Надо изыскать второй бюджет

"Ведомости", 09.01.2008

Тогда, по мнению Ярослава Кузьминова, ВШЭ через пять-семь лет сможет на равных конкурировать со Стэнфордом, а то и даст миру лауреатов Нобелевской премии по экономике

Ярослав Кузьминов руководит Высшей школой экономики с момента создания. Собственно, осенью 1992 г. он ее и создавал - вместе с будущим министром экономики Евгением Ясиным, которого тоже категорически не устраивало тогдашнее качество высшего экономического образования в России. Поэтому с самого начала лекции в "Вышке" читали люди, реформировавшие экономику страны. Да и реформаторы регулярно обращаются в ВШЭ за консультациями. Сегодня ВШЭ зарабатывает на обучении и консалтинге десятки миллионов долларов в год. Кузьминову этого мало - теперь он хочет вывести ВШЭ в число ведущих университетов мира. Но признает, что своими силами эту задачу не решить.

- Как вы считаете, получат ли когда-нибудь еще Нобелевскую премию по экономике российские ученые? И каковы шансы у экономистов из ВШЭ?

- Любое академическое признание, будь то публикация в известном журнале или Нобелевская премия, требует двух вещей: интеграции в мировое академическое сообщество и возможности вести полноценные научные исследования. Первая составляющая отсутствует в России процентов на 95. К сожалению, в прошлом десятилетии был принят очень мягкий сценарий профессионального вхождения России в открытый мир. Поэтому сегодня в лучшем случае 7-10% российских экономистов обладают профессиональными академическими навыками, которые обычны для экономистов западных. Очень мало, даже неожиданно мало! По сути, у нас в стране всего 500 экономистов могут вести исследовательскую работу на высоком уровне - и подавляющая часть этих кадров поглощена корпорациями. Так что в этом отношении прогноз неважный.

Но есть и хороший прогноз. Сейчас в мировой экономической науке на первый план выходят исследования институтов. И у экономистов России, как и других постсоциалистических стран - Китая, Восточной Европы, есть потенциальное преимущество: исследователям можно получить уникальный материал об институциональной динамике. Ведь реформы - это запланированные и наблюдаемые изменения институтов. Вот в этом отношении у нас есть очень хорошие шансы на получение Нобелевской премии. Поэтому приобретает значение объем средств, которые страна готова инвестировать в фундаментальную экономическую науку, в первую очередь в получение данных.

- То есть заграница вам тут не поможет?

- Западные частные фонды в "Вышку" практически не приходили, поскольку у них изначально была установка - государственные организации не поддерживать. К тому же понятно: чтобы помочь развитию крупного университета с годовым бюджетом в $120 млн, нужны хоть сколько-нибудь сопоставимые средства. Таких грантов просто не бывает.

- Да у вас уже сейчас бюджет как у солидной компании...

- Мы большой университет. Любой современный университет по сути представляет собой своего рода некоммерческий бизнес. В российской ситуации это дополняется статусом госучреждения и прямым финансированием из бюджета основной образовательной программы. Но - у кого больше, у кого меньше - очень значительная часть дохода получается на рынке. ВШЭ работает на четырех рынках: бакалавриата и магистратуры, бизнес-образования, научных исследований и аналитики и дополнительного образования школьников. Мы зарабатываем на этих рынках 67% нашего бюджета, только 33% дает государство.

- Говорят, что ваш вуз - едва ли не единственный в Москве, где нет коррупции в процессе поступления.

- У нас действительно нет коррупции на входе - сумели технологически организовать такую систему, которая ее полностью исключила. В преподавательской среде это явление тоже не встречается. Но раз в два-три года приходится увольнять людей, которые, например, предлагают родителям студента частным образом решить проблему, которая у него возникла из-за учебы или поведения. В "Вышке" ведь учиться очень трудно - большие нагрузки, с которыми не все справляются. Ежегодно приходится отчислять до 10-12% студентов. Коррупционным соблазнам у нас, как правило, подвержены административные работники - у них в отличие от преподавательского состава нет репутационных стимулов и возможностей дополнительных заработков внутри университета. Поскольку люди, склонные к таким поступкам, встречаются везде, единственный способ - сформировать здоровое профессиональное сообщество, которое в состоянии отторгать коррупцию.

- А сколько у вас зарабатывают преподаватели?

- В среднем 60 000 руб. Базовый контракт - условная $1000 в месяц - сложился у нас еще в 2002-2003 гг. Тогда это был серьезный отрыв от рынка. Как только мы начали зарабатывать где-то в конце 1990-х, мы решили инвестировать в основной капитал университета - в преподавателей. Отказались от соблазнов потратить средства разными альтернативными путями и постоянно повышали базовую ставку. Мы сумели собрать уникальные команды не только экономистов и менеджеров, но и юристов, социологов, психологов, математиков - собственно, что и формирует особую университетскую атмосферу. Им нравилось, что здесь можно не только рассчитывать на приличную зарплату, но и заработать дополнительно. У активных людей и тогда получалось по $3000-5000. А сейчас есть профессора, зарабатывающие здесь больше 300 000 руб. в месяц, - причем это не единицы, а десятки людей. Начиная с 2005 г. мы решили не увеличивать базовую зарплату, а создать условия для исследовательской работы. Потому что поняли: да, мы создали конкурентоспособное с западными университетами обучение, но в отличие от западных университетов мы почти не ведем исследований.

