НА ПОДСТУПАХ К СОВЕТСКОЙ ФИЛОСОФИИ

(ПЕРВЫЕ «СВЕРДЛОВЦЫ», «СОЦ. АКАДЕМИКИ», «ИКАПИСТЫ»)

Л.А.Коган

История философии в СССР – болевая, трудно решаемая проблема. Чем дальше, тем больше ее склонны интерпретировать негативно, как досадный пробел или провал, в котором иногда светятся отдельные огоньки. Начало нового тысячелетия проходит тут во многом под знаком отречения от прошлого. Такой крен нельзя признать продуктивным. Беспамятство – обедняющий самообман. Общество несводимо к правящей политической власти, культура – к идеологии. История как бы прерывает при подобном толковании свой ход, расчленяясь на изолированные отсеки. Между тем философия – существенный срез внутренней жизни общества. И так же разноаспектна и многострадальна, как постигаемая ею жизнь.

ФИЛОСОФИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ

Философия и социально-политическая революция – трудно стыкующиеся понятия. Первая нетороплива, устремлена к всеобщему; вторая предельно реактивна, экспрессивна, погружена в наличное существование. Первая диалогична, вторая авторитарна. Им не просто договориться.

Сошлюсь для примера на Великую французскую революцию XVIII в. Если предреволюционная Франция развивалась под знаком терпимости Просвещения, то в период потрясений философия оттесняется на задний план экстремизмом и фанатизмом. В тех же случаях, когда она напоминает о себе, это происходит как бы по касательной и вполсилы (личные симпатии Дантона к Дидро) или в эпатажно-пропагандной форме – таков был леворадикальный Культ разума (в Соборе Парижской Богоматери, переименованном в Храм разума, был установлен портик с надписью "Философия", окруженный бюстами Вольтера, Руссо, Монтескье, Франклина). В Конвенте сложился мезальянс якобинской политики с деизмом.

Обвиняя сторонников рационалистического культа в дехристианизации, Робеспьер противопоставил им Культ высшего существа. Атеизм обличается им в аристократических устремлениях, идея высшего существа, напротив, признается глубоко народной. Вождь якобинцев обрушивался на энциклопедистов, требовал убрать из зала заседаний бюст Гельвеция. Эти инвективы и насаждение новоявленной государственной религии имели не локально-ситуационный, а принципиальный, идейно-мировоззренческий характер. Речь шла не только об отношении к тому или иному "культу", – это был разрыв с глубоко укоренившейся традицией свободомыслия, идущей от Бейля, Монтеня, Декарта, Дидро и Гольбаха. Жирондисты не зря называли Робеспьера врагом философизма¹. Но дело не только в нем. Воинствующим антифилософом был и другой крупнейший лидер революции Марат. Отчасти это связано с тем, что он и сам претендовал на роль теоретического законоучителя (опубликовав книгу "О человеке"), подвергшуюся критике со стороны Вольтера и Дидро. Клеймя современных философов, Марат писал: "Они гневаются на тех, которые, подобно мне, отказались пополнить их секту, осмелились мужественно бороться с их пагубными заблуждениями". И еще: "Наши так называемые философы стали делать многочисленные попытки привлечь меня на свою сторону. Отвращение, которое мне внушали их принципы, держало меня вдали от их собрания и предохранило от их пагубных уроков"². Многие деятели революции стояли на почве практического игнорирования философии. И не потому, что для нее не хватало времени, а потому, в первую очередь, что она оставалась за пределами их интересов, проникнутых азартом или расчетом прямого (не опосредуемого рефлексией) действия. Выгода подменяла истину. Для политика, говорил Робеспьер, истинно все, что полезно.

Еще более трудным было положение философов в условиях Советской революции. Поскольку она вырастала из мировой войны, большую роль в ней играл человек с ружьем, и, соответственно, милитарные формы мысли и действия (от военно-революционных комитетов и трибуналов до трудовых армий и военно-коммунистического менталитета в целом). Если якобинская диктатура развернулась на коротком историческом отрезке, то диктатура пролетариата (вернее, правящей партии, ее руководства) охватила целую эпоху, меняя свои формы, но не теряя сокрушительности*.

На сломе эпох, в центре мировых катаклизмов зачиналась новая философия. Существует мнение, что люди, которые ею профессионально занимались, имели дело с готовой, устоявшейся системой взглядов, которую им предстояло лишь отстаивать и распространять. Это не так. У основоположников марксизма не было окончательно сложившейся философской концепции, более того – однозначного представления о правомерности ее существования в современном мире. Ясно одно: философия в прежнем, традиционном ее виде отжила, с их точки зрения, свой век (имелись в виду умозрительно-метафизические системы, претендующие на абсолютность). Дело этим, однако, не ограничилось. У Маркса и Энгельса есть и другие соображения глобального характера, предрекающие в конечном счете изживание философии как таковой, как особой, специфической формы знания. Еще в ранних своих работах они полагали, что, переходя к конкретному исследованию, надо выпрыгнуть из философии, которая лишается в итоге своего жизненного пространства. И вообще, Энгельс писал (не без влияния модного тогда позитивизма), что нам нужна не философия, а положительная наука: материалистическое понимание истории наносит, мол, ей смертельный удар, подобно тому как диалектическое понимание природы делает ненужной и невозможной натурфилософию³. Этот вывод отстаивался и молодым Лениным.

Легко понять, как это усложняло позицию советских ученых, специализирующихся в этой области. Трудность усугублялась недостаточной разработанностью ряда важнейших категорий; недооценкой эволюционно-континуального процесса, его органики и гипертрофией дискретности, скачкообразности, катастрофичности; безудержным превознесением роли противоречий (особенно в их конфликтной, антагонистической форме) как самодостаточного, определяющего фактора развития, с оставлением в тени конструктивного момента разрешения, преодоления противоречий; абсолютизацией борьбы противоположностей и релятивизацией, размыванием их единства; двусмысленностью, иллюзорностью совмещения формально признаваемой объективной истины и постулата партийности философии, как ее фундаментального принципа; сведением индивидуального к социальному и т.п.

И что такое, в конце концов, человек без человечности (уличаемой в грехе абстрактного гуманизма) и "практический материализм" без философии (как открытой, диалогически-толерантной системы) – не голый ли это король? Эти и многие другие вопросы оставались безответными в скрижалях ортодоксии.

Не следует во всем винить родоначальников марксизма. Они делали, что могли; совершив много ошибок, впав в утопию предустановленного коммунистического рая, они дали вместе с тем мощный толчок развитию гуманитарной науки. Это прежде всего – ставка на полномасштабный активизм человека как субъекта истории (а не только собственного "я"); признание необходимости продуктивной самоорганизации общества; идея творчески-созидательной роли труда и, особенно, – требование социальной защищенности интересов народа. Иное дело, что эти замыслы оставались зачастую на "заявочном", проективно-гипотетическом уровне и все больше подвергались деформации в связи с нарастающим идеологизированием марксизма, превращением его в теорию пролетарской диктатуры. Философия как рефлексия духовного самоосвобождения не стала магистральным направлением деятельности Маркса, Энгельса, Ленина. Политик-идеолог брал в каждом из них верх над ученым-мыслителем. Философские идеи, высказываемые ими, имели чаще всего фрагментарный, полемически-публицистический характер. Первым советским философам пришлось двигаться сквозь чащобу противоречий и недомолвок, на свой страх и риск. На их долю выпали структурирование и систематизация диалектического материализма как теоретической и учебной дисциплины, разработка ее категориального аппарата. Серьезной преградой на этом пути являлась политика партии, подавлявшая свободу мысли.

ФОРПОСТЫ МАРКСИСТСКОЙ ОБРАЗОВАННОСТИ

Одной из самых темных, непроясненных страниц советской философии является акт ее рождения. Нередко его соотносят с дискуссией второй половины 20-х годов между "диалектиками" и "механистами". То, что было до и вне дискуссии, в первые послеоктябрьские годы, остается в тени. Но ведь философская дискуссия не могла возникнуть на пустом месте, без определенных предпосылок и "заделов".

