журнал "Итоги", № 28, 10.07.06.

Реформа отечественной науки еще на старте обросла скандалами и легендами.

Не успела утихнуть всероссийская акция протеста ученых против "оптимизации" их штатного состава, читай - сокращения, как академический мир всколыхнула весть о некоем коварном заговоре со стороны правительства. В СМИ просочилась информация, что РАН могут лишить ее нынешнего статуса, перепрофилировав в своего рода клуб по интересам. Вскоре этот слух был официально опровергнут. но подозрения ученых, что и с этой реформой у нас получится "как всегда", только окрепли. По какому пути пойдет перестройка, пока неясно. Как оказалось, нет на сей счет единства мнений и среди академиков. Свой взгляд на судьбу фундаментальной науки и Итогам" излагают вице-президент РАН академик Геннадий Месяц и постоянно работающий профессором в Мэрилендском университете США академик Роальд Сагдеев

Геннадий Месяц: "Главная проблема - ничтожное финансирование"

- Геннадий Андреевич, есть ли, на ваш взгляд, вероятность того, что РАН превратят в общественную организацию без права самостоятельно распоряжаться имуществом и финансами?

- Президент РАН Юрий Осипов опровергает эту информацию. РАН - это каркас, на котором наша наука строится уже почти триста лет. Он прав: клерк из министерства неспособен нормально оценить и организовать работу ученых.

- Между тем академию в последние годы все громче упрекают в том, что она плохой "прораб": мол, доходов не приносит, ВВП удваивать не помогает и вообще зря проедает бюджетные деньги. Что скажете?

- Да, сейчас чиновники говорят: вы работаете плохо, доля России в международном высокотехнологичном продукте 0, 3 процента. Кто считал - никто не знает. Да и при чем здесь академия? Наше главное дело - заниматься фундаментальными проблемами: строением материи, физикой твердого тела, генетикой, археологией, геологией, физикой, тем, как устроена Вселенная, отчего она расширяется и так далее. А на РАН сейчас пытаются возложить проблемы, которые в советские времена решали отраслевые институты, получавшие за это более 90 процентов научного бюджета СССР. Конечно, мы развиваем и инновационную деятельность, и в некоторых институтах успешно. Но делаем это за счет контрактов с отечественными и зарубежными фирмами. Однако чрезвычайный акцент на инновациях пагубно скажется на главной задаче академии - получении новых знаний. Кроме того, в бюджете имеется специальная строка на проведение инновационных исследований в России.

- Авторы проектов реформ усматривают выход из ситуации в разгосударствлении части академических НИИ с последующей их интеграцией с бизнес-структурами и вузами и, соответственно, увеличении финансирования "оптимизированной" РАН.

- Отраслевую науку в 90-х уже "оптимизировали". Что вышло? Ее практически нет. Земли отраслевых институтов были приватизированы, помещения перестроены в рестораны, казино и прочие доходные места, и лишь очень немногие структуры занимаются наукой в частном секторе. Многие отраслевые гиганты погибли. Сейчас в более или менее охраняемом государством секторе находится 58 государственных научных центров. Но и они фактически не получают бюджетных средств - лишь какие-то деньги по программам и очень маленький госзаказ. Конечно, немало ученых подались на заработки за границу. Более того, очень многие иностранные компании, особенно американские, открыли в России свои филиалы. Например, огромный филиал Boeing, где сотрудникам платят ежемесячно по 1000 долларов и более. Естественно, наши талантливые авиационщики переходят туда. Единственными действительно организованными островками бюджетной науки остались РАН и академии медицинских и сельскохозяйственных наук. Лет пятнадцать назад, когда делили нефть, газ и алмазы, было не до нас. А лет пять назад началась кампания, нацеленная на захват наших зданий, земли и, в конечном итоге, на развал академии.

- Заговор?

- Прежде всего это фаза колебательного отношения государства к науке. Время от времени умами чиновников овладевает идея о том, что наука должна быть ближе к производству, давать больше прибыли. В США, например, даже при Рузвельте фундаментальную науку развивали слабо - мол, Европа все за нас сделает. Потом, после запуска в космос Гагарина, поняли, что фундаментальная наука - это и космос, и оборонка, и прочее... "Пролеткультовцы" пытались разгромить науку, но Ленин, как известно, запретил "шалить около Академии". Уже в 1918 году создали 33 института, ставших матрицей советской отраслевой науки. Если бы тогда академию не уберегли, об индустриализации и речи бы не было.

