|
Опубликованный материал предоставил автор
© Красильников C.А.
Красильников C.А.
На изломах социальной структуры:
Маргиналы в послереволюционном российском обществе
(1917 – конец 1930-х гг.)
Глава 3.
Ссыльные 1920-х годов.
Высылка
и ссылка как часть репрессивной системы 1920-х гг. Анализ нормативной
базы. Численность, состав, дислокация и социокультурные характеристики
ссыльных как особой группы. Влияние ссылки на общество.
Интерес и
внимание к вопросам истории ссылки как части репрессивной машины и к
ссыльным как специфической группе в составе постреволюционного общества
стали проявляться только в последние десятилетия. До этого времени
изучению истории ссылки советского периода препятствовали чисто
идеологические соображения: было принято противопоставлять царскую ссылку
как "неправильную" и антинародную, направленную против общества
в целом, и особенно против прогрессивной, революционной его части,
"правильной " ссылке советского времени, когда объектами
репрессий становились главным образом антисоветские, контрреволюционные
элементы (меньшевики, эсеры, духовенство и т.д.). Другая причина
"забвения" тематики советской ссылки состояла в том, что
историки репрессивной политики большевизма центральной темой изучения
избирали самые жестокие элементы репрессий – расстрелы, лагеря, тюрьмы,
т.е. преимущественно "архипелаг ГУЛАГ". Ссылка рассматривалась
в качестве вспомогательного, неосновного элемента репрессий, а потому
оказывалась на периферии тематических разработок. Наконец, немаловажной
причиной того, что изучение ссылки в послереволюционном обществе до сих
пор делает только первые шаги, является состояние источниковой базы.
Многие документы, касающиеся ссылки, рассредоточены по различным фондам
ведомственных архивов, в ведении которых в разные годы находилось
управление высылкой и ссылкой – ОГПУ – НКВД РСФСР – НКВД СССР – КГБ –
МВД.
Большинство
документов как нормативного характера, так и информационного или
оперативного плана, находятся на особом режиме хранения и в значительной
своей массе недоступны историкам. Тем не менее, в последние годы можно
отметить появление нескольких исследовательских работ, в которых ссылка
советского периода становится объектом изучения, хотя, как правило,
неглубокого и фрагментарного. Вышли в свет работы, освещающие отдельные
аспекты политической части ссылки 1920 – 1930-х гг. (большевиков –
оппозиционеров – Ю. Фельштинский, эсеров – М. Янсен). Однако за
исключением нескольких работ, принадлежащих автору, а также молодого
историка В. Пинкина, никто из отечественных исследователей пока всерьез
не занимался анализом комплекса основных проблем ссылки и ссыльных,
особенно 1920-х гг., когда этот карательный институт был воссоздан
большевиками. В силу данного обстоятельства нами акцентируется внимание на
параметрах и характеристиках ссыльных как особой маргинальной группы, а
также на основных этапах и тенденциях формирования ссылки в 1920-е г. Что
касается ссылки в 1930-е г., то для ее изучения и освещения материалов
явно недостаточно.
В
арсенале репрессивных мер царского, а затем и советского режимов высылка
(удаление из пределов страны или данной местности с запрещением
проживания в тех или иных местах или без такового запрещения) и ссылка
(удаление из пределов данной местности с обязательным поселением в иных
местностях) всегда занимали особое место. Они, в свою очередь, делились
на две разновидности: а) наказание по суду и б) наказание во внесудебном
(административном) порядке. В дореволюционный период административная
высылка и ссылка широко использовалась для изоляции или перемещения из
одних местностей в другие так называемых неблагожелательных в социальном
или политическом отношении элементов. О ее масштабах можно было судить
уже по тому, что численность административно-высланных и ссыльных значительно
превышала численность осужденных к аналогичному наказанию в судебном
порядке.
После
1917 г. и до 1922 г. высылка и ссылка "выпали" из арсенала
карательной политики советского режима. Однако уже к концу гражданской
войны места заключения оказались переполненными "каэрами" и
социалистами различных толков, которые были арестованы в превентивном
порядке и не могли быть осуждены по суду за неимением улик. Впервые
вопрос о "применении административной ссылки по отношению к
антисоветским (по большевистской терминологии. – С.К.) политическим
партиям" возник на Политбюро ЦК РКП(б) 14 декабря 1921 г., когда по
докладу зам. председателя ВЧК И. Уншлихта было принято решение,
устанавливающее необходимость "выдачи административно-ссыльным на
первое время до приискания ими занятий, поддержки из кредитов ВЧК".