- А почему вы называете бизнес ВШЭ некоммерческим? У вас не бывает прибыли?

- Мы - государственное учреждение, формально прибыли у нас быть не должно. Но это в значительной части бизнес. В каждом секторе мы пытаемся работать на рынке, мы конкурируем, мы пытаемся достичь наиболее экономически эффективных контрактов с контрагентами, пытаемся захватить рыночную власть. Это, конечно, не предприятие по торговле помидорами - скорее инновационная корпорация. Есть и существенное отличие: мы не делим прибыль между учредителями.

- Как в вашей семье восприняли назначение министром экономического развития Эльвиры Набиуллиной [жена Кузьминова]? Это как-то изменило вашу жизнь?

- [Восприняли] со скорбью. (Улыбается.) А если серьезно, то никак не изменило.

- Как вы оцениваете перспективы российской экономики в ближайшие годы?

- Рост нашей экономики продолжится, но темпы его будут затухать. Это связано с двумя обстоятельствами: отказом от проведения фундаментальных реформ бюджетного сектора (а они были возможны в середине десятилетия) и запаздыванием инвестиций в кадровую и транспортную инфраструктуру. В ближайшие годы в первую очередь, на мой взгляд, предстоит сформировать эффективную внешнеэкономическую политику - практически заново. Россия сегодня больше, чем другие развитые страны, включена в мировой рынок, мы его часть и ощущаем это и на потребительском, и на инвестиционном рынке. Недавний скачок инфляции - прямое следствие ценового всплеска на мировом рынке сельскохозяйственной продукции. И в этой ситуации надо уметь себя вести так, как ведут себя на мировом рынке наши более опытные партнеры.

Не существует никакой свободной конкуренции на мировом товарном рынке, на рынке прямых инвестиций, это либеральная иллюзия. Всегда конкуренция там поддерживается политическими действиями государств или их коалиций. В этом отношении считаю правильным выстраивать концентрацию национальных ресурсов там, где у нас есть шанс взять какую-то долю мирового рынка.

- ВШЭ и вы лично разрабатывали проект административной реформы. Как вам ее итоги?

- Это, конечно же, неудача. Причина, думаю, в том, что решение о проведении реформы принималось в закрытом режиме, руководство не получало обратной связи от общества и не рассчитывало на нее.

Я бы не стал сейчас ломать все, что получилось. Разве что с агентствами надо что-то делать: либо в состав министерств возвращать, либо систему стимулов менять, замещать чиновников менеджерами. Сейчас, когда, по официальной информации, значительная часть поручений президента не исполняется, куда уж дальше-то? О какой вертикали власти можно вести речь? Мы имеем пустую форму концентрации власти. Она подходит для борьбы с чем-то, но не для систематической работы.

- Как проект ВШЭ будет развиваться дальше?

- В том виде, в котором мы есть, мы достаточно эффективны. Ну, если нам передадут дополнительно учебные корпуса и общежития - и того, и другого очень не хватает, думаю, эффективность еще повысится. Но если мы хотим, чтобы ВШЭ как исследовательский университет конкурировала со Стэнфордом, с RAND, нам нужно целевым образом это финансировать. Как сказал мне один коллега из западного вуза, входящего в пятерку ведущих в мире: "Старик, у вас замечательное заведение, и образование вы даете хорошее - но, извини, это пока не университет". А чтобы у нас был все-таки университет, "Вышке" надо фактически изыскать второй бюджет.

- И где вы его будете искать?

- Первый сектор - это бизнес. В принципе, "Вышка" может рассчитывать на получение части нужных ей денег за счет создания эндаументов [фонды целевого капитала для некоммерческих организаций, пополняемые за счет взносов благотворителей]. Но чтобы эндаумент оказывал ощутимое влияние, доход от его использования должен составлять 10-20% от размера бюджета (у Стэнфордского университета, по отчетности за 2007 г., доход от эндаумента - $608,9 млн. - "Ведомости"). В нашем случае это минимум $15 млн. Сам эндаумент, чтобы его не растрачивать, в этом случае должен составлять не меньше $300 млн. А я не ожидаю, что такого рода деньги в обозримом, пятилетнем, скажем, периоде могут быть собраны добровольно.

Второй путь - это ресурсы государства. Оно может на конкурсной основе отобрать группу университетов, которые сохранили научный потенциал и способны управлять своим развитием. Такие исследовательские университеты должны получить долгосрочную поддержку. Во-первых, пусть государство доплачивает ведущим университетам за обучение магистров и аспирантов на уровне стоимости хорошего платного высшего образования - вузы обеспечат отбор лучших студентов. А во-вторых, такого же объема средства надо выделять на собственно науку, на длинные программы фундаментальных исследований. Сейчас 50 ведущих вузов получают на науку от силы 10-15% от своих образовательных бюджетов, остальным 950 и этого не дают. Уверен, с помощью этих двух мер задача превращения наших ведущих вузов в исследовательские университеты мирового уровня будет решена в относительно короткие сроки - за пять-семь лет. Именно по такому пути пошел Китай в начале 1990-х, и сегодня их фундаментальная наука вполне конкурентоспособна. Китайцы уже вытеснили наши вузы из мировых рейтингов. Высоких мест не заняли, зато обосновались на наших.