ДОКУМЕНТЫ ИЗ ДЕЛА АРЕСТОВАННОГО

А.А.БОГДАНОВА-МАЛИНОВСКОГО

(Федеральная служба контрразведки РФ. Центральный Архив, Общий Архив. Общий следственный фонд. МГБ. Дело Р–39968. 1. 19).

ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННОМУ, ВЕДУЩЕМУ ДЕЛО АРЕСТОВАННОГО ЧЛЕНА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ АКАДЕМИИ А.А.БОГДАНОВА

ЗАЯВЛЕНИЕ (к допросу 13 сентября 1923)

Вы поставили мне следующие вопросы:

1. Не являюсь ли я автором или редактором некоторых произведений группы «Рабочая Правда»?

2. Если и нет, то не являюсь ли я скрытым идейным руководителем этой группы, направляющим, так или иначе, ее работу, хотя бы в целом?

Ввиду того, что мои прежние открытые заявления о моей беспартийности, «аполитичности», предрешали с моей стороны отрицательный ответ, Вы поставили еще вопрос:

3. Как вообще примирить с этими выражениями тот несомненный факт, что я печатно и письменно и устно часто высказываюсь по вопросам, безусловно имеющим политическое значение?

Вы мне пояснили, что поставить все эти вопросы Вас заставляет, во-первых, то обстоятельство, что страницы изданий «Рабочей Правды» полны фактических цитат из моих работ и изложением, хотя бы в других словах, моих идей; во-вторых, что у Г.П.У. имеются сведения о том, что некоторые члены «Рабочей Правды» приходили ко мне советоваться, именно как члены «Р.П.», т.е., чтобы получать политические директивы. Вы, однако, не скрыли от меня и того, что у Вас есть сведения, указывающие, как будто, на мое расхождение с «Р.П.» в основном пункте — по вопросу о том, возможно ли и нужно ли теперь образование особой «рабочей партии», сведения, что я неоднократно высказывался против этого. Именно выяснение того, что же верно из этих двух несогласующихся информации, и составляет, сказали Вы, центральный пункт расследования.

Я указал на свое слабое знакомство с изданиями «Р.П.», причем пояснил, что мне уже несколько месяцев приходилось слышать о намерении тех, кто ведет против меня кампанию, повесить мне на шею группу «Р.П.»; но именно это внушило мне величайшее отвращение ко всей этой истории — мне прямо противно было о ней думать, — оттого и не читал. Вы предоставили мне Для ознакомления следующие издания:

1) «Рабочая Правда», прокламация к рабочим, от мая 1923, — 9 страниц на пишущей машинке;

2) «Раб. Пр.», орган, № 2, за май 1923, — 23 стр. на пиш. маш.;

3) «Обращение к революционному пролетариату России», без указания даты, — 11 стр. на мимеографе (?)

В своем объяснении начну с третьего Вашего вопроса, как логически предварительного.

Я — член Социалистической Академии, программа которой охватывает «изучение истории, теории и практики марксизма и рабочего движения». Очевидно, сюда входит исследование политических явлений во всей их широте, их тенденций, их вероятного развития. Однако, Социалистическая Академия считается не политической, а научной организацией.

Заниматься политикой значит — организовывать политические силы и руководить ими. Если бы я это делал, мои заявления об «аполитичности» были бы лицемерием и ложью. Но я — исследователь социальных процессов во всем их масштабе; анализ политических условий, их основ и тенденций их развития входит, как часть, в мою научную задачу. Политические деятели каких угодно направлений могут как угодно пользоваться результатами моего анализа — это уже не мое, а их дело.

