А.А.БОГДАНОВ КАК ФИЛОСОФ И СОЦИАЛЬНЫЙ МЫСЛИТЕЛЬ

А.Л.Андреев, М.А.Маслин

 

История отечественной философии, как не раз отмечалось ее исследователями, во многом слагается из потерь и последующих усилий вернуть утраченное. Русский марксизм, так же как и русская религиозная мысль XX столетия, не избежал этой участи — некоторые его неортодоксальные концепции, возникшие в период общего интенсивного развития русской философии в конце XIX — начале XX века, остались на многие десятилетия невостребованными. К их числу принадлежит и оригинальная эмпириомонистическая версия философии марксизма Александра Александровича Богданова (1873—1928).

В наши дни осмысление творческого наследия А.А.Богданова — философа, психолога, экономиста, писателя, ученого-естествоиспытателя, по существу, только начинается. Собрания сочинений философа не существует, в последние годы переизданы лишь отдельные его работы. Среди них: «Тектология. Всеобщая организационная наука» (1989); сборник «Вопросы социализма. Работы разных лет» (1990); «Неизвестный Богданов». Кн. 1—3 (1995); «Познание с исторической точки зрения» (1999; в сборник также включены книга «Наука об общественном сознании» и статья «Идеологии коллективизма»). Крайне мало современных публикаций, посвященных анализу философского наследия Богданова.

Между тем сохраняется интерес к наследию мыслителя. Создан Международный институт А.Богданова, задачей которого является изучение и пропаганда его произведений. При этом наблюдается тенденция переосмысления трактовки миропонимания Богданова, его философских идей и взглядов. Так, в статье В.Н.Садовского «Эмпириомонизм А.А.Богданова: забытая глава философии науки», опубликованной в «Вопросах философии» (1995. № 8) и перепечатанной затем в сборнике «Философия не кончается... Из истории отечественной философии. XX век» (в 2 кн., 1998), в частности, подчеркивается мысль о марксистской, а не позитивистской направленности мировоззрения Богданова.

Богданов, несомненно, разделял базовые положения марксистского, а не какого-либо иного миропонимания. Он считал, что именно «социальный материализм» Маркса является основой современной науки об обществе. Философия его монистична; в подходе к анализу социальных явлений он принципиальный противник позитивистской плюралистической «теории факторов», которую разделяли многие русские теоретики позитивизма, — Л.И.Петражицкий, К.М.Тахтарев, М.М.Ковалевский, Е.В. де-Роберти и др. Монизм, или эмпириомонизм, Богданова своеобразен, он проникнут антропологизмом, изложенным, как нам кажется, в духе раннего Маркса. «В духе», ибо произведения раннего Маркса, включая «Немецкую идеологию» и др., не были введены в научный оборот в то время.

Центральная проблема Богданова, как и раннего Маркса, — это проблема человека и его сознания, при рассмотрении которой он, разумеется, обращается к опыту науки уже не XIX, а XX в. Материалистический антропологизм XVIII—XIX вв., объясняющий человеческую психику с помощью естественных наук, Богданов считал устаревшим, метафизически исчерпанным. Эмпириомонизм для него — это реалистический взгляд, исходящий из понимания того, что сознание является не фантазией или грезой, а действительным отражением мира. При этом основа реалистического миропонимания лежит, по Богданову, не в сфере индивидуального, а в сфере коллективного опыта, ибо сознание не может быть понято чисто психофизиологически или натуралистически как достояние отдельного человека. Даже «высокосистематизированный» бред параноика, живущего в собственном нереальном мире больного сознания, слагается из реалистических элементов, хотя совокупность их ложна.

Одна из интересных находок системы эмпириомонизма — идея «подстановки». В самом широком историко-философском плане «подстановка» — это движение человеческого познания от известного к неизвестному, осуществляющееся через «подстановку» уже известного, познанного объекта на место непознанного объекта. В пределе это не что иное, как описание классической философской субъект-объектной парадигмы, с точки зрения эмпириомонизма являющейся «косвенным доказательством» действительности нашего собственного и другого познающего «я».