Новое прокладывало себе дорогу и независимо от революционных декретов (порой вопреки им), в силу естественного инстинкта народного самосохранения, по инициативе "снизу". Несмотря на все трудности, продолжалось, хотя и рывками, спорадически, развитие русской науки, – там еще работали такие мировые величины, как В.М.Бехтерев, И.П.Павлов, Н.Е.Жуковский, К.А.Тимирязев. В 1918 г. начали возникать на фоне всеобщего развала новые научно-исследовательские учреждения: Институт физики и геофизики. Физико-технический институт, Центральный аэродинамический институт. Тогда же была основана Всероссийская ассоциация натуралистов. В 1920 г. проходил Всероссийский съезд физиков, в 1921 г. – съезд ботаников, в 1923 г. – педагогов-естественников. В отблесках революционного пожара продолжала жить – истово и рисково – русская литература. Вновь, уже на смертном одре, бросал гуманистический вызов властям Короленко, последний раз ослепительно вспыхнул и перегорел Блок, фонтанировало воображение Андрея Белого, в муках крепли молодые таланты Ахматовой и Цветаевой, Есенина и Маяковского, Мандельштама и Пастернака, Булгакова и Платонова. В театрах блистали режиссерскими экспериментами Вахтангов, Мейерхольд, Таиров, в живописи Кандинский, Малевич, Шагал, Филонов. В 1924 г. возник Государственный институт художественной культуры. Тогдашняя Россия считалась Меккой искусства. "Москва тех лет! – вспоминает о начале нэпа Анастасия Цветаева. – Полусытые люди, рвущиеся слушать стихи, бегущие на концерты, ломящиеся на доклады, диспуты, лекции – чудесный русский народ!". О том же сообщал в корреспонденции "Из Москвы" эмигрантский журнал "Смена вех": "Чрезвычайно интересно просматривать афиши в Москве. Что преобладает? Афиши о лекциях на научные и общественно-литературные темы и концертах. Страну охватила огромная жажда положительных знаний; не десятками, не сотнями, а тысячами насчитывается количество общедоступных лекций в месяц. Все эти лекции не только усиленно посещаются, но на многих из этих лекций зал не может вместить всех желающих". Темы публичных обсуждений бывали самые неожиданные – от диспутов о бытии Бога между наркомом просвещения А.В.Луначарским и архиепископом-обновленцем А.И.Введенским до инсценировок показательного общественного суда над Христом и самодеятельного уголовного процесса по делу героя "Преступления и наказания" – Раскольникова⁴.

Первых марксистских лекторов по философии засыпали вопросами (Луначарскому, например, задавали их единовременно до 100 и более). Их амплитуда была в начале 20-х годов весьма широка: "Что такое материя?", "Как построен атом?", "Что известно о мировом эфире?", "Что раньше было – дело или потребность?", "Что такое счастье?", "Что такое страх и какие исторические этапы пережил он?", "Марксизм и материализм – являются ли понятиями равнозначащими? Если нет, то может ли быть марксизм без материализма?", "Можно ли быть коммунистом, не будучи марксистом, и наоборот?", "Как работает над собой Ленин?", "Правда ли, что Энгельс был фабрикантом?", "Если нельзя точно сказать, что в какой-то момент, в каком-то месте тело находится, то как мы определяем моменты затмения каких-нибудь светил?", "Был ли Христос?", "Какая профессия у Иисуса Христа?", "Правда ли, что Христос был первым коммунистом на земле?", "Вы поклоняетесь и проповедуете идею коммунизма – эта идея не есть ли тот же Бог?"⁵.

Отмечая в начале 20-х годов рост внимания к философии, В.Н.Сарабьянов писал: "Вопросы по историческому материализму обсуждаются с невероятным интересом, но уклон силен в сторону философской части. Существует ли мир сам по себе – один из самых боевых вопросов... При обсуждении диалектики у всей аудитории горят глаза. Марксистское объяснение проблем свободы и необходимости, логики покоя и логики противоречия (да-да, да-нет) приводит аудиторию в восторг. Но догматического принятия марксистских формул нет и в помине: критикуют, сомневаются долго, упорно"⁶.

Понятие "советская философия" неоднозначно, схематично, условно. Оно дает повод думать о сплошной идейно-концептуальной однородности, тождественности, некоем монолите. Общая направленность философии в СССР, ее официозно-нормативные устои действительно определялись установками партии, идеологическим доктринаризмом. Это прежде всего ее крупный план. Кроме текста и контекста, существует, однако, и подтекст, разные уровни и нюансы, фазы и тенденции развития. Под асфальтовым покрытием официоза пробивались разные ростки, "разночтения", шел неприметный, часто имплицитный и подсознательный поиск участниками этого процесса своего пути и голоса. Этот поиск имел чаще всего индивидуально-психологическую подоплеку и не являлся формой оппозиционного сознания, не был прообразом будущего диссидентства. Но поскольку он происходил на почве авторитарной доктрины, это было отнюдь не безопасно, – любая своеобычность подозревалась в крамоле. К тому же с первых лет революции была предпринята невиданная по своему масштабу попытка институционализирования, огосударствления философии, – ее разработка сосредоточивалась в специальных учреждениях. Другой стороной этого процесса являлась деперсонализация, унификация, подобно тому, как пресловутый культ личности оборачивался массовой обезличенностью. В 20-е годы это только еще начиналось.

Одним из первых очагов советской теоретической мысли был Коммунистический университет имени Свердлова. Он вырос из созданных в 1918 г. агитационно-инструкторских курсов, преобразованных в 1919 г. в Центральную партийно-советскую школу и – в результате ее слияния с Московским пролетарским университетом богдановской ориентации – в Коммунистический университет. Его первыми ректорами были старые большевики В.И.Невский, В.П.Антонов-Саратовский, М.Н.Лядов. В чтении лекций участвовала почти вся партийная элита от Ленина, Бухарина, Сталина до Ярославского. Срок обучения менялся от двух недель вначале до четырех лет. Наряду с основным и сокращенным курсами в состав Университета входил с 1920 г. лекторский курс (теоретическое отделение которого стало кадровым резервуаром Института красной профессуры), группа научных сотрудников. Научная ассоциация. В Комм. университете работали кафедры философии, истории, политэкономии, права, естествознания, языкознания, выходили периодические издания – "Записки Комм. университета им. Свердлова" и "Свердловец". Вскоре университеты этого типа появились и в других городах: Петроградский (1921), Харьковский, Саратовский, Омский (1922), закавказский, среднеазиатский (1923) и т.д.

Вопрос о руководстве кафедрой философии Комм. университета решался на высшем уровне. Предложение назначить на эту должность A.M.Деборина было отвергнуто Оргбюро ЦК РКП(б). И лишь после запроса, адресованного непосредственно Ленину, последний санкционировал весной 1921 г. привлечение к работе бывших меньшевиков A.M.Деборина и Л.И.Аксельрод, сопроводив это условием: "присмотреть надо". В конце сентября 1921 г. Деборин возглавил кафедру (вскоре его сменил на этом посту В.В.Адоратский). В состав кафедры входили Л.И.Аксельрод, И.Я.Вайнштейн, Б.И.Горев, В.Н.Сарабьянов, В.К.Сережников, А.Д.Удальцов, М.М.Фурщик, В.А.Юринец. В числе первых слушателей Комм. университета, специализировавшихся по философии, были: Ф.А.Горохов, Б.М.Кедров, М.Б.Митин, И.П.Подволоцкий, В.Н.Ральцевич. Кедров слушал там, в числе других курсов, лекции по философии польского социал-демократа, эмигранта С.Я.Бобинского. Наука, учил Бобинский, должна быть мозгом революции. Важнейшей культурно-исторической задачей является всеобщий синтез знания на основе диалектико-материалистического метода. Истинность последнего подтверждается новейшими открытиями в физике и химии, менделистской генетикой в биологии. "Какая тут ждет еще науку революция!" – предвещал Бобинский. Философские темы, вспоминает Кедров, затрагивались многими преподавателями – Волгиным, Невским, Покровским, Рязановым, Тимирязевым. И даже Горьким, в лекции которого (по-видимому, о познании) Кедров впервые услыхал об атомной энергии. "Величайшие философские вопросы, – пишет он, – волновали нас не меньше, чем вопросы о любви и браке"; спрашивали обо всем: о Вселенной, о Боге, зарождении жизни и даже о личности лектора⁷.

Приведу некоторые характеристики, которые получили в начале 20-х годов в Комм. университете будущие философы: Кедров (при поступлении) – "Развит. В политике разбирается. Но психология не совсем пролетарская"; Митин – "Первоначальная подготовка средняя. Интерес к занятиям большой. Работоспособность большая. Усвоение среднее. Глубина подхода и темп развития средние"; Горохов – "Отличается серьезностью, основательностью и вдумчивым отношением. Ясность мышления и твердость материалистической точки зрения. В прениях всегда участвует с большой пользой. Помогает разъяснить вопрос"; Ральцевич – "Мышление несколько запутанное университетской премудростью, однако стоящее на правильном пути. Стремление к материалистической точке зрения. Для ума, подвергшегося буржуазной фальсификации, это большая заслуга"⁸.

Между учреждениями, готовившими марксистские кадры, существовало тесное взаимодействие. Научные сотрудники Комм. университета приравнивались по своему статусу к слушателям Института красной профессуры, зачислялись туда вольнослушателями. Студенты лекторского курса могли продолжать учебу в ИКП, "икаписты" преподавали в "Свердловке".