Но почему-то именно на Ваших анализах обосновывают вредные политические выводы, — возражаете Вы. Это означает только то, что они плохо используются. «Почему бы Р.К.П. не использовать их лучше?», — сказал я. Вам это показалось несерьезным; но я говорил серьезно, и имел право на это. Разве повредило бы Р.К.П., если бы она использовала в свое время мой анализ военного коммунизма, данный мною печатно в 1917—18 гг.? А мой анализ глубокого различия, и даже противоренчия интересов «служащей» интеллигенции с рабочим классом? Когда в «Правде» И.Иванов выступил с попыткой отождествить и слить эту интеллигенцию с пролетариатом, тов. Е.А.Преображенский нашел это опасным и вредным, и возражал с точки зрения, приблизительно совпадающей с моей. Когда для Генуэзской конференции я дал анализ, экономический и политический, Версальского договора со всем антантовским ми роустроительством, то потом тов. Г.М.Кржижановский говорил мне, что мой доклад для Советской делегации был полезным и ценным. А в прошлом, скажем, до революции — сколько раз большевизм пользовался моими анализами... Да и после, нередко бывало, что серьезные и ответственные коммунистические деятели не находили вредным спрашивать мое мнение по интересующим их политическим вопросам.

И, помимо своих печатных и публичных выступлений, я считаю себя обязанным всякому, ищущему у меня того, что как ученый и исследователь — я дать могу, — посильное научное освещение объективных социальных условий и их тенденций, — в этом не отказывать. Мне совершенно безразлично, что в числе их могут оказаться «молодые люди», которые затем, «как члены Р.П.», сделают свои выводы, которые окажутся или будут признаны вредными.

Но если бы они, или кто другой, пришли ко мне, как члены политической организации, с просьбой дать для нее директивы, я бы ответил: «Этого не могу, это не мое дело, я аполитичен». И у Вас есть вполне объективное доказательство, что я именно так в подобных случаях отвечаю. Это—мое письмо, конфискованное при обыске и кем-то, без моего ведома, в нелепой форме напечатанное (без моего имени и «только для членов Р.К.П.»). Там, в ряду запросов моего корреспондента, дело шло даже еще не о «директивах», а всего только об оценке некоторых политических фактов, но требующей более детального вхождения в специально политические темы, — корреспондент мой отнюдь не был одним из «молодых людей», о каких Вы говорите, т.е., которые могли бы искать директив для организаций: он был всего лишь лояльным членом Р.К.П. И все-таки я ему ответил, насколько я помню, так (письма у меня теперь нет): «на некоторые вопросы ответить не могу, не компетентен по своей аполитичности; на прочие отвечу, поскольку сумею». И дальше я попробовал дать беглый анализ мирового политического положения с его тенденциями и вероятностями. Письмо было частное и, как видно из него, посланное с товарищем, следовательно, на цензуру, не рассчитанное, т. е. именно письменный по форме частный разговор с хорошим товарищем.

Никакой исследователь не ответственен за те выводы, которые кем-либо другим будут сделаны из его анализов — раз он сам этих выводов не делал. Не ответственен, даже если бы эти выводы на самом деле из них следовали: ведь имеет он право ошибаться и быть непоследовательным. Но что значит «на самом деле»? Какие выводы из анализов Маркса сделали меньшевики? А среди них были могучие теоретические головы — и сколько! Плеханов, Мартов, Аксельрод, Потресов и т.д. А на Западе — Каутский, Гильфердинг и пр. Выводы, значит, и они могли сделать неправильные. А мне говорят: из Ваших анализов какие-то «молодые люди» делают «вредные» выводы; очевидно, эти выводы, «на самом деле» из них следуют. Что же, эти молодые люди идеальные логики? Или мои идеи обладают такой кристальной ясностью, неизмеримо превосходящей ясность идей Маркса, что выводы все получаются сами собой логически правильные?

Дело в том, что политические выводы сами по себе из теоретических изложений и анализов вовсе не «следуют», логически из них не выводятся, это не научная, антимарксистская точка зрения. Политические выводы делаются людьми из окружающей действительности, воспринятой через призму классового мышления и классовых интересов, а затем еще через призму группового, и даже личного политического темперамента. Теории, анализы служат лишь средством оформления и закрепления этих выводов, и конечно, по мере надобности приспособляются к ним, а то и насилуются для них.