Поскольку реальность индивидуального сознания и опыта, по Богданову, есть первое, с чего начинается всякий мыслительный процесс, то через общение с другими людьми, в процессе формирования коллективного опыта человек осознает и самого себя, и реальность другого «я». В этом смысле реальность человеческого «я» Богданов называет «приспособлением» для самого осуществления коллективного опыта. Теория познания — и одновременно формирования монизма — есть процесс совершенствования коллективного опыта, усложнения его организации на социальном уровне. Эта история разворачивается от самых простейших, первичных форм «подстановки», когда психическое становится «подстановкой» под физическое (например, в первобытном анимизме, антропоморфизации природы), до ее развитых философских форм (спиритуализм и панпсихизм). В естественных науках «подстановка» также имеет место (подстановка «физического под физическое»), когда неизвестный физический процесс описывается через известный или более известный, — это механическая теория теплоты, теория эфира, электрических и магнитных жидкостей и т.п.

Объяснение истории человеческого познания с точки зрения эмпирио-монистической «подстановки» есть, следовательно, одно из возможных объяснений развития опыта от индивидуального к коллективному, социальному опыту, а также объяснение роста уровня организованности (человека, коллектива, общества). Субъективный же опыт («психическое» в более узком смысле) Богданов понимает лишь как «исходную точку самой подстановки» или как «стимул к подстановке», но отнюдь не как ее содержание. Здесь принципиальное расхождение Богданова с «современными позитивистами», на которое указывает сам автор «Эмпириомонизма». Равным образом Богданов отрицает характерную для позитивистской психологии теорию «интроекции», идущую от Авенариуса и признающую «тело» лишь внешней оболочкой «души», что является полной «подстановкой» психического под физическое. Сам же Богданов «против такой подстановки». Этим термином он пользуется в значительной степени для удобства изложения своей концепции. Поэтому, дистанцируясь от указанного позитивистского понимания «подстановки», он предпочитает говорить об «исправленной подстановке» как о методологическом подспорье для прочтения собственной философской концепции.

Идейная среда русского марксизма, как и других «нешкольных» течений русской философии, никогда не была однородной и отличалась существенным разномыслием. Богданов всегда стоял на позиции творческого развития марксистской философии, хотя его идеи нередко подвергались критике другими представителями диалектического материализма.

Александр Александрович Богданов (настоящая фамилия Малиновский) — выходец из семьи народного учителя, дослужившегося до учителя-инспектора городского училища в Туле. После окончания тульской гимназии он в 1893 г. поступил на естественное отделение Московского университета, однако уже в следующем году был исключен из университета за участие в революционном (народовольческом) движении. Во второй половине 90-х гг. происходит переход Богданова на позиции марксизма, ознаменованный опубликованием «Краткого курса экономической науки» (1897), получившего высокую оценку В.И.Ленина. В 1899 г. Богданов закончил медицинский факультет Харьковского университета, был практикующим врачом-психиатром. Профессиональные знания в области психологии и психиатрии, которыми обладал Богданов, знакомство с трудами С.С.Корсакова, В.М.Бехтерева, других классиков отечественной науки наряду с его собственными психологическими наблюдениями были впоследствии использованы им при написании философских трудов. В его творчестве отразились также идеи социальной психологии, имевшие в России глубокие корни. Правда, специальным разработчиком социальной психологии Богданов себя не считал, о чем он сам писал в «Эмпириомонизме».

За участие в революционном движении молодой мыслитель был сослан в Вологду, где познакомился с Н.А.Бердяевым и рядом других деятелей русской культуры. В 1903 г. он примкнул к большевикам. На III, IV, V съездах РСДРП избирался членом ЦК. К осени 1904 г. Богданов близко сходится с В.И.Лениным. Между ними возникает своеобразный политический союз, ориентирующийся на тактику революционной социал-демократии, но, по словам Ленина, молчаливо устраняющий философию как нейтральную область. Это сотрудничество, впрочем, продолжалось недолго. Богданов по-своему представлял деятельность партии в условиях политической реакции. Продуманной гибкой тактике Ленина, нацеленной на создание классовых союзов и сплочение различных слоев трудящихся в единую политическую силу пролетарской революции, Богданов противопоставил изоляционизм, основанный на принципе чистоты пролетарской «психоидеологии». С этих позиций он выступал против участия пролетарских революционеров в легальных организациях (отзовизм), где им пришлось бы сотрудничать и идти на компромисс с другими социальными элементами.

