросами» (ЦГАОР, ф. р9120, оп. 2, № 588, л. 84).

²⁸ Эмдин Моисей Вульфович (канд. филос. наук) и Мазуров (имя, отчество установить не удалось) – преподаватели философского факультета ЛГУ.

²⁹ Ни Мазинг, ни Канаев уволены не были.

³⁰ Л.А.Орбели в это время был уже решением президиума АН СССР отстранен от поста академика-секретаря Биологического отделения АН СССР. Однако дальше «разгрузить» Орбели в 1948 г. не удалось.

³¹ См. примеч. 27.

³² Московский филиал в 1948 г. не был выведен из состава и подчинения ИЭФ.

Источник: Н.Л.Кременцов. От сельского хозяйства до... медицины
// Репрессированная наука. Л.: Наука, 1991, с.91-113.