Так обстоит дело. Исследователь вообще и принципиально не ответствен за чужие выводы из его идей.

Перехожу к выяснению, почему еще более в частности я не могу отвечать за выводы «Р.П.» Я успел бегло просмотреть данные мне материалы, и констатирую:

1. С литературной стороны—это произведения людей молодых, литературно незрелых, даже в пропаганде и популяризации неопытных. Спросите любого беспристрастного компетентного человека из старых коммунистов-писателей, можно ли даже заподозрить руку Богданова в их авторстве. Какой самовлюбленный идиот стал бы цитировать себя самого так много и в таких обычных своих терминах, как они цитируют меня? И какое самоубийственное настроение заставило бы меня так ежеминутно «подписываться» в нелегальных листках? Не сумел бы Богданов сказать то же самое в совершенно иных выражениях? И неужели так трудно отличить стиль людей действительно молодых и начинающих от стиля старика-писателя, которым они в данное время увлекаются?

Вот пример. «Платформа коллектива Рабочей Правды» в №2 органа почти в самом начале (стр. 16—18) дает огромную «улику»: больше чем на двух страницах исключительно в моих точных выражениях, взятых из разных мест, обзор... всего развития человечества. Спросите же у компетентных людей, какой опытный популяризатор позволит себе такую грубую ошибку, как обзор на двух страницах всего «что было, есть и будет»? Что вынесет широкий, хотя бы и не серый читатель, из этого молниеносного бега через эволюцию человечества? И на что нужно это читателю компетентному?

Несведение концов с концами здесь нередко. Пример: энергичное требование рационализации производства, уменьшения бюрократизма в хозяйстве, привлечения иностранных капиталов — и страстная атака, более жестокая, чем справедливая, на «производственников» или «красинцев», которые именно это отстаивают. Тут же, в этой атаке, явное незнакомство с историей партии: «Нет, тов. Красин, кандидатского экзамена в члены ЦК вы не выдержали, но торопитесь!» (орган, № 2, статья «Группировки», стр. 11). Тов. Красин был членом ЦК и всех 48 большевистских центров, и стоял в первом ряду их деятелей; на нем, главным образом, в целом ряде лет держалась «материальная база» большевизма — его финансы и техника. Только неопытные, не знающие люди могут говорить так о «кандидатском экзамене».

II. Со стороны содержания.

Беглый анализ обнаруживает в данных произведениях четыре элемента их формирования.

1. Большой и искренний, но юношески «левый» революционный темперамент.

2. Описание окружающей действительности — жизни рабочего класса, разных его организаций, Р.К.П. в том числе, — описание не научно отвлеченное, не какое-нибудь статистическое, а явно взятое из непосредственных наблюдений, воспринятых через призму означенной «революционной левизны».

3. Пройденная школа марксизма.

4. Так называемая «богдановщина».

Из этих четырех элементов первым — надо ли доказывать? — я отнюдь не располагаю. Не в «левых увлечениях» меня обвиняли за эти годы, а в чрезмерной «правизне», в «своеобразном меньшевизме» (Бухарин), в тяготении к теоретической «келье под елью» (он же).

Вторым — не более того. С жизнью фабрики, профсоюзов, партии я вообще близко эти годы не соприкасался, связь с массами имел раньше только через Пролеткульты. Но и от них отошел с осени 1921 г., когда определилась партийная кампания против меня, и я увидел, что могу компрометировать Пролеткульты своим сотрудничеством. Поневоле ушел я в «келью» Социалистической Академии.

Третий, конечно, у меня есть, как есть и у коммунистов, и у меньшевиков.

Четвертый — я сам всегда рассматривал, как развитие и продолжение третьего; но, во всяком случае, он на моей ответственности. Итак, из четырех формирующих элементов системы «Рабочей Правды» я отвечаю за один. И поэтому мне предлагают отвечать за целое. Благодарю.

