Т.И.Юсупова
Монгольская комиссия АН СССР (1927–1953) более 25 лет координировала исследовательскую работу российских ученых в Монголии и внесла огромный вклад в изучение и освоение природных ресурсов Монголии.
Причины создания Монгольской комиссии АН СССР тесно связаны как с геополитическими задачами советского правительства в Центрально-Азиатском регионе, так и с внутренними проблемами самой Монголии. Однако не менее важную роль сыграла и потребность научного сообщества в проведении исследований сопредельной территории, что было вызвано необходимостью завершения ранее начатых в Монголии работ и систематизации уже полученных результатов.
История создания Монгольской комиссии – это также пример взаимодействия науки и государства, когда каждая из сторон смогла использовать сложившуюся ситуацию с выгодой для себя: государство – усилить свое идеолого-политическое влияние в Монголии с помощью научного сообщества, научное сообщество – получить от государства финансирование для своей исследовательской деятельности.
1. Фактор политический
Особый геополитический взгляд на Монголию как на выгодный стратегический «буфер» на дальневосточных рубежах начал формироваться в России с начала XX века, в связи с усилением Японии и Китая на политической арене. Советское правительство, кроме этого аспекта, рассматривало Монголию и как удобный плацдарм для продвижения революционных идей дальше на Восток. Поэтому рождение новой монгольской государственности в 1921 г. происходило во многом благодаря идеологическому влиянию Советской России и деятельности Коминтерна.
Известный шведский путешественник Свен Гедин, побывавший в Монголии осенью 1923 г., писал: «Без русских монголы никогда бы не смогли завоевать свободу, отсюда легко можно понять, почему русские пользуются таким большим влиянием в стране» [1, с.78].
Но, как показывают публикации последнего десятилетия [2], это влияние не было таким однозначным, как казалось известному путешественнику. Монгольские партийные и государственные деятели на протяжении 1920-х гг. еще противостояли идеологическому давлению со стороны большевиков, отстаивая национальные особенности дальнейшего развития страны, и Советская Россия вынуждена была предпринимать определенные меры для закрепления своего влияния в Монголии.
Монгольский вопрос был важной составной частью внешней политики России. Регулярно он обсуждался и на заседаниях Политбюро, при котором была даже создана специальная Монгольская комиссия, в состав которой входили видные партийные и государственные деятели.
2. Фактор социально-экономический
Перед новой Монголией, еще вчера феодально-теократической, практически не имевшей даже системы светского образования, стояли сложнейшие задачи по созданию своих национальных государственных институтов, в том числе и организации научных учреждений. Необходимость в последних была и чисто утилитарная – проведение изучения природных ресурсов Монголии для использования их в народном хозяйстве. Справиться с этой проблемой без внешней помощи было практически невозможно. В силу сложившихся исторических условий такую помощь Монголия могла ожидать, прежде всего, от Советской России.
В сентябре 1922 г. один из руководителей монгольского Ученого комитета, Ц.Ж.Жамцарано, обратился к непременному секретарю Российской академии наук С.Ф.Ольденбургу с официальным письмом, в котором просил РАН рассмотреть возможность научного сотрудничества и помощи Учкому в связи с задачами, стоящими перед новой Монголией [3, с.18]. Но поскольку собственное положение РАН, ее взаимоотношения с советской властью были еще достаточно сложные, финансирования не хватало на решение даже самых насущных внутренних проблем, конкретную помощь Монгольскому Учкому Российская академия наук смогла оказать лишь в 1924 г.
3. Фактор научный
Научное изучение Монголии связано, прежде всего, с деятельностью Русского географического общества. Экспедиции РГО под руководством Н.М.Пржевальского, Г.Н.Потанина, М.В.Певцова, П.К.Козлова, Г.Е.Грумм-Гржимайло и др. дали ученым огромный исследовательский материал по многим отраслям знаний, который поступал для обработки в Зоологический, Ботанический, Азиатский музеи и в другие учреждения РАН.