Весьма своеобразным учреждением была и Социалистическая академия общественных наук, созданная в 1918 г. Она была задумана как мировой центр социалистической мысли. В первый ее состав были избраны, наряду с советскими деятелями, крупнейшие зарубежные марксисты К.Либкнехт, Р.Люксембург, Ф.Меринг и др. (в 1919 г. Каутский был исключен оттуда). В учредительных документах Соц. академии отмечалось, что ее работа предполагает артельное сотруднически-коллективное начало. В сохранившемся в архиве проекте устава, датированном 1918 годом, провозглашается создание свободного сообщества, научного соц. Интернационала. В состав этого учреждения входили две секции: учебно-просветительская и научно-академическая; первая вначале явно преобладала, количество слушателей приближалось к трем тысячам – это была большей частью беспартийная интеллигенция. В 1918–1919 гг. там читались лекции по разделам: "история политических учений" (В.П.Волгин), "социальная психология" (П.И.Виркварт), "генетическая социология" (С.С.Кривцов), "пролетарская литература" (П.И. Лебедев-Полянский), "строительство социализма" (В.В.Осинский). Еще более пестрый вид имели заявки, поступавшие тогда в Соц. академию, например, от П.Энгельмейера, претендовавшего на ведение курса "Активизм (история и философия техники)" и от анархиста И.Гроссмана-Рощина – "Философия свободы".

Разгоревшаяся гражданская война обусловила свертывание этой публичной деятельности (не говоря уже о научной работе, которая только еще замышлялась). В октябре 1918 г. ЦК РКП(б) предложил Соц. академии подготовить материал для проведения политико-воспитательных мероприятий в Красной армии. 20 декабря 1918 г. Всероссийское бюро военных комиссаров сообщало Президиуму Академии: "Ввиду большой нужды в лекторах по общественно-политическим и научным вопросам для срочной отправки таковых в распоряжение политотделов фронтов, армий и дивизий и за неимением означенных лиц в непосредственном распоряжении агитационно-просветительского отдела Всероссийское бюро военных комиссаров просит Президиум Соц. академии периодически, на срок не более месяца откомандировывать в распоряжение отдела вышеозначенных лиц для направления их на работу по специальности во фронтовые и прифронтовые учреждения". 28 декабря 1918 г. Президиум принял соответствующее решение. Соц. академия возобновила активную деятельность уже после победы на фронтах, постепенно превращаясь в научное учреждение. В 1924 г. она была переименована в Коммунистическую академию.

Из философов, работавших там, наибольшим вниманием пользовался в первые годы А.А.Богданов, – он входил в состав руководства академией. Известный еще своими дореволюционными сочинениями, он развил после Октябрьского переворота бурную активность: преподавал в Московском университете и Комм. университете, стал духовным отцом пролеткультовского движения, опубликовал ряд книг: "Вопросы социализма", "О пролетарской культуре", "Очерки всеобщей организационной науки" и другие. Хотя Богданов дистанцировался от правящей партии и резко осуждался ею за свою неортодоксальность (не Избежал и ареста, правда кратковременного), его коллективистско-популистские и организационные идеи были по-своему созвучны происходившим преобразованиям и нашли заметный отклик в общественном сознании. Будучи одним из основателей Соц. академии, Богданов участвовал в подготовке ее устава, читал в ней лекции и публиковал материалы по тектологии, об организационном смысле принципа относительности, об аналогиях и т.д. "Я относился к Соц. академии искренно и серьезно, – писал он в 1923 г. – Она осталась моей последней организационной связью". Приведу несколько заметок Богданова, относящихся к этому периоду – из его сохранившихся в архиве записных книжек и подготовительных материалов к мемуарам "Дела и мысли (То, что было)". "Истина – организованность в сфере опыта; добро – организованность в сфере действия; красота – организованность в сфере эмоциональной". «"Объект" до "субъекта" или "раньше субъекта" – неправильные словоупотребления (знаменатель до числителя)... Они полагают, что если "отмыслят" от мира себя, то получится чистый абсолютный объект, который они же затем успешно "мыслят". Но дело не в их особах; дело в способах восприятия и мышления; если отмыслить их, то исчезает и содержание мышления и само мышление.» "Я и те, кто идут со мной, будем, опираясь на новые формы мышления, создавать новую науку, позволяющую решать новые задачи и упростить прежние решения бесчисленных старых задач. Вы же своими бесчисленными опровержениями, той стадной злобой, коей ...пронизаны, той утратой умственного и морального равновесия, которая так ярко выступает, свидетельствуете о силе и истине наших идей". «Каждый день одна, две, а то и несколько старушек, – большей частью, впрочем, молодых и мужского пола – приносят свои посильные вязанки для костра, на котором медленно поджигается еретик, которому остается повторять: "Sancta simplicitas" – в переводе XX века – жалкие идиоты». "Нельзя быть последователем учителя, не идя дальше его и не расставаясь с ним. Застывшие догмы порождают авторитарные нравы". "Самые мертвые из мертвецов те, которые приковали себя к чужой могиле (в науке, философии)".

Некоторые из этих записей были направлены против молодых "икапистов", досаждавших Богданову своими нападками на его еретичество. Но дело не только в них. Богданов замахивался и повыше. Уважая Ленина как революционера (даже признавая себя его учеником в политике), Богданов был непреклонен в своих философских разногласиях с ним, возражал против абсолютизации его установок. Следует оговориться, что о персональной адресованности этих заметок можно судить, хотя и с большой долей вероятности, но все же предположительно; наиболее существенен для их атрибуции смысловой контекст. "Плакат в избе-читальне": «Ленин сказал: "ученье – свет, неученье – тьма"». "Разговор К. с Л. в Смольном. XI 1918, – Теперь самое трудное – организовать производство. – Что же тут трудного? Поставим коммунистов, заставим инженеров работать на нас". "Наша политика, – говорил он, – должна быть столь же бесчестной и бесстыдной, как политика наших противников, ибо иначе за ними останется преимущество отравленного оружия". «Стучал в стену кулаком и говорил: "вот это разве не материя?"»⁹.

Богданов был сложной, противоречивой натурой, его заносило в крайности – от субъективного идеализма до абстрактного масскультурнического народопоклонства. У него и с философией были более чем натянутые отношения, вплоть до попытки вытеснения ее "организационной наукой". Но в целом это был правдоискатель с обостренным чувством нового, демократ-просветитель. Его тектологические размышления предвосхитили в известной мере современные теории самоорганизации и общих систем. Менее известно, что он был едва ли не первым, кто сумел уяснить утопический экстремизм и тупиковость военно-коммунистической концепции. Разочаровавшись в политике, Богданов самоотверженно отдался науке, основал первый в мире институт переливания крови и погиб, производя на себе рискованный опыт. Путь к братству, считал он, лежит через свободу и равенство.

В первые годы существования Соц. академии философия не была представлена там в качестве особой и тем более профилирующей дисциплины. Она не фигурирует среди четырех разрядов, на которые подразделялась структура этого учреждения (социально-исторический, политико-юридический, финансово-экономический, технико-экономический). И хотя "диамат" (точнее – историческое введение к нему) и "истмат" преподавались на курсах по изучению марксизма при Соц. академии еще с 1921 г., о философии, как таковой, старались там не говорить, а если и упоминали, то обычно в каком-либо специальном, прикладном контексте ("философия техники" и т.п.). Выкристаллизация предмета философии, уяснение ее специфики проходили очень замедленно, с перебоями. Сначала в Соц. академии оформилась секция научной методологии; спустя несколько лет это подразделение было реорганизовано в философскую секцию. И лишь после ее слияния в конце 20-х годов с Институтом научной философии РАНИОН (Российской ассоциации институтов общественных наук), основанным еще Г.Г.Шпетом, в 1929 г. образовался Институт философии Коммунистической академии (с 1936 г. он вошел в систему Академии наук СССР).

11 февраля 1921 г. В.И.Лениным был подписан указ об учреждении Института красной профессуры: "1. Учредить в Москве и Петрограде Институт по подготовке красной профессуры для преподавания в высших школах Республики теоретической экономики, исторического развития общественных форм, новейшей истории и советского строительства. 2. Установить число работающих в Институте красной профессуры для Москвы в 200 и для Петрограда 100. 3. Поручить Народному комиссариату по просвещению приступить в срочном порядке к организации указанных институтов. 4. Обязать все советские учреждения оказывать всемерное содействие Народному комиссариату "по просвещению в деле скорейшей организации указанных институтов"¹⁰. Столичный ИКП возглавил М.Н.Покровский. В Институте было три отделения: философское, историческое и экономическое. Ведущими преподавателями философского отделения были его руководители A.M.Деборин и Л.И.Аксельрод. К проведению занятий по истмату привлекались Адоратский, Горев, Удальцов, по истории философии и формальной логике – Варьяш; обширные лекционные циклы вели Асмус, Луппол, Рудаш и другие ученые. Особенно удачными в смысле теоретической подготовки и личной одаренности были первые наборы слушателей (в их числе Н.А.Карев, Я.Э.Стэн, А.Я.Троицкий, Г.С.Тымянский, В.А.Юринец, А.К.Столяров). Из этого курса складывалось ядро лекторского корпуса ИКП. Столяров стал деканом философского отделения, Стэн и Троицкий вошли в состав его ученого совета.