В меньшевизме три таких элемента: 1) оппортунистический социальный темперамент; 2) широкий материал знакомства, с конкретной действительностью, непосредственного и научного, — материал, конечно, воспринятый и подобранный через призму оппортунистической природы; 3) долгая и основательная школа марксизма. Маркс отвечает за один из трех элементов. Почему не за целое? Или потому что он «за пределами досягаемости»?

Вы просили меня записать мою фразу: «Меньшевики использовали марксизм, «Рабочая Правда» марксизм плюс «богдановщину». Что можно с этим сделать, и почему я ответствен больше, чем Маркс?» Вам, вероятно, сравнение показалось диспропорциональным. Но дело, ведь, идет не о величинах, а о формальном соотношении; оно же, скорее, для меня более благоприятно, чём для Маркса в данном случае, — или, по меньшей мере, оно однородно. Впрочем, и пропорция — огромное историческое течение меньшевизма и маленькая группа «Р.П.», Маркс и Богданов — вряд ли уж так несообразны. Или — или... Отвечаем оба — или ни тот, ни другой.

III. Со стороны отношения взятых у меня посылок с выводами «Р.П.» Вам уже известно, что главный вывод—призыв к созданию новой особой «Рабочей партии» — не мой. Со времени образования «Рабоче-Коммунистических» партий в Германии, в Голландии, меня не раз спрашивали, что я думаю о возможности или вероятности образования подобной партии у нас. Первым спрашивал, помнится, тов. Schüller, представитель нем. Arbeitere Kommunistische Partei до ее выхода из Коминтерна (5). Ему, как и многим, позже, другим, я отвечал, что не вижу никаких объективных данных для этого, и что многое говорит прямо против такой вероятности, — что, по-моему, иная партия, кроме Р.К.П., у нас теперь невозможна.

Но мне на ряде примеров легко показать, что и самое пользование моими посылками, и особенно моими методами, у них часто таково, какое довольно естественно для молодых революционеров, пылких и неопытных, еще мало дисциплинированных научно, — для меня же совершенно невозможно.

Так, в статье «Новая буржуазия» (орган, № 2, стр. 5—8) дается описание выработки «новой буржуазии» из организаторской интеллигенции; за основу берется мое описание подобного рода тенденций на Западе, картина эта прямо переносится на Россию, и автор находит даже, что у них наиболее «отчетливая картина» такого оформления. При этом в поле зрения автора только две силы — «спецы» и «пролетариат»; все прочие у него выпали, а с ними все своеобразие нашей обстановки; крестьянство, все перевешивающая масса, с ее хозяйственными и сильными внутри ее кулаческими тенденциями; столь многочисленная, также, к сожалению, буржуазия спекулятивная и «нэпманская», широкие деклассации, и пр. Мыслимо ли, чтобы я выполнил, или хотя бы допустил под своим «руководством» такой анализ? У нас-то, как раз, наиболее запутанная и сложная, а не «наиболее отчетливая» картина; я сам считал себя до сих пор не в силах выполнить ее анализ, и много раз ясно мотивировал этим отказ высказаться по такого рода запросам.

По вопросу о роли и значении пролетарской культуры. В прокламации к массам дело изображается так, что благодаря «прежнему пренебрежению» большевиков к культурной работе рабочий класс и партия оказались «не подготовлены к организации власти и хозяйства на своих, социалистических началах», и «пришлось прибегнуть к помощи опытных людей» — спецов, а затем им подчиниться. Такая, чисто идеологическая концепция понятна у молодого, пылкого революционера, но кто поверит, что я на нее способен? Да если бы большевики все были десять раз «впередовцами» и «пролеткультовцами» с самого начала партии, и то они на сотую даже долю не избегли бы и не предотвратили «неподготовленности», и применения «спецов» и пр. (Прокламация, стр. 3).