Узкоспециальные исследования этого региона стали появляться в самом конце XIX – начале XX века. Так, в 1902 г. совершил путешествие в Тункинский край и на озеро Косогол будущий председатель Монгольской комиссии ботаник В.Л.Комаров, в 1903 г. начал свои исследования геологии Западной Монголии И.П.Рачковский, работа которого в Монголии и Туве продолжилась и в рамках Монгольской комиссии, в 1912 г. состоялась первая поездка в Монголию почвоведа Л.И.Прасолова, также позднее ставшего участником экспедиций Монгольской комиссии, неоднократно бывал в Монголии и Б.Я.Владимирцов (1908, 1911, 1913–1915 гг.), продолживший свои исследования как член Монгольской комиссии, в 1914 г. орнитолог П.П.Сушкин, работая на Алтае, сделал несколько маршрутов в Северную Монголию, а в 1915 г. орнитологическими исследованиями занимался А.Я.Тугаринов, позже продолжив их в рамках Монгольской комиссии и др. Да и руководители РАН, ее вице-президент А.Е.Ферсман и непременный секретарь С.Ф.Ольденбург имели свой профессиональный интерес в Монголии: один как крупнейший буддолог, другой как геолог, заинтересованный в осуществлении плана «планомерного и систематического геологического исследования Монголии», составленного Геологическим и Минералогическим музеем РАН. Таким образом, к началу 1920-х гг. в РАН было достаточно большое количество авторитетных ученых, имевших личные научные интересы в Монголии.
Своеобразным катализатором, ускорившим процесс соединения этих трех факторов, с нашей точки зрения, явилась Монголо-Тибетская экспедиция РГО (1923–1926 гг.) под руководством П.К.Козлова. Против ее организации активно выступили вице-президент Академии наук В.А.Стеклов и непременный секретарь С.Ф.Ольденбург. Их беспокоило, прежде всего, что финансирование такого дорогостоящего предприятия (правительство выделило Козлову 100000 руб. золотом) скажется на исполнении плана академических экспедиций, и так составляемых с соблюдением «всемерной экономии». Кроме того, возражение вызывал и исследовательский метод П.К.Козлова – «научная рекогносцировка», и состав экспедиции, костяк которой составляли молодые люди, не имевшие достаточной научной квалификации.
Но в глазах правительства экспедиция такого авторитетного исследователя Центральной Азии, как П.К.Козлов, имела больше шансов для решения не только научных задач, но и политической – а именно: усиления влияния Советской России в этом регионе. Однако, утвержденная правительством как «Тибетская», в Тибет экспедиция так и не попала и вынуждена была заниматься стационарными исследования Ургинского района Монголии, где, при раскопках гуннских погребений эпохи Ханьской династии, были сделаны уникальные археологические находки [4]. Поскольку экспедиция не имела профессиональных археологов, Ольденбург обратился к правительству с предложением командировать в помощь Козлову специалистов за счет еще неизрасходованных средств Монголо-Тибетской экспедиции. Этот вопрос был решен положительно, и непременному секретарю РАН удалось направить в Ургу не только двух археологов, С.А.Теплоухова и Г.И.Боровко, но и почвоведа Б.Б.Полынова и минералога В.И.Кржижановского, командировка которых была вызвана просьбами Ц.Ж.Жамцарано помочь в проведении исследований почв и минеральных ресурсов Монголии.
Широкий научный и общественный резонанс, вызванный очередным археологическим открытием П.К.Козлова, интерес к ним за рубежом, а также отчеты прибывших из Монголии академических сотрудников и их достаточно противоречивые отзывы о работе экспедиции П.К.Козлова заставили правительство обратить серьезное внимание на исследовательскую работу ученых в Монголии. Для решения связанных с этой проблемой вопросов 8 января 1925 г. была создана специальная Комиссия по рассмотрению предварительных отчетов экспедиции П.К.Козлова и ее дальнейших планов. Возглавил комиссию управделами СНК Н.П.Горбунов. В ее состав вошли академики С.Ф.Ольденбург, А.Е.Ферсман, В.Л.Комаров, президент РГО Ю.М.Шокальский, директор Зоологического музея А.А.Бялыницкий-Бируля, геологи А.А.Борисяк и И.П.Рачковский, монголовед Б.Я.Владимирцов, полпред СССР в Монголии А.Н.Васильев, а также представители НКИД и заведующий Главнаукой НКП Ф.Н.Петров.