На следующий день постановлением Президиума ВЦИК была образована комиссия
по обеспечению административно-ссыльных, которую возглавил Ю. Лутовинов.
Таким образом устанавливался порядок, согласно которому политическим
ссыльным определялось пособие. Сначала численность этой категории была
незначительной – по РСФСР на весну 1922 г. политссыльных насчитывалось до
500 чел.
Примечательно,
что карательная практика шла с опережением карательного законодательства:
высылка "антисоветских элементов" осуществлялась с начала 1922
г., а первый нормативный акт о применении высылки и ссылки в
административном порядке появился лишь 10 августа 1922 г. ВЦИКом. Далее
медлить с принятием данного постановления не представлялось возможным,
поскольку в завершающую стадию вступали массовые операции ГПУ по
организации высылки значительной группы интеллигенции за границу
("философский пароход") и высылки еще большего числа
социалистов (меньшевиков и эсеров) в отдаленные местности республики. Практика
применения административной высылки и ссылки постоянно требовала внесения
все новых и новых корректив в постановление ВЦИКа. С образованием СССР и
изменением статуса ГПУ (превращением последнего в ОГПУ при СНК СССР) со
всей очевидностью проявилось стремление этой организации к монополизации
и расширению всех форм внесудебных репрессий. В созданной 14 декабря 1923
г. под председательством М. Калинина Комиссии ЦИК СССР по выработке
нового положения об административной высылке ключевую роль играл зам. председателя
ОГПУ В. Менжинский. К весне 1924 г. Комиссия свою работу завершила, и 28
марта 1924 г. Президиум ЦИК СССР принял Положение о правах ОГПУ в части
административных высылок и ссылок и заключения в концентрационный лагерь,
которое приобрело характер общесоюзного закона, хотя оно, в отличие от
предыдущего постановления ВЦИК, открыто не публиковалось, а
воспроизводилось лишь в форме секретного приказа по ОГПУ за N 172 от 2
апреля 1924г. С этого времени наступила длительная полоса глухой
междуведомственной борьбы между НКВД РСФСР и ОГПУ с участием Наркомюста
РСФСР, в котором предметом спора было разграничение прав и полномочий
этих органов в осуществлении обеих категорий высылки и ссылки –
административной и судебной. Руководство НКВД ставило вопрос о предоставлении
НКВД полного права на административную высылку и ссылку уголовного
элемента, при сохранении за ОГПУ права высылки главным образом
"политиков", шпионов и контрабандистов. Настойчивость НКВД была
усилена принятием в 1926 г. нового Уголовного Кодекса, в котором
появились специальные статьи (35 и 36), узаконившие практику применения
высылки и ссылки в судебном порядке (в прежнем Уголовном Кодексе ст. 49,
допускавшая только высылку). Пользуясь поддержкой Наркомюста, руководство
НКВД настаивало на том, что в новых условиях должны быть точно соотнесены
судебные акции по высылке и ссылке с акциями внесудебными, а в
перспективе и вовсе отмена практика внесудебных репрессий. Однако ОГПУ
препятствовало предлагаемые изменения в этой области: 30 апреля 1928 г.
секретным постановлением СНК СССР и СТО была подтверждена монопольная
компетенция ОГПУ в определении места жительства
административно-высланных, а также местностей, где лицам этой категории
проживать воспрещалось.
Следует
отметить, что право определять местности для высылки и ссылки (судебной и
административной) являлось показателем влиятельности того или иного
органа в системе органов власти и управления. Поскольку существовала
практика "очистки" одних местностей от "социально опасных
элементов" и, соответственно, концентрации последних в других
местностях, то руководство большинства регионов стремилось к тому, чтобы,
если и не избежать полностью направления к ним уголовной ссылки, то
сократить до минимума количество таких местностей. Вопросы же такого рода
требовали предварительного обсуждения с руководством ОГПУ, НКВД и НКЮ
РСФСР.