В той же прокламации, немного ниже: «Директор-коммунист хотя бы из рабочих, постепенно превращался в выжимателя рабочего пота, гнавшегося не за удовлетворением интересов рабочих, а за развитием «производства»». Оставляя в стороне невозможную для меня стилистическую ошибку неопытного литератора («пота, гнавшегося), я боюсь, что это место бьет, между прочим, и по мне лично. Именно, я все время утверждал, что при всеобщей разрухе производства «удовлетворение интересов рабочих», к сожалению, но по необходимости должно подчиняться интересам развития производства.

Пишу все это отнюдь не для полемики с группой «Р.П.»: бороться с ней—не мое дело, не для того я «аполитичен». Но, я думаю, все это непреложно удостоверяет ее политическую независимость от моего руководства, и мое право не отвечать за нее.

Курьезное представление обо мне хотят дать те, кто уже три года ведет против меня ожесточенную кампанию, завершившуюся (пока!) моим арестом. Инициатор оформления идеи пролетарской культуры, мировой не только по внутреннему смыслу, но уже теперь—и по фактическому охвату: вы, ведь, найдете «Пролеткульты» и в Германии, и в Италии, и в Чехословакии, услышите дискуссию о пролетарской культуре в Америке, Канаде и Австралии, увидите книги, написанные о ней коммунистами в Англии. Бывший основатель какой ни на есть, но философской школы «эмпириомонизма». Автор первых работ по всеобщей организационной науке, идея которой, пусть даже неверная, по внутреннему смыслу, во всяком случае, мирового масштаба, этого логически отрицать невозможно. Автор идеи «физиологического коллективизма», планов обновления и укрепления жизни людей путем их обмена тем, чем они физиологически обмениваться могут—их крови; идея пусть фантастическая (ведь, опыты для ее проверки прерваны моим арестом, а что они могут дать, неизвестно), — но, во всяком случае, не в квадратный сантиметр по размеру. Не говорю уже о мелочах — о годах работы в большевистских центрах, о работе экономиста-популяризатора и экономиста-исследователя, о социалистических романах и пр. Наконец — пусть все это один «бред величия», — просто одно только: человек, которого стоит ответственнейшим силам, партийным и теоретическим, систематически травить в прессе и в журналах, и в целых книгах (таких за последние месяцы вышло не меньше трех), и в публичных выступлениях... Все это — и лидер маленькой подпольной группы, пусть даже очень милых и симпатичных молодых революционеров, группы, ведущей маленькую подпольную работу с помощью гектографа, мимеографа и пр.

Нет уж — кто этому поверит? Или — или...

Не только возможно, но и вероятно, что все это останется на деле «словами, словами и словами». Не для того же травили три года, не для того столько времени подготовляли почву... Решает соотношение материальных сил; а для апелляции — только суд истории, он не близко.

Ну, что же! По крайней мере, лестно. И я с гордостью приму тот высший знак отличия, тот «орден», который дается единицам в веках. Его носили до меня такие люди, как Галилей, которому дал его мир католический, как Роберт Майер, которому дал его мир мещанский. Мне, может быть, придется получить его от общества.

ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННОМУ, ВЕДУЩЕМУ ДЕЛО ЧЛЕНА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ АКАДЕМИИ А.А.БОГДАНОВА

ЗАЯВЛЕНИЕ

При сегодняшнем (15/IX) допросе Вы в конце несколько конкретизировали свой вопрос, не может ли именно моя «идеология» служить наиболее подходящим и естественным исходным пунктом для таких платформ, как «Рабочая Правда». Вы указали на мой анализ роли организаторской интеллигенции на Западе, с ее тенденцией к захвату господства; перенеся это на Россию, «Р.П.» объявила Р.К.П. партией организаторской интеллигенции, которая, мол, и господствует, захватив власть под фирмою Р.К.П.

Отвечаю: тут нет моей «идеологии», а только — моя терминология. Взяты мои выражения, но не мои идеи, не результаты моего анализа. Результаты эти высказаны мной и публично, в докладах, и в печати.