Правда, в подборе такого состава комиссии Козлов увидел «руку» С.Ф.Ольденбурга, заранее позаботившегося о том, чтобы привлечь в комиссию лиц, которые большинством голосов могли бы принять решение по дальнейшему исследованию Монголии исключительно в интересах РАН, «не считаясь с мнением Совета РГО» [5].
4. Фактор методический
Первое заседание Комиссии под председательством Н.П.Горбунова состоялось
31 января 1925 г. в Ленинграде. Оно привлекло большое внимание научной общественности,
поскольку практически впервые проблему научного сообщества советское
правительство хотело обсудить не кулуарно, а именно с научным сообществом.
Суть проблемы сводилась к следующему: нужно ли продолжать начатые исследования Монголии и если да, то каким способом: большими, экстенсивно-описательными экспедициями РГО или стационарными, узкоспециальными исследованиями по разработанным РАН планам?
На заседании были заслушаны доклады П.К.Козлова и специалистов, работавших в 1924 г. в Монголии. Все выступавшие, говоря о результатах своей работы, обращали особое внимание на важность продолжения начатых исследований, аргументируя это не только научной, но и, в духе времени, экономической и политической целесообразностью.
Так, ботаник Н.В.Павлов, работавший в экспедиции Козлова, особенно остановился на практической значимости своих исследований для прикладного описания растительности Западной Монголии, как кормовой площади. Причем в этой работе, по мнению Н.В.Павлова, заинтересованы и сами монголы. А.Е.Ферсман подчеркнул, что минералогические исследования, и уже сделанные по его поручению В.И.Кржижановским, и будущие, имеют большое практическое значение и будут очень важны для развития производительных сил Монголии. Б.Б.Полынов также указал, что почвенные изыскания представляют собой интерес как с точки зрения чисто научной, так и практической. «Практические цели в свою очередь обусловлены, с одной стороны, интересами монгольского хозяйства, с другой – интересами сношений СССР с Монголией» [6, л.97]. В то же время Б.Б.Полынов предостерег уважаемое собрание не идти по пути удовлетворения только практических вопросов и не пренебрегать методологическими научными проблемами. Важность иметь общую геологическую картину строения Монголии и «выделить районы, заслуживающие особенного внимания в отношении полезных ископаемых», отметил геолог И.П.Рачковский [6, л.80].
Развернувшаяся в ходе обсуждения докладов дискуссия о методах исследования Монголии была в какой-то мере подготовлена опубликованной в конце 1924 г. в журнале «Новый Восток» статьей В.А.Обручева «Очередные задачи исследования Монголии», где он впервые поднял вопрос о целесообразности посылки в Монголию крупных экспедиций «из разных специалистов с разнообразными задачами», поскольку «они часто мешают друг другу» ввиду «разнообразного характера и приемов научной работы» [7]. И хотя поводом для дискуссии являлось обсуждение работы экспедиции П.К.Козлова, она носила явно межведомственный характер, поскольку на заседании решался вопрос: кто получит государственный заказ и, следовательно, финансирование на проведение исследовательских работ в Монголии, РАН или РГО?