Приведу некоторые данные о начале жизненного пути первых слушателей философского отделения ИКП.

Николай Афанасьевич Карев родился в 1901 г. Сын крестьянина. В 1917 г. окончил реальное училище в г. Вольске Саратовской губернии. Далее работал там в Совете рабочих и крестьянских депутатов и Наркомпросе; редактировал местную газету. С начала гражданской войны – член ревкома. С декабря 1917 г. по июнь 1918 г. в партии левых эсеров, с 1921 г. – в РКП. В 1920–1921 гг. руководил губернским Политпросветом. Владел немецким и французским языками. В 1921–1924 гг. – слушатель ИКП. С 1926 г. – профессор МГУ. С марта 1924 г. по январь 1927 г. – член редколлегии журнала "Под знаменем марксизма".

Семен Львович Гоникман родился в 1897 г. в Могилеве. В 1916 г. окончил гимназию. Учился в Харьковском университете. В 1917 г. примкнул к социал-демократам-интернационалистам (меньшевикам). С 1918 г. в РКП. В 1920 г. на польском фронте. В 1921–1924 гг. – в ИКП. В 1928 г. – действительный член Ленинградского Института марксизма.

Ян Эрнестович Стэн родился в 1889 г. Сын батрака. В 1919 г. окончил учительскую семинарию в г. Валмиера. С юных лет участвовал в социал-демократическом движении. С 1917 г. в РКП. В 1921–1924 гг. в ИКП. С 1924 по 1927 г. – зав. сектором пропаганды Коминтерна.

Григорий Самойлович Тымянский родился в 1893 г. Учился на математическом факультете Варшавского университета, затем на юридическом факультете, который окончил в 1917 г. в Ростове-на-Дону. С января 1918 г. в Красной гвардии, затем в Красной армии на фронтах гражданской войны. Попал в плен, бежал. Был военным комиссаром в Южной группе войск. В 1920 г. – на польском фронте. Знал немецкий, английский, французский языки. В 1921–1924 гг. – в ИКП (будучи в то время беспартийным).

Владимир Александрович Юринец родился в 1891 г. в Австро-Венгрии. Окончил гимназию и Венский университет (где слушал Зиммеля, Йодля и других известных ученых). Владел несколькими языками. Участник гражданской войны. В 1921–1924 гг. в ИКП. Автор работ о Демокрите, Ламетри, Лессинге, Гегеле, Гуссерле, Фрейде.

Борис Михайлович Гессен родился в 1893 г. После окончания в 1913 г. гимназии учился на физико-математическом факультете Эдинбургского университета в Шотландии, затем в Петроградском университете. Ученик академика А.Ф.Иоффе. Член ревкома в Елисаветграде. В 1919–1921 гг. в политуправлении Реввоенсовета. В 1921–1924 гг. – зав. лекторским курсом Комм. университета. В 1924–1928 гг. – слушатель ИКП, затем преподаватель и заместитель заведующего отделением естествознания там же.

О прохождении учебы первыми "икапистами" дает известное представление отчетный материал, сохранившийся в архиве. 15 ноября 1921 г. Каревым был сделан доклад "Теория познания Спинозы". Вот его концептуальная схема: "1) Место Спинозы в истории философии. Спиноза – кульминационный пункт философии XVII в. и рационалистической философии вообще. Синтез декартовского рационализма, монизма Гоббса, пантеизма Д. Бруно, философии еврейских схоластиков (Маймонида и др.)

Amor Dei intellectualis. На общей, характерной для всей новой философии, почве механико-материалистическое познание мира наиболее отчетливо у Спинозы. 2) Оговорка. Связь с натурфилософией и этикой. Сложность разработки. Невыясненность терминологии и некоторых понятий. Затруднения в построении доклада. 3) Основные элементы философской системы Спинозы. Три субстанции Декарта и единая субстанция Спинозы. Атрибуты: мышление и протяженность. Связь вещей и связь идей. Познавать вещи значит усматривать их необходимую связь, причины, которыми они обусловливаются, основания, из которых они вытекают. Всеобщая механическая причинность". Каревым был сделан в ходе обучения также доклад "Проблема субстанции и причинности у Юма" и опубликована (на основе семинарских занятий) статья о французском философе XVII в. Леруа. По другим дисциплинам им были разработаны тезисы "Учение Маркса о производительном труде" (рук. И.Рубин) и "Внешняя торговля Англии при Тюдорах и ранних Стюартах" (рук. А.Савин). Во время учебы Карев читал лекции по философии в Педагогическом институте. Институте народного хозяйства, в МГУ. Тогда же началась его литературно-публикаторская деятельность. В 1924 г. он окончил ИКП и был оставлен там на преподавательской работе. Все это подытожено в соответствующих оценках. "Товарищ Карев, – писал 25.01.1922 г. Деборин, – талантливый человек, обладает острым критическим умом, обнаруживает значительную начитанность, обладает словом, принимал активное участие в работе семинарии"; "...Обнаружил как в докладе, так и в выступлениях чрезвычайно серьезное отношение к делу, критические способности и значительную начитанность". И еще – 27.XII.1923 г.: «...Вдумчив... Основательно поработал над "Феноменологией духа"... Отличается большими способностями, тонким критическим умом и трудолюбием»".

Тымянским были сделаны во время учебы в ИКП доклады "Сущность онтологического и космологического доказательств у Декарта" и о "Феноменологии духа" Гегеля. Его выпускная работа посвящена философии ранней буржуазии. В связи с этим он опубликовал в 20-е годы интересные статьи об истоках материалистически-просветительской традиции в Германии, о Толанде и др. В 1926 г. вышел переведенный им и сопровождаемый его предисловием труд Спинозы "Принципы философии Декарта". Деборин отмечает в своих отзывах эрудицию молодого Тымянского и самостоятельность его мысли¹².

Троицким были прочитаны в ИКП доклады "Этические взгляды Гельвеция", "Учение Канта о времени и пространстве" и о категории "качество" в логике Гегеля. Его увлекал вопрос о специфике философии как науки и особой форме сознания, ее предмете и структуре (см. его книгу "Философия и марксизм". М.-Л., 1926). Троицкий рано умер. В статье, посвященной его памяти, В.Ф.Асмус (весьма сдержанный в оценках) писал, что это был "подлинный философ с теоретическим умом большого калибра, редкой ясности и широты, замечательно точной и глубокой хватки... Скромный, он явно недооценивал свои способности, свое значение, отчасти относя эту оценку к судьбе всего своего поколения. "Ну, что я? – сказал он как-то. – Над собой я уже давно поставил крест... ...Будущая мировая философия будет у нас и будет говорить на языке русском"¹³.

В этой работе речь идет о начальном, подготовительном, во многом еще ученическом отрезке истории советской философии, первых догадках и разочарованиях, о моменте становления новой культуры, которую приходилось собирать буквально по крохам, на фоне общего разлома, в стране, потрясенной войной и революцией. Казалось бы, что ей Гекуба, при чем тут философия? Но нет, обернемся вокруг: как много широко распахнутых глаз и неравнодушных умов, проникнутых бескорыстным интересом к жизни и мысли.

АНТИФИЛОСОФСКИЙ НИГИЛИЗМ

В разгар революции и гражданской войны властям было не до философии. Многим в то время (да и позже, в годы нэпа с их узким практицизмом и духовной дезориентацией) философия представлялась пережитком прошлого (как, впрочем, и право, и мораль, не говоря уже о религии). В самом этом слове чудилось что-то одиозное, его старались избегать как знака неблагонадежности. В архивных материалах Соц. академии в начале 20-х гг. говорится обычно не о философии, а о "научном мировоззрении", методологии или об идеологии вообще. Там (и во многих учебных заведениях) читались лекции по "истории мировоззрений". В плане организации факультетов общественных наук, подписанном Лениным 4 марта 1921 г., названы экономические, правовые, общественно-педагогические отделения (в МГУ еще и статистическое, художественно-литературное, историческое и филологическое, внешних сношений); философия там отсутствует¹⁴. "Не знаю, – писал А.В.Луначарский о Ленине, – как бы он отнесся к мысли, что философия – совокупность наук и общими выводами из них может быть заменена. Не знаю, может быть он отнесся бы к этому положительно"¹⁵.