Постепенно
на протяжении 1920-х гг. складывалась практика так называемых минусов
("минус 1", "минус 6", "минус 12" и т.д.),
т.е. запрещение для административно или судебно высланных в течение
определенного срока проживать в определенных местах. Получившим
"минус 1" высланным запрещалось проживать лишь в том месте,
откуда те были высланы. "Минус 6" означало запрещение проживать
в шести крупнейших городах страны – Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве,
Одессе, Ростове-на-Дону. В число так называемых 12 пунктов, запрещенных
для проживания административно высланным, входили: "1) погранокруга,
2) Московская обл., 3) Ленинградская обл., 4) Северный Кавказ и Дагестан,
5) все центральные округа областей, краев, автономных и союзных
республик, 6) вся Украина, 7) вся Белоруссия и Белорусский военный округ,
8) вся Закавказская Федеративная Республика, 9) Ашхабад, Каркаралинск,
Мерв и их округа, 10) Красноводск, 11) Узбекская ССР, 12) Таджикская ССР
".
Говоря о
воплощении на практике всех видов высылки и ссылки, нельзя обойти вопросы
правового положения лиц, подвергавшихся упомянутым репрессиям. Первое из
очевидных ограничений касалось права проживания в тех или иных
местностях. Человек, приговоренный к так называемой простой высылке,
должен был дать подписку с обязательством покинуть местность, проживание
в которой ему запрещалось, и не возвращаться туда в течение определенного
срока. В случае так называемой квалифицированной высылки высылаемый
подписывал обязательство не проживать во всех оговоренных в судебном или
административном решении местах. В гораздо более жесткой форме
регулировались правила проживания и передвижения ссыльных. В места ссылки
они отправлялись, как правило, маршрутным порядком, а конкретный пункт их
проживания определялся органами ОГПУ (для административно-ссыльных) и
НКВД (для судебно-ссыльных). Более того, многие ссыльные, уголовные и
политические, прежде чем попасть на место отбывания ссылки, проводили в
пересыльных тюрьмах и других местах лишения свободы от нескольких месяцев
до года и более (и это при максимальном сроке административной ссылки не
более трех лет.- С.К.), что вызывало недоумение и протесты даже у
"видавшего виды" прокурорского надзора. Другое ограничение для
ссыльных касалось выбора рода занятий. Отбывающие ссылку, если только по
решению суда она не была соединена с принудительными работами, могли
избрать для себя любое занятие. Однако при устройстве на работу любого
ссыльного решающее слово оказывалось за местным органом ОГПУ или НКВД ,
мнение которых руководство того или иного учреждения исправно
запрашивало. Правовое положение высланных и ссыльных зависело от того,
сохранялись ли за ними избирательные права. По законодательству, если в
приговорах судов специально не оговаривалось "поражение в
правах" тех или иных лиц на время назначенной им высылки или ссылки
(то же и в случае применения административных мер), то они могли
пользоваться избирательными правами. Однако так продолжалось только до
1926 г. , когда произошло значительное ужесточение избирательной системы.
По новой избирательной инструкции активных и пассивных избирательных прав
лишались все высланные и ссыльные на период действия репрессии. Отнесение
в категорию "лишенцев" усугубляло и без того сложное положение
высланных и ссыльных. Как "лишенцы" они оказывались вдвойне
уязвимыми во время "чисток" крупных городов, им нередко
отказывали в приеме на работу, не ставили на учет на биржах труда и т.д.
Так, на протяжении 1920-х гг. высланные и ссыльные все более опутывались
паутиной мер ограничительно-дискриминационного характера и все менее
отличались уже от лиц, лишенных свободы.
В эти же
годы происходило и общее ужесточение режима высылки и ссылки, связанное с
увеличением сроков наказания. Так, если в нормативных документах 1922 –
1924 гг. предельный срок определялся в три года, то по Уголовному Кодексу
РСФСР 1926 г. этот срок возрос до пяти лет. Постановлением ВЦИК и СНК
РСФСР от 10 января 1930 г. высылка по судебным приговорам назначалась на
срок от одного года до пяти лет, а ссылка – от трех до десяти лет. Тогда
же в духе времени был поставлен вопрос об организации ссылки по суду в
соединении с принудительными работами.