1) В докладе Социалистической Академии («Общественно-научные тенденции новейшего естествознания») я констатировал, что на Западе организаторская интеллигенция нащупывает пути к господству, начинает, полусознательно, формировать идеологию для этого, — но и только; нельзя даже сказать и того, чтобы она сейчас уже прямо шла к этому господству: реально она там в загоне, на что мною и было указано (это даже вызвало возражение тов. Ерманского). Стенограмма доклада и прений существует в Социалистической Академии, есть и у меня дома. Прибавлю, что видные коммунисты, возражавшие мне, признавали фактическую правильность анализа в основном, реальную наличность указанных мною тенденций.

2) Относительно же русской интеллигенции я всегда утверждал, что она в организаторском смысле гораздо ниже западной, что она «некультурна», как я писал в статье «Судьбы рабочего класса в русской революции» («Новая Жизнь», 1918, январь, кажется, от 18-го и 20-го); писал это по поводу ее саботажа. И потому представлять ее движущей силой или руководительницей революции, с моей точки зрения, немыслимо. Если бы эта интеллигенция лежала в основе Р.К.П., не только 6 лет, но и шесть месяцев, Советская власть не продержалась бы.

3) Относительно силы, на которой базируется Р.К.П. и с нею Советская власть, я в упомянутой статье («Судьбы рабочего класса») пользовался термином «рабоче-солдатский блок». Это соответствовало обстановке конца 1917 г. Но солдатчина была, ведь, только военно-организованным крестьянством (в главной своей массе): блок, значит, рабоче-крестьянский. Летом 1918 г., в не напечатанной по запрещению моего сотрудника, Ив. Ив. Степанова, главе большого «Курса политической экономии» (глава эта у меня сохранилась) я определял «коммунистический блок», как созданное потребностью в военном коммунизме объединение пролетариата, трудового крестьянства и низов трудовой интеллигенции (низов, но не высшей, по преимуществу «организаторской» интеллигенции). К новому изданию того же «Курса» (т. II, вып.4) глава о «военном коммунизме» была уже тов. Степановым разрешена; в ней подробнее излагается теория «коммунистического блока»; книга сейчас печатается в Госиздате, но рукопись этой главы («Военно-экономические формации») имеется и у меня дома. Всего же проще, и, быть может, окажется достаточным взять вышедшее в августе в Госиздате новое издание «Начального курса политической экономии в вопросах и ответах». Там теперь введена глава о «Военном коммунизме»; в ней объясняется, что когда положение вещей требует военного коммунизма, а господствующие классы, по культурной слабости и исторической неподготовленности, неспособны преодолеть свои инстинкты и провести минимум коммунистических мер, тогда трудовые низы объединяются в коммунистический блок и их свергают. В Парижской Коммуне такой блок был образован рабочими и шедшей за ними городской мелкой буржуазией; в России — пролетариатом, трудовым крестьянством и примкнувшими низами трудовой интеллигенции; выясняется, что этот блок и был все время движущей силой революции, базой Советской власти и Р.К.П.

Как видите, «Р.П.» здесь вовсе и не принимает моей «идеологии», а развивает свою. За чужие идеи я отвечать не могу; отвечаю, конечно, за термин «организаторская интеллигенция», но преступным его не считаю.

Итак, здесь мои идеи оказались, напротив, недостаточной и неподходящей исходной точкой для инкриминируемой платформы.

ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННОМУ, ВЕДУЩЕМУ ДЕЛО ЧЛЕНА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ АКАДЕМИИ А.А.БОГДАНОВА

ЗАЯВЛЕНИЕ

Дополнение. В параллель «крайним» выводам, которые пыталась—как я показал, неправильно—обосновать на моих позитивных анализах группа «Рабочая Правда», я привел Троцкого, который в 1906 г. сделал из меньшевизма максималистские выводы. Но я забыл дополнить эту историческую справку напоминанием, что тогда лидеры меньшевиков вообще приняли эти выводы, и проводили их в газете «Начало», в частности не кто иной, как Дан. Это не помешало им потом опять приспособить доктрину меньшевизма к крайней умеренности. Так мало идеологическая доктрина определяет выводы. Она — орудие, которое может быть употреблено для самых разных целей. Многие коммунисты долго считали Новую Экономическую Политику несовместимой с доктриной коммунизма. А потом они же убедились, что несовместимости нет.