В формировавшемся тогда советском менталитете можно выделить два аспекта: во-первых, прорывавшуюся из гущи народной (большей частью из молодежной среды) стихийную тягу к знаниям, в том числе к мировоззренческой проблематике, и, во-вторых, умонастроение правящей партийно-государственной номенклатуры; тут преобладал доктринерский подход, дух идеологической нетерпимости: какие могут быть вечные или "проклятые" вопросы, когда все ответы уже даны классиками и вождями? Все же и в новой элите были неоднозначные, расходящиеся тенденции. Одна, узко эмпирическая, с гипертрофией "текущего момента", вела к грубому пренебрежению философией, сбрасыванию ее как ненужного балласта с корабля современности. Другая склонялась к тактическому маневру в этом отношении; философию следует, согласно этой позиции, не отбрасывать с порога, а предельно идеологизировать, приручить, подчинить правящей партии: это было не признанием философии по существу, а определенным прагматическим расчетом. В целом, вопрос об отношении к философии оставался в начале советской эпохи в "подвешенном" состоянии. Стихийный интерес к ней, пробивавшийся в частном, так сказать, порядке, сочетался с инерционным безразличием толпы и настороженно-негативным отношением чиновной верхушки.

Ситуация резко обострилась в связи с накатом волны философского (вернее – антифилософского) нигилизма, особенно после высылки в 1922 г. "старорежимных" мыслителей, чей образ нередко ассоциировался с представлением о философии как таковой; их осуждение воспринималось многими как приговор философии вообще¹⁶.

Воинствующая антифилософия имела разные истоки и мотивы – от анархически-оппозиционных и догматически-упрощенческих, вульгарно-материалистических до сциентистски-позитивистских. Между представителями этих тенденций существовали и разногласия, так, например, С.К.Минин полемизировал в статье "Искажатели марксизма" с И.А.Боричевским. Но в целом это направление с разных сторон атаковало одного общего для новоявленных нигилистов противника – логически обобщающее миропознание. Антифилософский нигилизм инспирировался тогдашней атмосферой левацко-экстремистской эйфории и конъюнктурно толкуемого практицизма.

Первыми подняли бунт против философии анархисты. Еще Прудон объявил ей войну. А.А.Боровой призывал к преодолению "культа разума". Братья Гордины именуют науку лжемудростью, противопоставляя ей пантехникализм. Философ – это, по их мнению, юродивый, гносеология – абсурд¹⁷.

Более известным ниспровергателем философии был Эммануил Енчмен. Выступив с предложением о создании Революционного научного совета, он предлагал заменить ее придуманной им теорией "новой биологии" (или "исторической физиологии"), системой органических движений. Понятия "знание" и "познание" означают, утверждал он, всего лишь физиологические реакции без всякого участия психики. Мировоззрение – эксплуататорская выдумка. Это относится и к диалектическому материализму, который должен быть повержен в прах при диктатуре пролетариата, поскольку благодаря биологической тренировке исчезает необходимость в логике, отмирает мышление. "Безвозвратно, полностью гибнут, – вещал Енчмен, – все теории логики, теории познания, научной методологии, все вообще теории социальные и социологические, фигурирующие еще под названием гуманитарных". И далее: «вслед за низвержением эксплуататорских классов начинается массовое ослабление, отмирание, а затем гибель, взрыв в воздух, уничтожение реакций "познания"». Такая же участь постигнет, утверждал Енчмен, стершиеся пятаки истории философии. Эти взгляды нашли заметный отклик в периодике и учебном процессе¹⁸.

Новым рубежом антифилософского нигилизма стала статья Минина "Философию за борт". В отличие от маргиналов-анархистов и бывшего эсера Енчмена, ориентировавшихся на эпатаж широкой публики, Минин был насквозь "свой" – большевик, участник гражданской войны (член реввоенсовета Северо-Кавказского военного округа, 10-й армии, 1-й конной, потом – член Северо-Западного бюро ЦК РКП), автор многочисленных партийно-советских публикаций. Его скандальная статья появилась в журнале "Под знаменем марксизма" с редакционным примечанием: «В редакцию поступило несколько писем, где ставится вопрос: "Нужна ли нам философия?"». Если антитеоретизм Гординых проникнут иррационалистическим духом, то новая разновидность антифилософии имела позитивистскую, вульгарно-материалистическую направленность. Марксизм, по Минину, несовместим с философией, поскольку она является духовным оттиском буржуазии, полуверой-полузнанием (больше первым, чем вторым). Минину претит "возня с какой-то философией марксизма", ибо философия – "не наше дело", она излишня и обречена. В заключение выносится приговор: "Оборудуя и достраивая наш научный корабль, позаботимся в первую очередь с капитанского мостика вслед за религией без остатка вышвырнуть за борт и философию". В конце 1922 г. в том же журнале появилась еще одна статья Минина "Коммунизм и философия", подтверждавшая его непримиримость. "Нельзя толковать, – сказано тут, – о какой-то научной, революционной, коммунистической и т.д. философии, ибо такой философии нет и быть не может, как не может быть коммунистической, научной и т.д. религии". Философия, утверждал Минин, – это специфически буржуазное воззрение на природу, общество и познание, враждебное в той или иной степени пролетариату и коммунизму. "Нужна наука, только наука, просто наука"¹⁹.

Этот квази-сциентистский мотив отчетливо выражен во многих антифилософских выступлениях 20-х годов. Средневековому постулату "философия – слуга теологии" противопоставлялся позитивистский – "наука – сама себе философия". Отметив, что современная философия утратила всякую связь с наукой, стала ее антиподом, Боричевский писал: "Наука в ее всеобъемлющем целом самодовлеюща; она сама устанавливает свою философию, свою теорию познания, свое учение о сущем, свое учение о высшем благе". Собственно философское знание объявляется мнимостью, метафизической блудницей, выброшенной за пределы положительной (естественной, точной) науки. «Мнимая наука под именем "философии", притязающая на единодержавие в важнейших вопросах общего мировоззрения, в действительности представляет собой разновидность религиозно-метафизической публицистики, весьма показательной для умирающей идеологии разлагающегося классового общества». Философия "совершенно не нужна ни положительной науке, ни научному коммунизму"²⁰. Такова же позиция В. Миллера, полагающего, что «единственный способ спасти умственную культуру от грозящего ей развала – радикально концентрировать бунт всех прогрессивных элементов против самого принципа "философии", решительно и во весь рост выставив лозунг суверенности специальных наук, – точнее единой положительной науки»²¹.

Влияние антифилософского нигилизма сказалось и в "пролеткультовской" среде, в левацкой педагогике и педологии (теория отмирания школы), в эстетике (идеи растворения искусства в жизни, замены его прикладным производственным мастерством; см. призыв Н.Лунина: "Взорвать, разрушить, стереть с лица земли старые художественные формы", "Искусство коммуны", 7 декабря 1918; А.Лейтес. "Поэзия как анахронизм", "Грядущий мир", № 1, 1922; Н.Тараторкин. "От мольберта к машине", М., 1923, и т.п.) и даже в первых учебных пособиях по диамату. Этому содействовали многие партийные функционеры-идеологи. Е.А.Преображенский (в начале 20-х годов зав. агитпропотделом ЦК) считал спорной возможность существования марксистской философии в широком (т.е. единственно правомерном) смысле слова. Б.Таль, солидарный с Мининым, утверждал, что «пора отбросить расплывчатое и скомпрометированное связью с религией, понятие "философия"». Ректор Комм. университета им. Свердлова М.Н.Лядов сетовал на непонятность философского языка народу. "Они, – писал он о философах, – выросли и воспитались как жрецы науки в темных дебрях отвлеченной жреческой философской мысли". Осуждая эту "книжную премудрость", Лядов приходит к выводу, что "философия, как отдельная дисциплина, из наших программ должна быть решительно вычеркнута". И еще: "Нам не до философии, не до того, как философски освещается тот или другой вопрос, если тактика правильна, если правильно понимается массовое действие"²². В том же духе составлено обращение группы слушателей Комм. университета и Соц. академии "Так ли мы понимаем?", датированное 21 марта 1923 г. Характеризуя "теоретико-логический" подход как реакционный, они обрушивались против "теории жреческой касты", плененной "методологией прошлого". "...Рабочие высшей партийной советской школы, – утверждали они, – буквально тупеют от средневековой схоластики, школьной методологии, ударяясь в талмудизм, теоретизм, экономизм и академизм..."

Наступление на философию шло, как мы видим, широким фронтом, над ней нависала угроза быть объявленной вне закона. "Мы все чаще слышим в последнее время, – признавал Луначарский, – что философия отмерла, что пролетариат заменит ее чем-то другим". То же отмечал А.Я.Троицкий: «..кругом на всякие лады – от визгливого дисканта до солидного баса раздается: "большевик, бойся философии!"»²³.