Богданов представлял особое направление в русском марксизме, которое сложилось на базе его переосмысления в духе социального активизма (к нему примыкали также В.А.Базаров, А.В.Луначарский и др.). Признавая за К.Марксом заслугу открытия научного понимания общества, сторонники этого направления видели в философии марксизма не столько учение о познании «объективных законов», сколько теорию социальной организации окружающего нас мира. В качестве субъекта, творящего мир, они в отличие от классического субъективизма XVIII—XIX вв. рассматривали не некоторое абстрактное я, а социальные коллективы (прежде всего классы), природа которых характеризовалась исходя из учения о классовой борьбе и классовой идеологии.

«Эмпириомонизм» Богданова начинается статьей «Идеал познания», весь пафос которой направлен против «старой метафизики», понимающей субъекта с его познанием как замкнутый на себя мир со своими собственными понятиями и законами. Будучи противником любого субъективизма в гносеологии, он противопоставляет этому взгляду «социально-генетическую» точку зрения на природу и сущность познания. Так, категория пространства в кантовской философии, по Богданову, является «абстрактным пространством», не связанным ни с какими конкретными физиологическими, психическими восприятиями. Это «всеобщая» и «чистая» форма созерцания, пространство, не подвергающееся изменениям, «пространство строгой закономерности, всюду совершенно однообразной». Однако доступное обычному человеческому восприятию пространство (названное Богдановым вслед за Махом «физиологическим пространством»), возникающее из обыденного опыта, также явно ограничено, как и «пространство априористов». Вместе с тем оба подхода к проблеме пространства являются предпосылками «социальной организованности» человеческого опыта, который в реально-жизненном, социально-историческом его понимании должен гармонизировать противоречия между ними. Концептуально эмпириомонизм и призван обеспечить оптимальное соотношение между познанием и опытом, устранить дуализм между ними. По словам Богданова, это лишь «общая схема» эмпириомонизма. Для того чтобы достичь «монистического миросозерцания», необходимо последовательное проведение в жизнь указанной «познавательной тенденции». Однако этому препятствует наличное антагонистическое устройство общества, разделенного на классы, основанного на господстве и подчинении, конкуренции и разделении труда. Все это препятствует реализации эмпириомонистического мировоззрения, имеющего шанс претвориться в жизнь лишь в «обществе высшего типа, с коллективно-организованным трудом, с устраненными внутренними противоречиями». В этом и видится Богданову идеал познания, дающий «полноту жизни» и основанный на «гармонически организованном коллективном опыте».

Универсализм Богданова, представленный в эмпириомонистической версии марксизма, противостоит его иной, «объективистской» разновидности, выдвинувшей идею постепенной трансформации капитализма путем улучшающих его социальных реформ (Э.Бернштейн, правые социал-демократы). «Активистская» версия марксизма Богданова видела в реформах в лучшем случае побочный, промежуточный продукт классовой борьбы, имеющий лишь относительное значение. Подлинное освобождение трудящихся, с этой точки зрения, мыслилось только через революционную борьбу и революционное преобразование общества. Революция представлялась не только наиболее быстрым и радикальным средством разрешения внутренних противоречий капитализма, но и высшей формой социального творчества, создающего принципиально новые формы жизни. Это отвечало стремлению определенной части революционно настроенных марксистов перенести акценты с «непреложного хода истории» на «делание истории», выдвинуть на первый план проблематику действия и деятельности. Не случайно основные представители «активистского» марксизма политически примкнули к большевикам, образовав самое левое их крыло.

Однако задача перевода социального протеста в радикально революционные формы в философско-методологическом плане могла обосновываться по-разному. Те теоретические решения, которые предлагали Богданов, Базаров, Луначарский, во многих отношениях были слишком радикальными и шли значительно дальше прагматических соображений политики. Активность субъекта простиралась у них за пределы чисто социальной плоскости в плоскость философского учения о бытии и познании. Для целей политической мобилизации и для большевизма как политического течения такая интерпретация марксизма оказалась в конечном счете неприемлемой.

Увлечение Богданова энергетизмом В.Оствальда, а затем учением Э.Маха еще более углубляло его расхождения с Лениным. Эти расхождения резко политизировались, выливаясь в борьбу двух идеологий внутри большевизма. Окончательный разрыв предопределила организация Богдановым и его единомышленниками партийных школ на Капри и в Болонье, которые должны были стать центрами по формированию кадров богдановской фракции. Ленин незамедлительно принимает против своего бывшего союзника, а теперь оппонента самые решительные меры. В 1908 г. им была написана книга «Материализм и эмпириокритицизм», посвященная критике «махистского поветрия» в рядах российских социал-демократов. Одной из главных задач книги было показать несовместимость гносеологии эмпириокритицизма и его модификаций с философией марксизма. Вслед за этим Ленин добивается исключения Богданова из партии за фракционную деятельность (1909).