О том,
какое место занимали высылка и ссылка в карательной политике, также
сходство и различия между ними, дает представление следующая схема.
Схема.
Cсылка и высылка как элемент системы государственных репрессий.
|
|
Ссылка
|
|
Высылка
|
|
|
Форма
|
Судебная
|
Административная
|
Судебная
|
Административная
|
|
Сроки
|
Срочная
|
Срочная, бессрочная
|
Срочная
|
Срочная, бессрочная
|
|
Направления
|
Только внутренняя
|
Только внутренняя
|
Внутри страны, за границу
|
Внутри страны, за границу
|
|
Характер
|
Простая (на поселение) или в соединении с
принудительными работами
|
Простая (на поселение)
|
Простая
|
Квалифицированная (т.н. минусы)
|
|
Ведомственная принадлежность (надзор)
|
НКВД
РСФСР
Наркомюст
|
ГПУ-ОГПУ
|
НКВД
РСФСР
Наркомюст
|
ГПУ-ОГПУ
|
|
В большом
ряду тем, связанных с освещением истории высылки и ссылки советского
времени, центральное место в пособии отведено характеристике сибирской
ссылки 1920-х гг., главным образом политической ее части. Сибирь
традиционно относилась к местам, наиболее предпочтительным для размещения
ссыльных, в первую очередь, политических. Так, еще до окончания процесса
над лидерами партии правых эсеров в рамках общей операции по разгрому
социалистических партий и изоляции наиболее активных представителей этих
партий и накануне принятия в законодательном порядке ВЦИКом постановления
об осуществлении высылки и ссылки в административном порядке центральный
аппарат ГПУ 14 июля 1922 г. запросил ПП ГПУ по Сибири представить
соображения о местах возможного расселения высылаемых в скором времени
эсеров и меньшевиков. В ответе сибирских органов указывались в первую
очередь Тобольск, Нарым и Туруханск.
Осуществляемые
в течение последующих двух лет регулярные высылки в Сибирь социалистов
вызвали вскоре неодобрение региональных партийных органов, усмотревших в
концентрации в крае политссыльных (эсеров прежде всего) источник
всевозможных осложнений. 27 ноября 1924 г. Сибкрайком РКП(б) принял
постановление, в котором указывалось: "Обратить внимание ЦК партии
на отрицательные политические последствия, угрожающие Сибири, вследствие
неизбежной смычки между с.-р-ской ссылкой и хозяйственно крепким
крестьянством и просить о прекращении высылки с.р. в Сибирь".
"Новогодним" подарком Сталина секретарю Сибкрайкома Косиору стало
полученное в Новосибирске 31 декабря 1924 г. сообщение помощника генсека
Мехлиса о прекращении высылки в Сибири эсеров. В приложенной к письму
справке ОГПУ сообщалось, что в распоряжение ПП ОГПУ по Сибири для
отбывания ссылки поступило 30 эсеров – (16 правых и 14 левых). Далее
отмечалось: "Высылка с.р. в Сибирь прекращена ОГПУ по тем же
соображениям, какие указаны в протоколе Сибкрайкома". Действительно,
на протяжении 1920-х гг. эсеровский "элемент" оставался
численно самым незначительным в составе политической части ссыльных
Сибири. Основания для озабоченности сибирской партбюрократии по поводу
способности эсеров влиять на местное, преимущественно крестьянское,
население оказались преувеличенными. Подобные опасения основывались
главным образом на оценках прошлого (большой авторитет эсеровских
организаций в период революций, борьбы с колчаковщиной и в ходе
вооруженных выступлений противбольшевистского режима в 1920 – 1921 гг.),
а также на ощущении шаткости и неустойчивости тогдашних собственных
позиций в сибирской деревне. И хотя ни самой эсеровской партии, ни ее
идеологии как реального явления общественной жизни после 1922 – 1923 гг.