Одним из первых встал на защиту философии В.Ф.Горин-Галкин, которого Б.М.Кедров считал своим теоретическим наставником**. Осуждая енчменизм, он выступил и против "лядовщины" как упрощенческого понимания соотношения теории и практики, пренебрежения первой, растворения ее во второй. Эмпирик Лядов, отмечал он, предлагает работать "без всякой философии", игнорирует роль дедукции, теоретически обобщающих понятий. "Общие принципы, если они признаны, предполагают их применение к определенному классу вещей, содержащих разные подклассы, разные степени общности. Для того чтобы этот общий принцип применить к различным группам вещей, нужно знать, относится ли данная частная группа к той или иной общей группе вещей, к которым относится общий принцип. А чтобы установить эту связь частной группы с общей группой, необходима дедукция... Петр человек, человек смертен, следовательно, Петр смертен. По Лядову и компании выходит, что совершенно не нужно устанавливать положение, что все животные смертны, а выходит так, что о каждом человеке путем отдельного опыта надо устанавливать, смертен он или нет... Таким образом лядовщина есть не что иное, как уничтожение всякой науки, ибо существование науки невозможно без признания огромной роли абстрактного мышления". Считая демагогией ссылку Лядова на вульгарно трактуемую им практику, Горин-Галкин делает вывод, что признание индуктивных истоков истины "ни в малейшей степени не запрещает пользоваться дедукцией". Реально обоснованная логическая абстракция – микроскоп науки²⁴.

Против ниспровергателей философии выступали: С.Канатчиков ("На темы дня. Страницы пролетарской идеологии". П., 1923); С.Диманштейн ("Против упрощения марксизма. К нашим философским спорам". Харьков, 1923), В.Сарабьянов. Хлестаковщина или наивность. ("Очередное извращение марксизма". М., 1924) и др. "Самый опасный вид оппортунизма, – писал В.Ваганян, – проповедь равнодушия к философии". И далее, критикуя Лядова: «Не потому некоторые пролетарии становятся на путь оппортунизма, что они хорошо прошли "абстрактный курс философии", то есть материализм, а, наоборот, именно потому они и становятся жертвой любой буржуазной философии, что недостаточно хорошо усвоили или в огромном множестве случаев ее совсем не усвоили. Освободиться от делового партикуляризма, ограниченности цехового сознания, можно только изучив материализм, создав себе общее воззрение на последние основания, т.е. продумав все вопросы, связанные с внешним объективным миром, как единым, как единой системой". С.Гоникман связывал антифилософские настроения с недостаточным культурным уровнем масс, втянутых в социальные преобразования; отсюда его вывод о преходящем характере этого явления как кризисе роста. "В наше время, время бурной практической борьбы, – пишет он, – философия находится в загоне. Соответствующий нигилизм, свойственный всякому революционному классу, проявляющийся подчас в обильном отрицании старой культуры, подчас в быте, особенно нашей молодежи и т.д., находит свое высшее упрощенное выражение в том теоретическом и практическом походе на философию, свидетелями которого мы являемся... Пора пересмотреть вопрос о преподавании философии в наших учебных заведениях. Этот вопрос должен быть поставлен как боевой практический вопрос в центр внимания..."²⁵.

Борьба с антифилософским поветрием сохраняла свою остроту и позднее, о чем свидетельствуют, в частности, публикации: Б.Быховский. Марксизм и философия. "Полымя", № 5, 1926, Минск; А.Самойлов. «Детская болезнь "левизны" в материализме». М., 1926; А.Я.Троицкий. "Философия и марксизм". М.- Л., 1926; И.Луппол. Перспектива высшего философского образования в РСФСР. "Научный работник", № 5–6, 1927.

Таково было начало. За ним следуют долгие и трудные годы формирования новой философии, ее предмета.

МУКИ РОДОВ

В СССР допускалась лишь одна – марксистская философия, притом в советской ее интерпретации. Значит ли это, что борьба, о которой говорится в данной статье, касалась именно ее, велась за нее или против нее? И да, и нет, вернее – не только. Утвердительно следует ответить на этот вопрос в том смысле, что все pro и contra развертывались в основном на этом операционном поле, вокруг этого сюжета, на языке соответствующих категорий. Речь шла, стало быть, в первую очередь о том, быть или не быть философии в марксизме, а если быть, то какой. Но в более широкой, смыслоемкой перспективе дело к этому не сводится, проблема выходит за эти рамки. В конкретных условиях места и времени, на данном наличном материале решалась судьба философии как таковой, ставился вопрос о ее сути, призвании, назначении: быть или не быть философии вообще.

В советскую эпоху наметились в этой связи три основные момента. Во-первых, лобовой революционно-экстремистский натиск, прямой и открытый политический диктат, выдвижение на авансцену "теории научного коммунизма" и сведение к ней всех остальных аспектов в марксистской теории, включая философию. Во-вторых, вычленение отсюда истмата (с упором на его предельную политизацию и ущемление мировоззренчески-методологической составляющей). В-третьих, попытки обоснования общефилософского учения в форме диамата (при том, что подлинной целостности гносеологического и социально-исторического моментов так и не удалось достичь).

В первые послеоктябрьские годы советский марксизм выступал как всепоглощающая теория научного социализма (или коммунизма). Философии отводилась тут (если она вообще признавалась) сугубо производная, подчиненная, второстепенная роль. "Научный социализм, – читаем мы в одной из первых работ на эту тему, – есть теория пролетариата, то есть наука, которая охватывает все взгляды пролетариата и все науки объединяет в одном общем единстве"²⁶. В.П.Разумовский характеризовал истмат как теорию научного коммунизма. Сосредоточение главного внимания на политическом аспекте марксизма и связанная с этим лобовая политизация философской мысли отличает и другие публикации того времени: Георгий Борисов (псевдоним И.А.Давыдова). "Диктатура пролетариата. Социально-политическое обоснование". П., 1919; его же. "Диктатура пролетариата и [ее] социально-философское обоснование". П., 1921; М.В.Серебряков. Изучайте азбуку коммунизма. "Красный балтиец", № 4, 1920; В.А.Быстрянский. Коммунизм и духовная жизнь. "Книга и революция", № 5, 1921. В.Звенигородцев пытался свести воедино научный коммунизм с истматом, усматривая в этом суть марксистской философии. Соответственно строилась деятельность учебных и научных институтов. В тематическом плане Соц. академии на 1918 г. истмат фигурирует лишь в качестве спецкурса. В Комм. университете им. Свердлова курс научного социализма включал и краткое изложение материалистического понимания истории. В отчете о занятиях на общетеоретическом отделении в 1920 г. отмечалось: "Исторический материализм тов. Невский читал 2 1/2 лекции. Это значит, что подавляющее большинство слушателей лишилось возможности получить хотя бы смутное представление о философской стороне учения марксизма; часть слушателей об этом очень сожалела". Тот же вопрос поднимает Объяснительная записка к учебному плану Комм. университета: «...Хотя некоторые из наших выдающихся деятелей партии утверждают, что изучение философии есть лишняя ненужная тяжесть, опыт показал, что, не имея даже элементарных представлений об общих выводах как точных естественноисторических наук, так и общественных трудов марксистов, студенты не могут изучать даже таких сочинений Маркса и Энгельса, как "Коммунистический манифест..."»²⁷.