- И все же частные промышленные компании на Западе охотно ассигнуют на науку огромные средства. Почему не выходит у нас?

- Бизнес финансирует лишь то, что приносит прибыль сейчас, то есть прикладные исследования. Если бы у нас была, предположим, высокотехнологичная экономика, то наука стала бы нужна бизнесу. Мы бы делали какое-то необычное оборудование, своего рода добавку к качеству продукции отечественных компаний, создающую конкурентные преимущества. Сегодня же у нас фактически нет внутреннего спроса на науку: Россия в основном живет за счет природных ресурсов. Но когда они кончатся, как мы будем жить? Да, у нас есть примеры, когда крупные компании, желая показать свою полезность, вкладывают какие-то средства в академию. Но пока это капля в море. Во всем мире фундаментальную науку поддерживает государство. Наш бюджет на всю гражданскую науку в этом году

- 2, 7 миллиарда долларов. Суммарное же финансирование науки в странах "восьмерки" - около 500 миллиардов долларов.

- Речь идет именно о бюджетном финансировании?

- Совершенно верно. Но, кроме бюджета, у них есть еще и различные частные фонды, создаваемые иногда за счет налоговых манипуляций. Например, некий миллиардер оставляет наследство сыну, и очень большие проценты идут в налог. Но на эту сумму наследник может создать фонд поддержки культуры, науки, образования и всю жизнь им руководить. Это не хлопотно, престижно, и это колоссальная помощь науке.

- Академии наук в большинстве стран представляют собой элитарные клубы ученых. Почему этот вариант не годится для РАН?

- Американская академия наук -действительно клуб ученых, так сложилось исторически. Фундаментальная наука там в основном развивается в национальных лабораториях и университетах. И даже самые маленькие из лабораторий, скажем, Брукхейвенская и Аргонская, получают больше, чем вся РАН. Да и клуб, кстати, получает из госбюджета за советы и консультации почти столько же, что и вся РАН. Большие вложения там идут в университетскую науку за счет бюджетов штатов, государства и частных пожертвований. Примерно та же система сложилась во Франции. У нас же со времен Петра I наука создавалась именно как государственная система. В ФРГ науку тоже курирует академия. Это Общество Макса Планка, которое распределяет деньги между своими институтами, занимающимися фундаментальной наукой. То есть это аналог РАН, и он полностью финансируется из бюджета государства. В Китае - три академии: Академия КНР (фундаментальная наука), Инженерная академия (прикладная), Академия социальных наук. Кстати, китайская академия создавалась по советскому образцу. В ходе реформы ее разделили на три, увеличив бюджет на науку до 28 миллиардов долларов в этом году, а ученым разрешили создавать коммерческие лаборатории. И Тайвань, кстати, только что создал собственную академию наук со своими институтами.

- В чем, на ваш взгляд, главная причина сегодняшних проблем в нашей науке?

- В ничтожном финансировании. Финансирование, приходящееся на одного американского ученого, - около 200 тысяч долларов в год, в Европе -примерно 150 тысяч, а у нас - 5-6 тысяч. В эту сумму входит зарплата ученых, лаборантов и инженеров, оплата коммунальных услуг и все прочее. На эти деньги невозможно купить хорошее оборудование. Говорят, например, у нас мало нобелевских лауреатов, меньше, чем в США, научных публикаций. Но если вычислить количество нобелевских лауреатов на рубль финансирования науки, то получится, что мы впереди планеты всей. Говорят, в нашей науке мало молодежи. Но как молодые в нее пойдут, когда аспирант получает 1500 рублей, а его приборы много хуже, чем у его зарубежных коллег? Но и в этой ситуации мы стараемся удержаться на достойном уровне. Многие разделы науки у нас находятся на мировом уровне.

- Но принятый правительством пилотный проект реформы РАН как раз и предусматривает поэтапное увеличение бюджетных отчислений на науку...