уже не существовало, ссылка самим фактом наличия в ней таких легендарных
личностей, как Д. Донской, А. Гоц, Е. Тимофеев и другие, заставляла большевиков
считаться с моральным авторитетом несломленных оппонентов. И одним только
"нэповским либерализмом" трудно объяснить такие, в частности,
факты, когда в 1924 г., вопреки сопротивлению ОГПУ, А. Сольц добивался
скорейшей отправки Д. Донского из тюремного заключения в ссылку, а нарком
здравоохранения Н. Семашко отдавал распоряжения о снабжении всем
необходимым участковой больницы в Нарымском крае, где в течении 12 лет,
до своей смерти в 1936г. Д. Донской работал врачом и пользовался
громадным уважением местного населения. Примечательно, что многие так
называемые бывшие (чего стоит, например, хлесткое пропагандистское
название книги А. Луначарского, вышедшей к процессу над лидерами партии
правых эсеров – "Бывшие люди"), а здесь, вместе с эсерами и
другими "политиками" должно упомянуть и священнослужителей,
достаточно органично входили в местную среду, принимались и почитались
ею.
Культурологический
(в широком смысле) аспект воздействия политической части ссылки на
местное сибирское население в 1920-е гг. сомнению не подлежит. Надзорные
органы, акцентировавшие внимание на опасности "политической"
смычки ссыльных с местными жителями, весьма скоро успокоились. Из двух
вероятных линий поведения – культурничество или политический активизм –
политссылка до появления ссыльных-троцкистов выбрало первую. Местные
отделы ГПУ смотрели сквозь пальцы на элементы самоорганизации
политссыльных и реагировали лишь на факты коллективного протеста ссыльных
в отстаивании ими своих, пусть и немногочисленных, прав. В отчетах чекисты
с удовлетворением констатировали раздробленность ссылки по политическим,
религиозно-конфессиональным и другим признакам, равно как и любые
проявления недоверия или недовольства (в частности, и антисемитизма в
отношении ссыльных социал-демократов сионистов) ссыльными со стороны
местных жителей. Политическая, а точнее неуголовная, часть ссылки и до
революции не отличалась однородностью и единством. В1920-х гг. ее
пестрота увеличилась. К оппозиционерам социалистических толков
прибавились многочисленные "бывшие" – от крупных царских
сановников до священнослужителей различных конфессий, а также активисты
национальных движений – от сионистов до дашнаков. Не могло быть и речи о
какой-либо солидарности между социалистами и националистами или между
ними и коммунистической оппозицией в лице сторонников Троцкого, Зиновьева
и Каменева. Троцкистское ссыльное пособие в несколько раз превышало
нищенское пособие для ссыльных социалистов. В троцкистских колониях
демонстративно отмечалось 7 ноября, тогда как другая часть ссыльных
придерживалась диаметрально противоположных оценок Октября. Составлявшие
предмет известного беспокойства местных сибирских властей борьба ссыльных
троцкистов против лишения их избирательных прав и протесты, петиции и
голодовки с целью добиться участия в перевыборах Советов, чтобы публично
отстаивать свои политические взгляды, не находила какого-либо отклика
среди других политссыльных, социалистов или монархистов. Подобная
активность троцкистов не встречала поддержки и у местного населения, но по
инерции озадачивал партийно-советские и карательные органы.
В истории
российской политической ссылки 1920-е гг. являлись своего рода
переходным, промежуточным этапом от ссылки царской начала века к ссылке
1930-х гг., времен Великого перелома и Большого террора. По отзывам самих
ссыльных и эмигрантских изданий, послереволюционная ссылка стала
"другой", более жесткой. Вместе с тем, по сравнению с 1930-ми
г. ссылка 1920-х выглядела едва ли не "либеральной".
Действительно, в это время и в режиме пребывания ссыльных, их социальном
положении, способах самоорганизации, связях с внешним миром, в том числе
с заграницей, сохранялось много того общего с дореволюционными годами,
что впоследствии было утрачено или насильственно прервано. В сохранении
многих атрибутов функционирования дореволюционной политической ссылки в
1920-е гг. большую роль играла позиция самих большевистских лидеров,
которые знали карательную систему "изнутри" и предпочитали не
ломать эффективно действовавшие ее звенья, в частности, ссылку. Этим объясняется
сохранение прежних основных мест дислокации ссылки (правда, при
ужесточении только процедуры отправки и контроля над ссыльными на
местах), выплата пособия неработающим "политикам", разрешение
последним иметь заработок, даже находиться на службе в местных советских
учреждениях, заниматься репетиторством, сотрудничать с научными
учреждениями и т.д. На территории России, как и до революции, продолжал
действовать Политический Красный Крест во главе с Е. Пешковой, на счет
которого поступали средства как внутри страны, так и из-за рубежа.