И я заявляю, [что] всякий марксист, знающий, чем определяются практические выводы и задачи людей, и какую подчиненно-служебную роль играет тут идеология, должен признать полной несправедливостью, когда на теоретика хотят возложить ответственность за чужие попытки использования его теорий для выводов, которых сам он никогда не делал, а в данном случае — и сделать не мог бы без грубой непоследовательности.

Лично я был всегда настолько уверен в очевидности этой истины, что при том беглом минутном просмотре брошюры «Р.П.», о котором я говорил раньше тов. Агранову, и написал в сегодняшнем допросе, я потерял всякий интерес к этой брошюре и желание внимательнее рассмотреть ее, когда увидел, что ее выводы — не мои, и противоречат моей точке зрения. Явное «цитирование» моих фраз и мыслей казалось мне при этом чистейшим «идеологическим» пустяком. И я перестал думать об этом, внушавшем мне отвращение вопросе.

Перед следствием «цитирование» ставит дилемму: ребяческое писание «под Богданова», или — уже не ребяческий, а прямо безумный—донос Богданова на самого себя. Не специалистам, может быть, и не легко отличить упорного подражания от мастера (да простят мне это гордое выражение, мое право на него признал такой человек, как М.Горький); к счастью, есть простое и непреложное обстоятельство, решающее вопрос. Именно там, где всего беспощаднее злоупотребление моими терминами и фразами, мысли стоят в самом резком противоречии с моими, что я всегда и открыто высказывал, печатно или публично. Яркая иллюстрация — статья во 2-м номере «Р.П.» об организаторской интеллигенции в России, подписанная, помнится «Леонид» (даже псевдоним взят из моего романа); статья, сплошь написанная в моих выражениях, но как я показал, разобрав ее с двух сторон в первом и во втором допросе, сплошь противоречащая и моему методу—брать соотношения классов в целом, не позволяя себе игнорировать всей их сложности, и моему взгляду на русскую интеллигенцию, как самую жалкую и организаторски — отсталую, и моему пониманию «коммунистического блока», как основы Советского строя и РКП. Какая еще тут может быть неясность?

Но в другом моменте неясность, пожалуй, была — конечно, небольшая. Ваша настойчивая, повторная постановка вопроса, — почему же «Р.П.» так тяготеет именно к моим терминам и схемам, — заставила меня усиленно думать над этим; и я пришел к новым заключениям, которые представляются мне такими простыми, ясными и исчерпывающими, что, очевидно, только по недостатку размышления они не пришли мне в голову раньше.

Я, в сущности, предполагал, что дело просто в привлекательности моих идей, но возможно, что тут была ошибка. Допустим, что они истинны; это новое не значит, что они должны быть привлекательны; чаще бывает напротив. И противников у них не случайно же гораздо больше, чем сторонников, а поскольку дело касается «Р.П.», то обнаруживается и весьма не полное, и частью прямо извращаемое понимание этих идей, — что же тогда сказать об их «привлекательности» самих по себе? И я стал искать другой основы, более объективной.

Напомню о своем положении за последние три года. Я подвергался не десяткам, а полагаю, сотням нападений со стороны влиятельных лиц, а то и влиятельных кругов — в официальных документах, в публичных выступлениях, в газетах, журналах, статьях, целых книгах. Я как-то сказал, что журнал «Под знаменем Марксизма» издается наполовину против меня; бывщий при этом Ш.М.Дволайцкий, сам один из ближайших сотрудников этого журнала, поправил меня: «не наполовину, а вполне». Мои попытки отвечать не печатались, да и немыслимо было бы на все ответить. Вокруг меня создавалась отравленная, враждебная атмосфера... Только она сделала возможным возникновение моего дела и она же для него создала материал, толкнула кого надо, к «богдановщине».