Решение этого вопроса во многом определялось позицией Козлова. С одной стороны, он ревностно относился к ущемлению интересов его родного Географического общества, с другой – заветной мечтой Козлова оставался Тибет, работа в Монголии его особенно не интересовала, и поэтому он согласился с мнением уважаемых коллег, что дальнейшее исследование Монголии должны вести экспедиции Академии наук. Козлов подчеркнул, что, по его мнению, для этого складывается очень благоприятная ситуация: «Монголия сейчас перерождается и видоизменяется. Раньше она относилась враждебно к русским экспедициям, теперь же она идет им навстречу, она их ведет, указывает. Недалеко то время, когда в русскую экспедицию можно будет включать монгольскую молодежь» [6, л.73].
С.Ф.Ольденбург высоко оценил поступок П.К.Козлова, заметив, что «Петр Кузьмич, один из немногих оставшихся в живых из того большого поколения путешественников по Средней Азии, которые проложили пути в дотоле неизвестных местах. То было время, когда всякая экспедиция велась маршрутным путем. Это был способ путешествовать от Пржевальского и до Козлова. И теперь сам Козлов <…> говорит, что этот способ отживает век, и что мы должны вести экспедиции иным путем, прежде всего путем стационарным» [6, л.72].
С.Ф.Ольденбург, кроме того, отметил, что Ц.Ж.Жамцарано неоднократно писал ему о привлечении к исследованиям своей страны монголов и убеждал его, что монголы определенно тянутся к русским и желают связать свою работу с ними. Монгольское правительство не только просит продолжить начатые в 1924 г. работы, но даже выделяет на часть этих работ (почвенные и геологические исследования) средства. Говоря об организации работы в Монголии, С.Ф.Ольденбург отметил необходимость иметь постоянный центр научно-исследовательского характера в Урге, связанный с РАН, который координировал бы работу российских исследователей.
Мысль о российском научном центре в Урге поддержал и А.Е.Ферсман, поскольку действительно «настало время в Монголии работать новыми методами». Монголия сама ставит конкретные задачи «строительства своей собственной жизни и своего хозяйства», что, по мнению одного из руководителей КЕПС, связано прежде всего «с вопросом изучения производительных сил, той базы, на которой мы строим народное хозяйство» [6, л.72].
Заведующий Главнаукой Ф.Н.Петров подчеркнул важность в данный момент приоритетности экономического исследования Монголии и обязательность привлечения к этим работам монголов. Разработку организации научного центра в Урге Петров считал целесообразным поручить именно Главнауке.
Н.П.Горбунов, как председательствующий, подытожил сказанное, отметив: «Совершенно очевидно, что для закрепления дружеских отношений с монголами и тех результатов, которые проделаны, эту работу нужно продолжить», несмотря на то, «что территория СССР не исследована стационарно во всех отношениях, но, тем не менее, для закрепления связи, для проникновения в Монголию нашего политического влияния эта стационарная работа нам необходима»[6, л.67].
5. Фактор организационный
Конкретные вопросы по организации стационарного изучения Монголии обсуждались уже в рабочем порядке. Подготовленный инициативной группой, в которую вошли Б.Б.Полынов, Б.Я.Владимирцов, В.И.Кржижановский, Г.И.Боровко, Л.И.Прасолов, И.П.Рачковский, А.А.Бялыницкий-Бируля, А.А.Григорьев, Л.Я.Штернберг, проект Института изучения Монголии был представлен на заседании Комиссии, состоявшемся 7 февраля 1925 г. уже в Москве. Ф.Н.Петров подтвердил готовность Главнауки не только участвовать в разработке плана научного центра в Урге, но даже предоставить на его финансирование 100000 руб.
О серьезных намерениях советского правительства в реализации этого проекта говорит и нота НКИД, направленная монгольскому правительству, в которой, наряду с выражением благодарности за помощь в работе экспедиции П.К.Козлова, отмечена целесообразность скорейшей организации в Монголии для систематического и всестороннего изучения и содействия развитию научно-исследовательских учреждений МНР исследовательского института.
Надо сказать, что идея создания российского исследовательского института за рубежом не нова. Здесь стоит вспомнить хотя бы один из самых ярких примеров подобной организационной формы научной деятельности – Русский археологический институт в Константинополе (1894–1914), успешно проработавший около 20 лет и также, в определенной мере, решавший проблемы усиления российского влияния в причерноморских странах [8].