Разрешалась и индивидуальная присылка от родственников и знакомых из-за
рубежа посылок, денежных переводов, корреспонденции, хотя все это
облагалось немалыми таможенными сборами. Шла интенсивная переписка
ссыльных с эмиграцией, разумеется, под цензурным контролем. Ссыльным
разрешалось получать из-за границы не только нейтральную литературу
(словари, учебные пособия, научные издания, художественную литературу),
но и издания политического характера (газеты и журналы различных
направлений, кроме эмигрантских). Причины подобного
"либерализма" властей следует усматривать в очевидном их
прагматизме: подобная инфраструктура по обслуживанию политссылки носила
общественный и частный характер и избавляла власти от весьма значительных
расходов на содержание самих ссыльных. Кроме того, все связи ссылки таким
образом подвергались более эффективному контролю.
Необходимо
отметить, что в 1920-е гг. действовал и прокурорский надзор над органами
ГПУ, каким бы слабым и малоэффективным он не был на практике. Введение и
функционирование института прокуратуры оказывалось единственным правовым
противовесом настойчивым попыткам ГПУ расширить область внесудебных
репрессий. По своему положению Прокуратура обладала полномочиями
опротестовывать решения местных органов ГПУ, принимать и проверять жалобы
ссыльных на действия работников этих органов, проводить обследования с
целью выяснения состояния ссыльных на местах и т.д. Сотрудники
прокуратуры, осуществляя надзор за исполнением законодательных актов, не
могли не видеть того, как не подкрепленная нормативными актами высылка и
ссылка во внесудебном порядке давала органам ГПУ широкий простор для
произвола. И хотя разумные аргументы отдельных работников прокуратуры
тонули во внутри- или межведомственной переписке, прокурорский надзор над
органами ГПУ был способен в то время выявить наиболее вопиющие нарушения
в сфере карательной практики, дать этому правовую оценку.
Важную
роль в инерционности политссылки 1920-х гг. сыграл и субъективный фактор
– "человеческое наполнение". Ядро политссылки на этом этапе
составили социалисты всех оттенков – от анархистов до энесов. Обладая
весьма значительным опытом и навыками пребывания в дореволюционной
ссылке, они естественно сыграли ключевую роль в становлении структур самоорганизации
ссылки: их усилиями создавались колонии, формировались принципы поддержки
и взаимопомощи, разрешались конфликтные ситуации, организовывались
коллективные действия и т.д.
Все это
позволяет констатировать, что политическая ссылка 1920-х гг., особенно ее
социалистическая, преимущественно интеллигентская, часть, пребывала как
бы в особом социальном времени. Она воспроизводила в новых условиях нормы
поведения и жизнедеятельности, присущие дореволюционному этапу ссылки.
Несомненным тому подтверждением служит и переписка ссыльных тех лет.
Меньшевик В. Коробков, ведущий активную переписку с семьей эмигрантов,
сообщает о том, что он усиленно занимается "зимним темпом"
иностранных языков и разработкой темы "пролетариат и культура",
следит за развитием событий в европейском рабочем движении, а также
высказывает свое отношение к личности Троцкого и т.д. Инерционности
политссылки 1920-х гг. способствовал и такой фактор, как слабая
подвижность общественной психологии местного на-селения. Для ссылки
избирались, как уже отмечалось, традиционные места изоляции – глухие и
малонаселенные районы Нарымского и Туруханского краев и другие
преимущественно северных территории, жители которых с трудом воспринимали
и принимали послереволюционные изменения. Ссыльные воспринимались ими как
факт обыденности ("при царе Нарым и при соввласти Нарым").
Отношение местных жителей к ссыльным также было прагматичным и всецело
зависело от поведения последних – к уголовным и полууголовным элементам
оно всегда было неизменно отрицательным. Постепенно ситуация изменялась.