- Бюджетное финансирование в последнее время ежегодно растет примерно на 20-25 процентов, а инфляция при мерно съедает почти 15 процентов. Да, повышают зарплату научным сотрудникам, но это происходит и за счет урезания других статей - на закупку оборудования, расходуемые материалы, экспедиции, ремонт помещений и т. д. Штат академии к концу 2008 года планируется "оптимизировать" на 20 процентов. Для многих коллективов это очень болезненный удар, а ученых у нас и так осталось немного. В академических же городках уволенным просто некуда будет податься.

- Ваши предложения?

- В принципе есть вполне законные основания получать на науку денег больше, чем сейчас. В марте 2002 года президент Владимир Путин подписал документ об основах развития науки в РФ до 2010 года. В приложении к нему было два сценария финансирования науки: первый - одиннадцать процентов от расходной части бюджета, другой - в рублях. При этом предполагалось, что работать будет тот сценарий, где больше денег на науку. Сейчас для науки, конечно, был бы лучше первый сценарий - по моим оценкам, только РАН могла бы получить в этом году дополнительно более 10 миллиардов рублей. Однако мы получаем деньги по второму сценарию. За первый никто не боролся. Нужно убрать налог на землю, движимое и недвижимое имущество, вернуть таможенные привилегии на ввозимое оборудование и так далее. Возьмем, например, налог на землю. Берут со всего - с ботанических садов, астрофизических обсерваторий, взрывных полигонов и так далее. То есть с той земли, на которой проводятся фундаментальные научные исследования. Минфин обещал компенсировать этот налог, но денег не дал. К чему это привело? Растут пени за неуплаченный налог, а в бюджете на науку нет строки "Пени", и платить их нечем. Я недавно был в Сибири и на Урале. В ряде академических институтов там уже описывают имущество и арестовывают валютные счета.

- Самый пессимистичный сценарий?

- Превращение РАН в чиновничью вотчину со всеми вытекающими, необратимыми для науки последствиями.

- Самый оптимистичный?

- Развитие положительных тенденций, наметившихся в отношении государства к науке, прежде всего увеличение ее финансирования. Ведь Академия наук

- это развивающийся организм, она постоянно изнутри сама себя реформирует.

Роальд Сагдеев: "Главная проблема - однобокое развитие научной инфраструктуры"

- Роальд Зиннурович, как из Вашингтона видятся жаркие дискуссии вокруг реформирования РАН?

- Мне показалось, что страсти вокруг сиюминутных реформ заметно улеглись после недавних отрезвляющих комментариев президента РАН академика Юрия Осипова и министра образования и науки Андрея Фурсенко. При любом повороте событий, независимо от судьбы имущества РАН, академия должна усилить свою роль интеллектуального штаба науки, а не становиться всего лишь клубом ученых. Только так страна может преодолеть упадок, в котором оказалась наша наука после развала Советского Союза и резкого уменьшения финансирования. Впрочем, серьезные системные проблемы были присущи и, казалось бы, процветающей АН СССР, построенной по принципам, сильно отличавшимся от опыта наиболее

передовых научных сообществ. Возможно, тому были и исторические причины. Стоит вернуться к тому, как Петр I в свое время пытался перенять такой опыт у Запада. Он лично был знаком с рядом крупнейших европейских ученых, находился в переписке с лучшими умами того времени.

- Но опыт организации науки в разных странах разный. Чей именно, по вашему мнению, мог бы нам пригодиться?

- Если, например, посмотреть на историю науки и образования в Европе, то там еще до татаро-монгольского нашествия возникли первые университеты, и именно в этой среде развивалась наука той эпохи. А объединения ученых, сообщества типа академий всегда были тесно связаны с университетской наукой. И эта органическая связь продолжает оставаться основой функционирования науки и одновременно притока кадров. Взять хотя бы Лондонское королевское общество: его нынешний президент - выдающийся астрофизик Мартин Рис вырос в университетской среде и продолжает работать в Кембридже президентом самого передового Тринити-колледжа. Или другой пример: абсолютное большинство Нобелевских премий за научные достижения присуждается университетским ученым.

- Но Академия наук в России была основана на тридцать один год раньше университета...

- Действительно, Россия XVIII века не имела элементарных университетов и колледжей, поэтому, возможно, Петру I и его преемникам пришлось идти по пути создания тепличных условий для отдельных ученых, привезенных из Европы. Исторически сложившееся и закрепившееся в России разделение науки и высшего образования особенно прогрессировало в советское время, когда разветвленная инфраструктура академической науки по сути была отделена от системы высшего образования.