Влияние Богданова до некоторой степени возобновилось после Октябрьской революции 1917 г., когда он становится идеологом Пролеткульта — массовой (в 1920 г. до 400 тысяч членов) и разветвленной организации, претендующей на роль монопольного разработчика и хранителя «пролетарской культуры» в ее специфических, независимых от буржуазного влияния формах. Однако после резких выступлений Ленина, озабоченного как реставрацией «богдановщины», так и тенденцией противопоставить социалистическую культуру всей мировой культуре, Богданов отошел от политической деятельности. В этой обстановке мыслитель полностью отдается научному творчеству. В 1926 г. он создал и возглавил первый в мире Институт переливания крови; погиб, поставив на себе научный опыт.

Как мыслитель Богданов довольно рано проявил склонность к конструированию философской системы, дающей целостную картину мира. Основу этой целостности он усматривал в «социальном материализме» Маркса. Свое философское творчество он считал реализацией Марксовой программы революционной философии, берущей действительность не созерцательно, в форме нейтрального по отношению к человеку объекта, а как преодолевающую противоположность субъекта и объекта практику. Вместе с тем Богданов полагал, что Маркс решил поставленную им задачу лишь частично — применительно к сфере социального познания. Свою роль он видел в том, чтобы решить ту же задачу «в общефилософском масштабе», включая также познание и преобразование природы. Поэтому Богданов никогда не считал себя связанным «буквой» марксистских текстов и относился к ним лишь как к основе, которую еще надо дополнять и достраивать. Рассматривать мир явлений как социальную практику — значит, по Богданову, видеть в нем поле коллективного труда, где сталкиваются человеческая активность и стихийное сопротивление вещей. «Активность» и «сопротивление» — основные понятия богдановской «онтологии практики». Все формы, которые принимает действительность, суть не что иное, как различные сочетания активностей и сопротивления. В постоянном обновлении этих форм удерживаются те, в которых активности и сопротивления даны в наиболее устойчивом, гармоническом сочетании. Эту обобщенную схему действительности Богданов характеризует как всеорганизационную точку зрения. Ее корни лежат в коллективном труде, и задача состоит в том, чтобы, организуя человеческую деятельность, побеждать стихийное начало мира и в дальнейшем формировать мир в интересах человечества. Подобные представления нашли отражение в его романах «Красная звезда» (1908) и «Инженер Мэнни» (1912).

Всеорганизационная точка зрения, по Богданову, — это не просто интеллектуальная позиция. Она носит классовый характер, она совершенно чужда буржуазному индивидуализму, но естественна для класса, который своим трудом организует вещный мир и самого себя, т. е. для пролетариата. Рабочий класс представляется в этой связи наиболее адекватным субъектом организующей деятельности и прообразом человечества как некоего глобального трудового коллектива. Вот почему ему необходимо выработать и сознательно применять собственную систему организующих природу и общественную жизнь методов, составляющих в совокупности совершенно особую пролетарскую культуру.

Исходя из «организационной точки зрения», Богданов и разрабатывает свое философское учение — эмпириомонизм, которое представляет собой теорию и одновременно философскую критику опыта, понимаемого как некая первичная и, в сущности, единственная реальность, с которой имеет дело человек.

Понятие опыта Богданов в принципе берет в той интерпретации, которая была предложена создателями эмпириокритицизма Э.Махом и Р.Авенариусом (за что и подвергался резкой критике Плехановым и Лениным) и в соответствии с которой он раскладывался на некие непосредственные данности — «элементы», объединяемые затем в «комплексы элементов» по принципу «экономии мышления» («наименьшей траты сил»). Однако он считал, что Мах и Авенариус не смогли снять дуализм физического и психического; из их концепции неясно, почему в опыте, который в сущности должен быть субстанциально однородным, одни элементы приобретают статус «физических» явлений, тогда как другие противопоставляются им в качестве «психических образов» этих явлений. Богданов продолжал связывать различие физического и психического с различиями в типе организации опыта. Элементы, из которых построены и объективная реальность, и наше сознание, одни и те же (это цвет, конфигурации формы и т. п.). Но они могут быть по-разному связаны между собой. Физическое — это социально организованный опыт, психическое — опыт сугубо личный, индивидуальный, не вошедший составной частью в коллективно выработанные системы представлений.