Уже со второй половины 1920-х гг. административная ссылка стала терять
свой первоначально политический облик. Расширив после 1924 г. свои
полномочия по части изоляции во внесудебном порядке "социально
опасных" и "социально вредных " элементов, ОГПУ принялось
усиленно "чистить" крупные города и пограничные районы, с целью
очистить их от нежелательных и подозрительных лиц, в том числе и от
откровенных рецидивистов и отправлять всех их преимущественно в северные
и восточные регионы. Высылка и ссылка по суду, осуществляемые же по линии
НКВД после введения нового Уголовного Кодекса 1926 г. практически в те же
районы, что и внесудебная, полностью и окончательно изменили лицо ссылки
– последняя стала в основном уголовной. Так, в конце 1920-х гг. из 5 тыс.
ссыльных в Нарымском крае около 300 было политссыльных, остальные
являлись уголовниками. Поскольку в 1929 г. Сибирский край был объявлен
территорией, "неблагополучной по бандитизму", то в конце
августа 1929 г. руководство края направило срочное обращение в СНК РСФСР,
в котором, в частности, говорилось: "Участившиеся последнее время
случаи несогласованной [с] нами посылки больших партий преступного
элемента [в] Сибкрай [по] линии ГПУ и ГУМЗ ставят нас [в] чрезвычайно
затруднительное положение тчк Имея [в] Сибкрае [по] неполным данным 6 000
административно и cудебно высланных [и] 3 000 беспризорных [, ]
терроризирующих мирное население [,] категорически настаиваем [на]
прекращении посылки новых партий преступного элемента [в] Сибкрай без
предварительного согласования [с] нами о возможности их размещения тчк
".
Таким
образом, с конца 1920-х гг. внимание сибирских властей к проблемам ссылки
приобрело выражение в конкретных усилиях, направленных на то, чтобы не
допустить "перегрузки" региона уголовной ссылкой, ставшей в
ряде мест прямым фактором дестабилизации обстановки. Если же к этому
прибавить то обстоятельство, что уже с начала 1930 г. сибирский регион
стал одним из ключевых территорий для размещения репрессированного
крестьянства ("кулацкой ссылки"), то станет очевидным,
насколько в 1930-е гг. изменилась сама конфигурация института высылки и
ссылки и значение в нем "политического" элемента. В заключение
приведем данные из доступных нам опубликованных или архивных источников,
позволяющих представить, какое место занимала ссылка в общем объеме
репрессий, проводимых по линии органов ВЧК – ОГПУ – НКВД (в сведениях не
отражены данные о ссылке и высылке по суду).
Таблица 4.
Численность и категории репрессированных органами ВЧК – ОГПУ – НКВД за
1921 – 1940 гг., чел
|
Год
|
Всего осужденных, чел.
|
В том числе
приговорены
|
|
К ВМН
|
В лагеря и тюрьмы
|
К ссылке и высылке
|
К прочим мерам
|
|
1921
|
35 829
|
9 701
|
21 727
|
1 817
|
2 587
|
|
1922
|
6 003
|
1 962
|
2 656
|
166
|
1 219
|
|
1923
|
4 794
|
414
|
2 336
|
2 044
|
---
|
|
1924
|
12 425
|
2 550
|
4 151
|
5 724
|
---
|
|
1925
|
15 995
|
2 433
|
6 851
|
6 274
|
437
|
|
1926
|
17 804
|
990
|
7 547
|
8 571
|
696
|
|
1927
|
26 036
|
2 363
|
12 267
|
11 235
|
171
|
|
1928
|
33 757
|
869
|
16 211
|
15 640
|
1 037
|
|
1929
|
56 220
|
2 109
|
25 853
|
24 517
|
3 741
|
|
1930
|
208 069
|
20 201
|
114 443
|
58 816
|
14 609
|
|
1931
|
180 696
|
10 651
|
105 683
|
63 269
|
1 093
|
|
1932
|
141 919
|
2 728
|
73 946
|
36 017
|
29 228
|
|
1933
|
239 664
|
2 154
|
138 903
|
54 262
|
44 345
|
|
1934
|
78 999
|
2 056
|
59 451
|
5 994
|
11 498
|
|
1935
|
267 076
|
1 229
|
185 846
|
33 601
|
46 400
|
|
1936
|
274 670
|
1 118
|
219 418
|
23 719
|
30 415
|
|
1937
|
790 665
|
353 074
|
429 311
|
1 366
|
6 914
|
|
1938
|
554 258
|
328 618
|
205 509
|
16 842
|
3 289
|
|
1939
|
63 889
|
2 552
|
54 666
|
3 783
|
2 888
|
|
1940
|
71 806
|
1 649
|
65 727
|
2 142
|
2 288
|
|
Всего
|
3 080 062
|
749 421
|
1 752 501
|
370 787
|
201 383
|
|
Из
приведенных статистических данных следует, что в 1920-е годы и по
структуре, видам, по соотношению между отдельными их видами, а также по
масштабам, резко отличались от последующих, 1930-х гг. В 1920-е гг.