- То есть вы считаете, что разрыв между наукой и образованием и есть главная причина сегодняшних проблем?

- Думаю, здесь сочетание ряда причин. С одной стороны, это однобокое развитие научно-исследовательской инфраструктуры в отрыве от университетской системы. И, конечно, это развал экономики страны в 90-е годы. Тогда ставка была сделана на сырьевые ресурсы, поставка которых на мировой рынок не нуждалась в наукоемком компоненте. Все вместе, несмотря на героические усилия руководства РАН во главе с президентом Юрием Осиповым, и привело к нынешнему положению вещей.

- А как вы его оцениваете?

- В России еще сохранились некоторые научные школы, близкие к мировому уровню. Но, к сожалению, возрастной показатель уже не тот, что, скажем, характерен для западной науки. Во многом это связано с тем, что много молодых ученых, не достигших "академического" возраста и избрания, уехали работать за границу. На какое-то время, с середины до конца 90-х, сложилась ситуация, напоминавшая объявления времен войны: "Остались старики и дети, остальные ушли на фронт". Но, насколько я понимаю, сейчас снова идет подъем интереса молодежи к науке - об этом говорит наплыв в вузы на серьезные научные дисциплины. Чтобы поддержать эту тенденцию, нужно прежде всего подумать о том, какие крупные научные проекты страна могла бы сейчас реализовать сама или в кооперации с другими научно развитыми странами. Без таких проектов очень трудно ожидать серьезного продвижения.

- Но крупные проекты требуют крупных инвестиций, а возможности бюджета ограниченны. Перспективна ли, на ваш взгляд, идея привлечь к спонсорству науки бизнес?

- Я не против связи между бизнесом и наукой, однако это будет означать скорее поддержку прикладных исследований. Но я не вижу, каким образом бизнес может быть заинтересован в том, чтобы поддерживать фундаментальную науку с ее очень крупными проектами. Приветствуя процесс интеграции прикладной науки с бизнесом, нужно понимать, что судьба фундаментальной науки зависит от государственной поддержки.

- Вы затронули проблему "старения" РАН. А что подсказывает западный опыт по этому деликатному вопросу?

- У меня по этому поводу знаете какие эмоции? Меня выбрали в действительные члены академии, когда мне было 36 лет. Это был период, когда тогдашний президент Келдыш боролся за омоложение академии. С тех пор прошло уже почти сорок лет. Но, когда я вглядываюсь сегодня в лица своих академических коллег на общих собраниях, мне кажется, что я еще не достиг среднего возраста академика. А если взять, например, Европу, то там возраст 65 лет считается предельным. Научный работник, и уж тем более руководитель научного учреждения, должен уходить на пенсию. Он может продолжать заниматься наукой как хобби, но это предельный возраст. В США ситуация несколько иная. Здесь раньше предельным возрастом в университетской среде считалось 70 лет. Сейчас лимит отменен - общество сочло его дискриминационным. Но руководители научных институтов и лабораторий, конечно, гораздо моложе, чем в России.

- Считаете ли вы уместным сокращение штата академии на 20 процентов?

- У меня двойственное чувство. На Западе тоже принимаются решения о том, что такая-то научная ветвь уже не представляет большого интереса и нужно привести ее размеры к нормальным пропорциям. Это делается методом "отмирания". Когда люди, работающие по уже неактуальным направлениям, уходят из научных учреждений на пенсию или по другим причинам, то эти штатные единицы отбираются и больше не поступают на свободный конкурс. И в этом смысле здесь не возникает серьезных социальных проблем. Если же резать по живому, то не знаю, как можно избежать социальных потрясений. - Каков, по вашему мнению, самый вероятный сценарий реформирования РАН? - Больше всего боюсь попыток достичь дешевого компромисса и эволюции очень небольшими шажками. Останется академия. Останется то, что мы привыкли называть "академическими играми", когда выборы становятся чуть ли не главной возбуждающей стороной деятельности. Будут и впредь игнорироваться талантливые молодые ученые, пока они не достигнут "академического" возраста, при котором вряд ли смогут вносить большой вклад в науку.