Через понятие социально организованного опыта специфические философские понятия махизма у Богданова сопрягаются с понятийными рядами и проблематикой марксизма. Ссылаясь на Маркса, Богданов рассматривает процесс познания как смену идеологических форм. В этом процессе идея принципиального единства физического и психического опыта тесно связана с идеей коллективизма как основополагающего принципа миропонимания пролетариата и противостоит индивидуалистическому социальному опыту буржуазии, центром которого является личное «я».

По сути своей эмпириомонизм — это «пограничное» философствование, в то время еще редкое в марксизме, но во второй половине XX века сделавшееся достаточно обычным и проявившее себя в разных сочетаниях: марксизм и экзистенциализм, марксизм и фрейдизм, марксизм и структурализм, марксизм и феноменология и т.п. Фундаментальное для Богданова понятие организации, воплощаясь одновременно в двух ипостасях — и как категория «критики опыта», и как обобщающее определение социально-исторической деятельности человека, — придает теоретическому сознанию мыслителя известную целостность, делается фокусом его философствования.

При переходе от всеобщих принципов организации (т.е. структурности, упорядоченности мироздания) к упорядочивающей, «организующей» активности человека в философии Богданова возникает проблема культуры. Культура для него — это способы организации труда, общения, познания и жизни, вырабатываемые крупными социальными коллективами (классами, социальными группами) и принимаемые обществом.

Социально-исторический подход марксизма к культуре Богданов истолковывал в смысле прямого отождествления культурных форм с социальными. Сознание и культура, с этой точки зрения, не просто выражают собой определенные социальные позиции — они представляют собой структурные аналоги, дубликаты тех связей, которые устанавливаются внутри данного коллектива или общества в целом. «Всякий, — разъяснял свою модель культуры Богданов, — строит мир по образу и подобию своего социального опыта».

Так, древние цивилизации были основаны на сугубо авторитарных отношениях между «организаторами» (царь и его чиновники, рабовладельцы) и «исполнителями» (рабы, крестьяне-общинники). Поэтому для них характерен и авторитарный тип мышления, склонный искать за всеми происходящими событиями, в том числе природными, активно действующую личную волю (Бог, мировой дух и т.п.). Напротив, в идущем на смену этим цивилизациям капиталистическом обществе, где господствует анархия рыночных отношений, закономерное и необходимое мыслится по образцу стихийно действующих рыночных сил и приобретает характер неких безличных императивов (такова, к примеру, идея долга, правовые нормы, эталоны научности и т.д.). При социализме, считал Богданов, между людьми установится товарищеский тип сотрудничества. Поэтому и культура будет уже не авторитарной и не индивидуалистической, а «товарищеской», коллективистской. Ее предвосхищением служит так называемая пролетарская культура, формирование которой должно обязательно предшествовать социализму, так как она является необходимым инструментом его строительства.

Отождествление культуры и социальных форм сводило на нет моменты преемственности и общечеловеческой ценности в развитии культуры. Справедливости ради надо отметить, что сам Богданов никогда не доходил в этом вопросе до экстремистских выводов. Однако такие выводы делали, используя его концепцию, многие «борцы за новую культуру», призывавшие «сбросить Пушкина с корабля современности». Богданов выступал против такого откровенного нигилизма, принявшего после 1917 г. характер широкого поветрия. Он доказывал необходимость приобщения к культурному наследию. Но связь с культурой «уходящих классов» и для Богданова была приемлема лишь в весьма ослабленном варианте: это «не наша» культура, она может быть полезна лишь как своеобразный источник «строительного материала» для новых творцов.

В ходе своей идейной эволюции Богданов идет от эмпириомонизма к созданию «всеобщей организационной науки» — тектологии. По уровню и широте своих обобщений («весь мир опыта») тектология сопоставима с философией, но носит в отличие от последней эмпирический, опытный характер, допуская экспериментальные методы исследования. В сущности, это своего рода «постфилософия», берущая на себя многие ее функции, но на качественно новом уровне. Тектология — единственная наука, которая должна не только вырабатывать свои методы, но также исследовать и объяснять их. Поэтому она представляет собой завершение всего цикла наук. «Всеобщая организационная наука», по Богданову, призвана не только углубить наши знания о действительности, но и стать фактором перестройки всей познавательной деятельности (преодоление прогрессирующей научной специализации на основе выдвинутых тектологией общих понятий), а также, что еще важнее, общественных отношений (переход к «интегральному» социальному устройству, в котором момент неорганизованности, проявляющийся в классовой, борьбе, кризисах и безработице, будет снят на основе «строго научной планомерности», опирающейся на обобщенное понимание «организационных задач»).