репрессии характеризовались относительной "мягкостью",
определенной сбалансированностью. Это был период, когда действия
репрессивных политических органов в большей мере, чем до и после,
подлежали контролю и регламентации. Ссылка в те годы не только выступала
в качестве сопутствующей формы репрессий, но и имела самостоятельное
значение. Объектами внимания ОГПУ становятся следующие категории
репрессированных (данные за 1927 г.).
Таблица 6.
Состав ссыльных, подведомственных ОГПУ в 1927 г.
|
Категория
|
Чел.
|
%
|
|
Шпионы
|
414
|
3.5
|
|
Фальшивомонетчики
|
55
|
0.5
|
|
Бандиты
|
429
|
3.6
|
|
Контрреволюционные элементы
|
300
|
2.9
|
|
Социально вредные элементы
|
1 825
|
16.0
|
|
Спекулянты
|
2 613
|
23.0
|
|
Контрабандисты
|
2 572
|
22.0
|
|
Хоз. преступления
|
93
|
0.9
|
|
Антисоветские партии
|
2 372
|
21.0
|
|
Прочие
|
459
|
5.0
|
|
Итого
|
11 142
|
100
|
|
Из
приведенных данных таблицы следует, что к концу 1920-х гг. состав
категорий, которые оказывались "подведомственными " ОГПУ, резко
расширился. ОГПУ добилось значительного расширения своих полномочий в
части отправки в ссылку во внесудебном порядке и занимались не только
теми, кто представлял потенциальную или реальную угрозу – представителями
подпольных контрреволюционных и антисоветских партий и организаций, а
также шпионами, контрабандистами – но и теми, кто занимался
антисоциальной, уголовной деятельностью, а также заподозренными в
экономических, хозяйственных преступлениях.
Это было
рельефным подтверждением той очевидной тенденции, что органы ОГПУ делали
объектом своих репрессий уже не конкретные группы, а все общество в
целом. В 1930-е г. это обстоятельство приобретет законченную форму
накануне и в годы Большого террора.
Завершая
характеристику ссыльных как маргинальной группы, отметим следующие
присущие им черты. Ссыльные занимали весьма своеобразное и специфическое
место в стратификации сталинского общества. На репрессивной лестнице,
"ведущей вниз", они стояли выше заключенных, которые
подвергались лишению свободы. В одних случаях ссылка выступала в качестве
"вторичной" репрессии по отношению к заключенным, отбывшим
срок, но затем отправленным в ссылку на поселение. В других случаях
ссыльные становились удобной мишенью для массовых репрессий – при
необходимости их ужесточения ссыльных арестовывали и направляли в тюрьмы
или лагеря. Даже находясь на свободе, проживая среди гражданского
населения, ссыльные подвергались столь очевидным режимным ограничениям и
дискриминациям, что у них самих вырабатывались специфические стереотипы
поведения, как и у местных жителей по отношению к ним складывались
негативные стереотипы. И если группы "политиков", продолжая традиции
прежних поколений, стремились к консолидации и отстаиванию своих
интересов, а также к осуществлению позитивной культурнической
деятельности, то группы антисоциальных элементов и рецидивистов в
условиях ссылки объединялись для достижения противоположных
"политикам" целей, а поскольку "политики" составляли
значительное меньшинство, то нетрудно заключить, сколь острой становилась
проблема социального облика и психологии населения тех северных и
восточных районов, где десятилетиями размещались и в значительной мере
там же и оседали различные категории высланных и ссыльных.
Читать
дальше >>>
|