Существовали элементы брожения, недовольные ходом вещей, порядками, партией. Они, конечно, искали идеологии для себя. И вот, они видят человека, которого преследуют; кто, те самые, в ком для них воплощаются стимулы их недовольства, кого они считают врагами своих стремлений. Что может быть проще и логичнее вывода «а, вот он, должно быть, и есть тот, у кого мы найдем, что нам надо». Читают, изучают, истолковывают применительно к своим настроениям. Думают обратиться к нему. Но он, оказывается, забронировался в роли теоретика, исследователя, — в «аполитизме». Практически — политических указаний получить от него нельзя, а его оценка текущего развития только расхолаживает: «нет объективных условий для создания новых политических сил, не может быть иной партии, кроме той, какая существует». Ну, что же, — думают они,—в этом мы без него обойдемся. Используем, что нам подойдет, и уже используем полностью, — нечего с ним церемониться; а задачи сумеем поставить сами, какие мы находим правильными.

Тут все объясняется: и «приверженность к богдановщине», и варварски — бесцеремонное, ни с чем не считающееся, использование и самое произвольное понимание, резко противоречащее моим действительным идеям. Так же не случайно все это, как и то, что люди действительно понимающие, а не просто использующие мои идеи, сколько я их знаю, идут либо, подобно мне, в науку, либо в строительно-творческую практику жизни.

Молодость узка и фанатична. «С Богдановым церемониться нечего; наше дело дороже; получить для нашего дела такого мученика, хочет он или не хочет, это выгодно». И, при всей их теоретической и литературной незрелости, это, в смысле политического инстинкта, оказывается не так уже наивно... Если я не сразу понял эту связь фактов, то потому, что давно не думал по политической линии.

Так случилось то, что одинокий работник науки — одинокий, как немногие, — оказался между молотом и наковальней: одни давно стремятся «добить» его, как ненавистного мыслителя, другие—не прочь подставить его под удары, потому что им это далеко не вредно. Интересы сошлись. Но будет великой несправедливостью, которую заклеймит суд истории, если оба эти плана удадутся.

23 сентября 1923 г.

А.Богданов

ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННОМУ, ВЕДУЩЕМУ ДЕЛО

ЧЛЕНА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ АКАДЕМИИ А.БОГДАНОВА

ЗАЯВЛЕНИЕ

На прошлой неделе мне было дано два свидания, и было обещано следующее дня через 4. Прошло больше недели, свиданий нет, — по-видимому, они прекращены; писем тоже не было.

Очень просил бы Вас разъяснить, является ли это респрессией (как обыкновенно бывает), и если да, то чем она вызвана.

11 октября 1923, 5 ¹/₂ вечера

А.Богданов

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Я, Начальник 12-го Отделения СОГПУ — СЛАВАТИНСКИЙ, рассмотрев 13-го октября 1923 г. материалы следственного дела за № 20482 на гр. БОГДАНОВА-МАЛИНОВСКОГО, Александра Александровича и, усматривая из таковых, что дальнейшее содержание его под стражей не вызывается условиями следствия, — ПОСТАНОВИЛ: гр. БОГДАНОВА-МАЛИНОВСКОГО из-под стражи освободить, а дело следствием продолжать.

СПРАВКА:

БОГДАНОВ-МАЛИНОВСКИЙ арестован 7-го сентября 1923 г. и содержится во Внутренней Тюрьме ГПУ.

Начальник 12-го Отделения СОГПУ:

«13» октября 1923 года

Источник: Документы из дела арестованного А.А.Богданова-Малиновского
// Неизвестный Богданов. В 3 кн. Кн. 1. М.: ИЦ «АИРО—ХХ», 1995. С. 45—57.