Из "научно-коммунистической" (вернее, военно-утопической – в начале советской эпохи) туманности лишь постепенно и с большим трудом вычленялись, отпочковывались различные гуманитарные дисциплины, включая философию; последняя была первоначально (в основном – до конца 20-х годов) представлена историческим материализмом. Эта акцентировка имела свои предпосылки. Материалистическое понимание истории издавна считалось основным открытием родоначальников марксизма. Фиксирующие это труды идеологов европейский социал-демократии получили у нас распространение в основном с начала 20-х годов. К ним относятся: Ф.Меринг. "Об историческом материализме". М., 1919, Г.Г.Гортер. "Исторический материализм". М., 1919, А.Лабриола. "Исторический материализм". П., 1922, К.Каутский. "О материалистическом понимании истории". Иваново-Вознесенск, 1923. Тот же перенос центра тяжести с философии на социально-историческую (истматовскую) проблематику отличает работы советских теоретиков рассматриваемого периода Н.Бухарина, Б.Горева, И.Разумовского, А.Тюменева и др. Дело, разумеется, не в повышенном интересе к истмату (что во многом объяснялось условиями того времени – бурного переходного периода), а в его расширительной интерпретации, как синонима мировоззрения вообще, в методологическом перекосе, в недооценке философской специфики, оттеснении ее на задний план; философия фигурировала тут в виде краткого введения к истмату или приложения к нему. Еще Меринг полагал, что весь жизненный труд Маркса и Энгельса зиждется исключительно на историческом материализме. Э.Бернштейн видел в истмате чисто историческую теорию; диалектику он называл гегелевской ловушкой. Е.Преображенский писал, что истмат является единым и единственным методом марксизма. Согласно И.Скворцову-Степанову, в марксистском мировоззрении есть лишь два компонента; естественнонаучное (механическое в его представлении) понимание природы и материалистическое понимание истории; но "не существует области какого-то философствования" вне конкретных наук; философия сводится к наиболее общим выводам науки. Толкование истмата как "позитивной" эмпирической теории, настаивание на его "афилософичности" означало фактически уход от философии, попытку подменить ее упрощенно понимаемой социологией. Автор задававшей в то время тон "Теории исторического материализма" Бухарин открыто и даже демонстративно именовал свою книгу учебником марксистской социологии; общефилософской проблематике тут отводилась лишь одна из глав. Эта установка сказывалась и в преподавании. Вот несколько выступлений в Комм. университете им. Свердлова: "против увлечения философской стороной", "...за крен в социологическую сторону" (30 мая 1923 г.); "совершенно исключить философскую часть программы", "начинать курс с социологической части", "всей программе придать практический уклон" (22 сентября 1923 г.). Такой подход вызывал недовольство ряда преподавателей и студентов. В отчете о работе кафедры исторического материализма за 1923/1924 учебный год читаем: "Новый уклон в преподавании требовал наибольшей конкретизации вопросов современной классовой борьбы и тактики РКП, что сильно осложняло задачу и вызывало возражение со стороны некоторых членов кафедры". В итоге программа была разделена на три части: социология, марксизм на практике и диамат. На заседании кафедры 12 мая 1924 г. отмечалось, что "без овладения диалектикой истмат не может быть понят. Исключение диалектики из истмата может привести к массе нежелательных явлений". За философию ратовали Сережников, Тымянский, Ческис, другие преподаватели. В.Сарабьянов упрекал Бухарина за непонимание мировоззренчески-методологических первооснов. "С каких это пор, – писал он, – исторический материализм превращается в основу основ марксистской теории? Не с того ли момента, как часть марксистов, решив не засорять своих мозгов разного рода теориями познания, выкинула из учебных планов вопросы широкого мировоззрения?". Горин-Галкин, критикуя Бухарина, доказывал в своих лекциях 1922 г., что материалистическое понимание истории – часть марксистской философии в целом. Так в советской литературе начинало понемногу утверждаться представление об истмате как социально-философской составляющей общемировоззренческого диалектико-материалистического учения²⁸. Но оптимального соотношения общемировоззренческого и социально-исторического компонентов марксистской философии так и не удалось достичь. Взаимодействие диамата и истмата проявлялось по-разному: от их размежевания как чистой философии и самодостаточной социологии до претензий на единодержавие одной из этих сторон; от мирного сосуществования на паритетных началах до попыток сочетания под одной крышей как взаимосвязанных, но неслиянных разделов единого учения. О царившей в этом вопросе неопределенности говорит, в частности, программа курса по истмату С.С.Кривцова, датированная 1925/1926 годами. "Является ли марксизм, – спрашивает автор, – только наилучшим методом познания закономерности развития общественных форм или же он нечто большее? Нельзя ли, пользуясь этим методом, построить цельное монистическое мировоззрение [?]"²⁹. В целом советская философия – особенно в ее учебном преломлении – продолжала выступать в истматовских доспехах до конца 20-х гг. В объяснительной записке к программе по истмату на 1927/1928 уч. годы сказано: "В курсе истмата получают освещение и прорабатываются общие вопросы марксизма как мировоззрения и как общей методологии естественных и общественных наук"³⁰. Общемировоззренческий (диаматовский) аспект обретает первоосновный статус (да и то не вполне, скорее по форме, чем по сути) лишь с конца 20-х – начала 30-х гг. Это не значит, что отмеченные тенденции были непреодолимо разделены во времени, – они так или иначе переплетались, дополняя друг друга; все дело – в мере их соотношения, в доминантности той или другой стороны. Спор шел не между истматом и диаматом, а между нарастающим стремлением заковать мысль в колодки предельно политизированных штампов и попыткой как-то расширить проблемно-операционное поле познания, прорваться к общефилософскому (и тем самым общечеловеческому) горизонту.

Это видно на примере подхода к диалектике, которая и призвана была стать орудием прорыва. В начале 20-х гг. она была еще в целом не востребована. Говорилось обычно о материализме вообще, без четкого разделения его форм по методологическому признаку (стихийный, метафизический, диалектический). Издательство, выпускающее философскую литературу, решено было назвать "Материалист", соответствующую серию – "Библиотека материализма". Одна из первых советских книг по философии – Б.Горева: "Материализм – философия пролетариата" (М., 1920). Тогда же намечался конгресс материалистов. Первое советское философское общество, возникшее в 1924 г., именовалось Обществом воинствующих материалистов и лишь с 1928 г., слившись с Обществом друзей гегелевской диалектики, оно получило новое название ОВМД (Общество воинствующих материалистов-диалектиков). Это не значит, что диалектика пребывала до этого в полном забвении. Еще в ноябре 1918 г. П.Г.Дауге выступил в Соц. академии с предложением прочесть цикл лекций о теории и практике диалектического материализма. В 1920 г. в первом советском еженедельнике "Пламя" появилась статья М.Чуносова "Диалог о диалектике". В центре ее – триада, роль отрицания как всеобщей двигательной силы. Автора занимала не столько целостность развития и преемственность его ступеней, сколько их преходящий характер, момент релятивности, "зерно самоотрицания". Диалектика характеризуется им как оружие в боях с буржуазной идеологией³¹. Особого внимания заслуживает диалогическая структура этой статьи, восходящая к сократовско-платоновско-ренессансной традиции и объективно противостоявшая директивно-догматическому монологизму.

Другой современник первых послеоктябрьских лет Б.Г.Столпнер видел в диалектике логику противоречий³². Характерна в этом вопросе позиция раннего В.В.Адоратского. В своих черновых заметках он замечает: "Не следует пугаться философии... Не вульгаризировать, очищать от излишней путаницы... Отрицание философии по форме и сохранение по содержанию. Философия, как общая методология"³³. Вот его конспективная модель теории диалектики, относящаяся к началу 20-х годов: "1. Надо изучать действительность во всей полноте. Принимать во внимание все. Изучать подряд, но и детально. Помнить о всеобщей связи. Действительность – единый, неразрывный процесс... Разница между диалектикой и эклектикой. 2. Изучать все в движении. Возникновение, развитие и исчезновение. Обращать внимание [на то], как происходит это движение и совершается переход из одного состояния в другое. Стараться схватить процесс развития в целом. Следить за борьбой противоположных сил и помнить, что противоречие не есть какая-то ненормальность, но что оно неразделимое свойство действительности. Искать диалектическое отрицание (отрицание отрицания). Переход количества в качество. Разница между диалектикой и метафизикой и между диалектикой и эволюцией. 3. Помнить, что нет отвлеченной истины, – истина конкретна. 4. Не отделять теорию от практики. Надо не только познавать, но и переделывать окружающее. Основательное познание без практики невозможно. Не только наблюдать и созерцать борьбу, но и принимать в ней участие, извлекать из нее уроки". В архивном фонде Комм. университета сохранилась и другая попытка эскизной интерпретации сути диалектики, относящаяся к тому же времени: "Принцип диалектического метода, а) Мир, как процесс. Примеры: космология (Кант–Лаплас), изменчивость видов (Ламарк–Дарвин–Гексли); б) Развитие процесса через самоотрицание. Примеры: развитие растения, путь клетки; в) Переход количества в качество и обратно. Примеры: гомологические ряды в химии, геология, превращение воды в лед, развитие растения... Диалектика и эволюционные методы... Примирение формальной и диалектической логики"³⁴. В научно-исследовательском институте при Петроградском Комм. университете проводились в 1922 г. семинары: "Пропедевтика диалектики" и "Сущность диалектического метода".

В.Горин-Галкин готовил в начале 20-х гг. обобщающий труд "Диалектика", оставшийся неоконченным. Судя по архивным записям, диалектика понималась им как всеобщая и притом самостоятельная теория, синоним философии, "бесконечно сложный комплекс логических категорий". Всеобщность взаимосвязи, считал он, придает бытию системный характер. Электрон – система микрочастиц, атом – система электронов, молекула – система атомов и т.д., вплоть до биологических, общественных и звездных образований, также представляющих собой своеобразные системы. Системы разного уровня взаимопроникаемы. Атом – микрокосм, содержащий внутри себя весь мир. Системности бытия соответствует системная логика постигающей мысли. Диалектическая логика – предельно обобщенная категориальная система" знания.

Движение – развитие противоположностей: прерывного и непрерывного, конечного и бесконечного, совместимого и несовместимого. Все это круто замешано. "Чистого ничего нет... Нет абсолютного тождества, нет и абсолютного противоречия. Нет абсолютного существования. Нет абсолютно белого, нет и абсолютно черного... Нечто стремится перейти в иное. Следовательно, нечто, еще не изменившись, еще будучи этим нечто, уже потенциально иное, т.е. отсутствие этого нечто. Абстрактно оно есть нечто, а потенциально оно отсутствие нечто. Это мы в силу нашей символичности выражаем так, что абстрактное у нас стоит на первом месте, а потенциальное на втором. Оно одновременно и реальность нечто и отрицание этого нечто".