В этом плане теоретические построения Богданова, которые он считал «идеологией современного технического прогресса», предстают как одна из крайних ступеней в развитии европейского рационализма с его идеей создания «разумного общества» по некоторому хорошо продуманному плану.

В сугубо теоретическом аспекте тектология может рассматриваться как предвосхищение кибернетики, общей теории систем, а отчасти и синергетики. Однако в специфически идеологическом контексте «организационное» мышление Богданова послужило одним из источников современного этатизма с его концепцией «социальной инженерии».

В последние годы жизни Богданов пытался осмыслить перспективы развития общества и человеческой цивилизации в свете совершившихся в Европе революций. Его выводы существенно расходились с марксистско-ленинской идеологией победившей в ходе революции и Гражданской войны большевистской партии.

В настоящий момент, считал Богданов, пролетариат в культурном отношении еще несамостоятелен и не преодолел буржуазной культуры. Поэтому он пока не готов к «прорыву» буржуазной действительности и созиданию принципиально новых форм жизни. Революции начала XX в., совершенные при активном участии рабочего класса, не были по своей социально-исторической сущности социалистическими, они не вели «дальше государственного капитализма». В частности, в России, полагал Богданов, установилась не диктатура пролетариата, о которой писал Маркс, а власть военной демократии — союз солдат и «милитаризованных трудовых элементов», опирающихся на «коммунизм распределения». Этот политический блок, безотносительно к субъективным намерениям и иллюзиям его лидеров, приведет к восстановлению в стране экономической жизни на основе государственного капитализма, который Богданов называл «полукоммунизмом»; в то же время он считал, что «крушение коммунистической партии было бы несчастьем для России», так как только она способна сохранить «экономические приобретения революции». Восстановление и стабилизация капитализма неизбежно произойдут и в мировом масштабе. Однако его характер и формы изменятся. Господствующим классом станет новая социальная элита, которая образуется из научной и инженерной интеллигенции, а также кадров, прошедших школу государственного управления. Трансформация капиталистической экономики будет сопровождаться глубокими сдвигами в социальной структуре, политике, идеологии, культуре. Переход к крупномасштабному планированию приведет к принципиальному изменению соотношения между экономическим базисом и политической надстройкой: властные функции государства приобретут характер непосредственно экономических функций. В новых социальных условиях существенно изменится и культурный облик пролетариата, формы его идеологии. Они будут нацелены в первую очередь на интеграцию рабочих в существующую социальную систему.

В этих рассуждениях Богданова, предвидевшего возникновение новых общественных явлений, можно увидеть прообразы социальных теорий, получивших развитие уже в середине XX в. «революция управляющих», «конвергенция» и др. Вместе с тем Богданов никогда не отрицал социалистической перспективы развития. В будущем, когда «новый» капитализм, подобно старому, исчерпает потенциал своего развития, пролетариат консолидируется на базе своей собственной, отличной от буржуазной, культуры «всеорганизаторского коллективизма». Став в духовном отношении самим собой, он проложит дорогу к социализму всему обществу.

Стержнем миропонимания Богданова как философа является эмпириомонизм, ставший основой для последующего создания им «Тектологии». Последняя работа получила достаточно широкую известность, в то же время «Эмпириомонизм», опубликованный в начале прошлого века и давно ставший библиографической редкостью, практически не обсуждается современными философами, в том числе из-за своей труднодоступности.

«Тектологию» Богданов считал «преодолением философии» и высказывался «против смешения организационной науки с философией». Вместе с тем он подчеркивал сугубо монистическую направленность своей «организационной науки». Настоящее издание «Эмпириомонизма», как можно надеяться, будет стимулировать осмысление его философского наследия в современной литературе.

 

Источник: А.Л.Андреев, М.А.Маслин. А.А.Богданов как философ и социальный мыслитель //
А.А.Богданов. Эмпириомонизм. Статьи по философии. М.: Республика, 2003. С.366–374.