На дальнейших заседаниях Комиссии СНК подробно рассматривались организационные принципы, структура, цели и задачи нового учреждения. Одним из непременных условий деятельности Института Комиссия считала его ведомственную принадлежность РАН и тесный контакт с Монгольским Ученым комитетом.
Но особое внимание, уделяемое СССР этому региону в своей внешней политике, потребовало правительственного контроля и за научной работой в Монголии. Поэтому по итогам доклада Н.П.Горбунова о работе Комиссии по рассмотрению предварительных итогов деятельности экспедиции П.К.Козлова и ее дальнейших планов, 31 марта 1925 г. СНК принял постановление, в котором говорилось о завершении работы вышеуказанной комиссии, а для организации всестороннего изучения Монголии учреждалась специальная Комиссии СНК по научному изучению Монголии под председательством опять же Н.П.Горбунова. Создаваемый Институт по изучению Монголии переходил в ведение Комиссии.
В дальнейшем вопрос создания Института изучения Монголии обсуждался уже на заседаниях Монгольской Комиссии еще около полугода. Однако детально проработанный план создания Института так и не был реализован. На заседании Комиссии 6 ноября 1925 г. С.Ф.Ольденбург и Б.Б.Полынов предложили «в связи с выяснившимися настроениями в Монголии и ввиду недостатка специалистов для организации Института в полном объеме» [9, л.132] реализацию этого проекта перенести на 1926 г. Но на следующий год к этой теме так и не вернулись. Функции планировавшегося Института полностью перешли к Комиссии по научному изучению Монголии.
6. Фактор ведомственный
В состав организованной постановлением СНК от 31 марта 1925 г. Комиссии по научному изучению Монголии под руководством управделами СНК Н.П.Горбунова вошли: заместители председателя С.Ф.Ольденбург и А.Е.Ферсман, члены комиссии лингвист Н.Я.Марр, ботаник В.Л.Комаров, путешественник П.К.Козлов, директор Зоологического музея АН А.А.Бялыницкий-Бируля, монголовед Б.А.Владимирцов, почвовед Б.Б.Полынов, географ А.А.Григорьев, геолог И.П.Рачковский, минералог В.И.Кржижановский, археологи С.А.Теплоухов и Г.О.Боровко, председатель Географического общества Ю.М.Шокальский, ботаник Н.И.Вавилов, геолог В.А.Обручев, представители Наркоминдел и Главнауки Наркомпроса РСФСР. О большом желании РАН начать работы в Монголии говорит такой факт: уже 16 апреля 1925 г., т.е. через две недели после выхода постановления, С.Ф.Ольденбург выражает Н.П.Горбунову свое беспокойство отсутствием известий о ходе дела по организации исследований Монголии. «Между тем, вопрос этот живо интересует как монголов, так и наши учреждения, собирающиеся принять участие в этих исследованиях. <…> Запрашивает и Жамцарано» [10, л.87].
При планировании исследовательских работ в Монголии Комиссия внимательно отнеслась к пожеланиям Монгольского Учкома оказывать помощь в подготовке монгольских специалистов. Так, например, на заседании Комиссии 30 мая 1925 г. особо было отмечено: «Считать необходимым ввести в планы экспедиционных работ упоминание о том, что каждая экспедиция ставит себе задачей выработку монгольских специалистов, которые принимают участие в работах экспедиции в количестве 1 лица на экспедицию, будучи прикомандированными к ней от Монгольского Учкома» [11, л.145], правда, на средства монгольского правительства.
Подготовительный этап полевых исследований сезона 1925 г. прошел достаточно успешно, и Комиссия направила в Монголию 5 экспедиций: этнолого-лингвистическую Б.Я.Владимирцова, археологическую Г.И.Боровко и С.А.Теплоухова, геохимическую Б.М.Куплетского, геологическую З.А.Лебедевой, почвенно-географическую Б.Б.Полынова. Результаты работы этих экспедиций были опубликованы в двух первых томах «Северной Монголии» [12] – издания Комиссии по научному изучению Монголии.
В ноябре 1925 г. в сферу деятельности Комиссии включили исследование Танну-Тувинской народной республики и Бурят-Монгольской АССР. Включение новых регионов в поле деятельности Комиссии отразилось в изменении ее названия. Теперь она стала называться Комиссией по научному исследованию Монгольской и Танну-Тувинской народных республик и Бурят-Монгольской АССР.
Деятельность Комиссии по формированию персонального состава экспедиций, составлению плана исследований, публикациям результатов проведенных работ находилась под пристальным вниманием НКИД. Ученым не разрешалось давать никаких сведений в печать без согласования с соответствующими инстанциями в Москве. Также «по мотивам политического характера» НКИД рекомендовал не включать результаты работ экспедиций в Монголии «в бюллетень, где будут помещены аналогичные освещения по отдельным республикам СССР», т.к. это может повлечь за собой «некоторые неверные выводы и толкования» о Монголии как одной «из наших союзных республик» [13, л.264]. Отчеты этих экспедиций помещались в отдельные выпуски Осведомительного бюллетеня ОКИСАР АН СССР, выходившего на правах рукописи.
В 1926 г. Комиссия направила в Монголию 6 отрядов: почвенный под руковод-ством Б.Б.Полынова, геохимический Б.М.Куплетского, геологический И.П.Рачковского и З.А.Лебедевой, археологический Г.И.Боровко, этнолого-лингвистический Б.Я.Владимирцова и Н.Н.Поппе, ботанический Н.В.Павлова, Н.П.Иконникова и Я.И.Проханова, зоологический А.Н.Формозова, А.Я.Тугаринова и А.Н.Кириченко. Результаты проведенных исследований были опубликованы в семи первых выпусках «Материалов» Комиссии [14], выходивших с 1929 г.
О своем удовлетворении по поводу работы российских ученых в Монголии Ц.Ж.Жамцарано сообщил в сентябре 1926 г. С.Ф.Ольденбургу: «В отношении внимания к нашему учреждению со стороны членов экспедиции мы можем сказать одно: таких только и посылать нам!» [15].
К концу 1926 г. система организации академических экспедиций в Монголию и контроль за их деятельностью в основном сложились и, видимо, поэтому, а также учитывая упрочившееся влияние СССР на внутреннюю и внешнюю политику соседнего государства, необходимость держать Комиссию при правительстве отпала. Н.П.Горбунов предложил С.Ф.Ольденбургу на рассмотрение вопрос: «Не следует ли постоянную Монгольскую комиссию при Совнаркоме присоединить к АН СССР». Собранное по этому вопросу совещание членов Комиссии пришло к единодушному мнению: «Считать необходимым сохранить теперешнее положение Комиссии» [11, л.160]. Однако, несмотря на это мнение, постановлением от 15 января 1927 г. Комиссия СНК по научному исследованию Монголии и Танну-Тувы была ликвидирована и в дальнейшем эту работу поручалось вести Академии наук, которой, однако, вменялось в обязанность согласовывать свою деятельность с НКИД и управделами СНК.
Руководство Академии наук, понимая все политические и финансовые сложности организации работ за границей без непосредственной правительственной поддержки, пыталось опротестовать это решение, доказывая, что механический перевод в этом случае неуместен, «что прежде надо выработать проект Положения таковой Комиссии и направить в Комиссию по содействию работам АН СССР и лишь при получении отзыва Комиссии по содействию работам Академии наук, Монгольская комиссия при Академии сможет официально начать свои работы», но не как особое подразделение, а «на тех же основаниях, как и прочие постоянные комиссии». При этом Академия наук считала обязательным условием «вхождение в состав указанной Комиссии по исследованию Монголии и Танну-Тувы управляющего делами СНК СССР, представителей НКИД и Главнауки РСФСР», что помогло бы обеспечить согласованность работы Комиссии с «заинтересованными ведомствами» [17, л.89]. Но свое решение правительство не изменило и с 1927 г. по 1953 г. Монгольская комиссия (так ее сокращенно стали называть) являлась учреждением Академии наук. Успешное взаимодействие Академии наук и правительственных структур на стадии организации Комиссии и первых двух лет ее работы при СНК позволили продолжить начатые исследования. Высокий профессионализм сотрудников Комиссии, уважительное отношение к проблемам Монгольского Ученого комитета, научная актуальность работ создали ей высокий авторитет как в России, так и в Монголии.
Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект №02-03-18235).
1. Gedin S. Von Peking nach Moskau. Lpz., 1924.
2. См., например: Рощин С.К. Политическая история Монголии (1921–1940 гг.). М., 1999; Россия и Монголия: новый взгляд на историю взаимоотношений в XX веке. М., 2001; Лузянин С.Г. Россия–Монголия–Китай в первой половине XX в. М., 2000.
3. Советско-монгольские культурные и научно-технические связи. 1921–1960 гг. Улан-Батор, 2000.
4. Подробнее см.: Андреев А.И., Юсупова Т.И. История одного не совсем обычного путешествия: Монголо-Тибетская экспедиция П.К.Козлова (1923–1926 гг.) // ВИЕТ. 2001. №2. С.51–74.
5. Козлов П.К. Дневник Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. № 3 // Архив музея П.К.Козлова (Санкт-Петербург). Ф.1. Оп.3. Д.66. Л.471об.–472.
6. ГАРФ. Ф.5446. Оп.37. Д.10.
7. Обручев В.А. Очередные задачи исследования Монголии // Новый Восток. 1924. №6. С.287–290.
8. См.: Басаргина Е.Ю. Русский археологический институт в Константинополе. СПб., 1999.
9. ГАРФ. Ф.5446. Оп.37. Д.34.
10. ГАРФ. Ф.5446. Оп.37. Д.36.
11. ГАРФ. Ф.5446. Оп.37. Д.33.
12. Предварительные отчеты геологической, геохимической и почвенно-географической экспедиций о работах, произведенных в 1925 г. Л., 1926; Предварительные отчеты лингвистической и археологической экспедиций о работах, произведенных в 1925 г. Л., 1927.
13. СПбФ АРАН. Ф.2. Оп.1. 1926. Д.56.
14. Материалы Комиссии но научному изучению Монгольской и Танну-Тувинской народных республик и Бурят-Монгольской АССР: Вып.1. Предварительный отчет геологической экспедиции в Северную Монголию за 1926 год. Л., 1929; Вып.2. Предварительный отчет ботанической экспедиции в Северную Монголию за 1926 год. Л., 1929; Вып.3. Предварительный отчет зоологической экспедиции в Северную Монголию за 1926 год. Л., 1929; Вып.4. Предварительный отчет лингвистической экспедиции в Северную Монголию за 1926 год. Л., 1929; Вып.5. Казакевич В.А. Намогильные статуи в Даринганге. Поездка в Дарингангу. Л., 1930; Вып.6. Поппе Н.Н. Дагурское наречие. Л., 1930; Вып.7. Нейбург М.Ф. Геологические исследования в районе хр. Батыр-Хайрхан (Северо-Западная Монголия) в 1926 году. Л., 1929.
15. Решетов А.М. О переписке Ц.Ж.Жамцарано с С.Ф.Ольденбургом и Б.Я.Владимирцовым // Ориент: Альманах. Вып.2–3. СПб., 1998. С.77.
16. СПбФ АРАН. Ф.2. Оп.1.1927. Д.73
Источник: Т.И.Юсупова. Социально-политические
и научные факторы
создания Монгольской комиссии АН СССР // ИИЕТ РАН.
Годичная научная конференция 2003 г. М.: Диполь-Т, 2003, с.90-98.
© Т.И.Юсупова