Горин различал два вида становления: прямое или восходящее (возникновение) и обратное или нисходящее (исчезновение). "Становление (возникновение – уничтожение) обосновывается, опосредуется бытием – небытием. Реальность (и отрицание) опосредуется становлением. Нечто (и иное) опосредуется реальностью и отрицанием. Наоборот, бытие (и небытие) имеет своим развитием становление. Становление имеет своим развитием нечто".

В процессе развития, считал автор, причинность дополняется целесообразностью. Наряду с элементарной или неквалифицированной (механической) детерминацией существует более сложная, квалифицированная, органическая. Целесообразная причинность выражает присущее живому бытию стремление к развитию; эта идея именуется Гориным научной телеологией. В начале 1980-х гг. в ряде журналов появилась публикация "Письма о диалектике", авторство которой приписывалось одному из руководителей Октябрьского вооруженного восстания 1917 г. Н.И.Подвойскому. Тут требуется уточнение. Хотя вводная часть этого документа датирована 1928 г., он создавался раньше – в начале 20 гг., т.е. тогда же, когда Горин писал свой трактат о диалектике. В течение ряда лет эти люди тесно сотрудничали, готовили совместно ряд материалов и лекций, дополняя друг друга; философская часть приходилась на долю Горина, а политическая – Подвойского. Это, по-видимому, и позволило последнему (надолго пережившему своего друга) считать себя соавтором (в конечном счете единоличным хозяином) его идей. Текстологическое сопоставление "Писем о диалектике" с "Диалектикой" Горина показывает, что первые явно восходят ко второй, во многом ее повторяют. И авторство этого документа принадлежит в основном Горину-Галкину. В архиве Подвойского сохранились его признания, подтверждающие этот мой вывод. Вот несколько его дневниковых записей: "Разговор с тов. Гориным 15.III.1922 г.", "Беседы с тов. Гориным 16 марта 1922 г."; "Самый глубокий философ нашей партии настоящего времени тов. Горин. В моих беседах с ним и дискуссиях дал теоретическое обоснование этому. Из наших дискуссий появились контуры этих работ... Решающую роль в этих беседах и дискуссиях играли многочисленные работы чуть ли не полутора–двух десятков лет в этих областях (по этим вопросам) Вл.Федоровича Горина"³⁵.

Таковы первые шаги, сделанные в начале 20-х гг. к осмыслению диалектики, первые подходы к ней, – в чем-то наивные, дилетантские, с примесью эклектических завихрений (к ницшеанству – у Чуносова, к психофизическому параллелизму и панпсихизму у Горина, к доктринерской риторике у Адоратского) и вместе с тем воодушевленные духом творческих исканий. Можно предположить, что диалектика в какой-то мере привлекала их открытостью своих горизонтов, спонтанно-вариативных возможностей, соблазном разномыслия. Об этом, в частности, свидетельствует выступление сотрудника Комм. университета В.И.Вегера: "Мысль, – пишет он, – не останавливается на одном определенном положении, но неизбежно идет к другому, совершенно противоположному, и дальше стремится примирить обе эти противоположности путем слияния их в высшем единстве, и это единство в свою очередь оказывается лишь началом дальнейшего движения. Такова сущность диалектики". В.Ваганян видел в диалектике "принцип всякой жизни", жизни вообще³⁶. При всех иллюзиях и преувеличениях это была плодотворная тенденция. Следующий шаг к более целостному, системному пониманию диалектики как всеобщей методологии познания сделала во второй половине 20-х годов деборинская школа под влиянием Гегеля. Философия сводится тут к методологии. Диалектика выступает как преемница, замена философии. В дальнейшем диалогизм все больше оттеснялся идеологизмом. Это не исключает того, что поиск истины "снизу" продолжался спорадически и впредь.

Одним из его направлений в 20-е гг. было выступление ряда советских философов в защиту новейших открытий естествознания. Возражая против яростных нападок на эти открытия со стороны ретроградов и вульгаризаторов, некоторые наши авторы горячо отстаивали идеи теории относительности, квантовой механики, современной космологии, генетики. Наряду с выдающимися естествоиспытателями В.И.Вернадским, Н.И. и С.И. Вавиловыми, А.Ф.Иоффе, И.Е.Таммом, В.А.Фоком по этим вопросам выступали и философы: И.И.Агол, Т.М.Гессен, В.П.Егоршин, несколько позже – Б.М.Кедров, М.Э.Омельяновский и др. (Из ранних выступлений по этому кругу вопросов см.: Р.Оржанецкий. К вопросу о логической природе статистической закономерности. Киев, 1922; Т.Смит. Основы статистической методологии. Вып. 1, М.-Пг., 1923; А.А.Фридман. Мир как пространство и время. Пг., 1923; С.Ю.Семковский. Теория относительности и марксизм. Харьков, 1924; И.Орлов. О законах случайных явлений. "Под знаменем марксизма", № 8–9, 1924; Его же: Логика естествознания. М.-Л., 1925; И.Агол. Витализм, механический материализм и марксизм. М., 1928; Б.М.Гессен. Основные идеи теории относительности. М.-Л., 1928; Его же:

К вопросу о причинности в квантовой механике. (Предисловие к книге: А.Гааз "Волны материи и квантовая механика". М. – Л., 1930); В.Егоршин. Естествознание, философия и марксизм. М., 1930.) В ходе диспута о диалектике, происходившего в феврале–марте 1923 г. в Петроградском научном обществе марксистов между отвергавшим ее Боричевским и защищавшим М.В.Серебряковым, оба оппонента ссылались на квантовую теорию, делавшую в то время свои первые шаги (см. "Под знаменем коммунизма". П., 1923, № 3(5), с. 88–89). Нобелевская речь Планка, о которой они говорили, была произнесена совсем недавно, в 1920 г., основные труды Гейзенберга, Шредингера, Бора и других корифеев были еще впереди, в полном своем виде квантовая механика сложилась к концу 20-х гг., но в России улавливались, пусть и не всегда адекватно, уже первые ее вспышки.

В заключение остановлюсь еще на одной характерной черте развития философии в СССР в 20-е гг. – той ведущей роли, которую играли тогда историко-философские исследования. Еще в 1918 г. в Соц. академии ставился вопрос об издании Демокрита, Эпикура и других мыслителей. В нищей и кровоточащей стране издаются: "Досократики" А.О.Маковельского (части I–III, Казань, 1918), собрание сочинений Платона (т. I–XIV, М. – Л., 1922–1929), "Хрестоматия по французскому материализму ХVIII века" под ред. И.С.Плотникова (вып. I–II, М., 1922–1929), И.-Г.Фихте "Замкнутое торговое государство" (М., 1923). Тогда же появились в числе других работы: A.M.Деборин. "Введение в философию" (М., 1922); П.П.Блонский. "Философия Плотина" (П.-М., 1918); Его же. "Современная философия" (М., 1919); С.Семевский. "Людвиг Фейербах" (Харьков, 1922), К.Н.Берков. "Гольбах" (М., 1923); И.З.Геллер. "Личность и жизнь Канта" (П., 1923); "История философии в марксистском освещении" (сост. Б.Столпнер и П.Юшкевич, т. I–II, М., 1924); В.Ф.Асмус. "Диалектический материализм и логика" (Киев, 1924); Л.Ческис. "Т.Гоббс – родоначальник современного материализма" (М., 1924); Д.Рахманов. "Джон Локк" (М., 1924); В.Чучмарев. "Материализм Дидро" (М., 1924); А.В.Луначарский. "От Спинозы до Маркса" (М., 1925); В.К.Сережников. "Ламетри" (М., 1925); И.М.Альтер. "Философия Гельвеция" (М., 1925); А.И.Варьяш. "История новой философии" (М., 1926).

В учебных планах философского отделения Института красной профессуры история философии явно потеснила в течение ряда лет диамат и истмат. Мотивируя этот "крен", A.M.Деборин и Л.И.Аксельрод писали: "Основная идея, лежащая в основе наших занятий, может быть сформулирована кратко так: путем критического изучения истории философии и диалектики выявить необходимость диалектического материализма как неизбежный результат развития всей новой философии³⁷".

В 1921/1922 уч. годах занятия в ИКП строились так, что на первом курсе Аксельрод преподавала древнегреческую философию, а Деборин философию Нового времени – от рационалистов XVII в. до Шеллинга. В руководимом им семинаре рассматривались темы: учение Декарта о врожденных идеях, дуализм в его системе, картезианская натурфилософия, проблема субстанции у Спинозы, его теория познания, Гоббс о материи, понятие реальности у Беркли, философия Ламетри, социальная этика Мабли и Морелли, проблема причинности у Юма, учение Канта о вещи в себе, диалектика Фихте и Шеллинга. Второй курс был целиком посвящен Гегелю, – начиная с "Феноменологии духа", в, основном "Наука логики"³⁸. Особое внимание при этом уделялось следующим вопросам: проблема начала в гегелевской философии, трактовка ею диалектики в природе и обществе, понятия становления, бесконечности, предмет философии. Н.И.Карев вспоминает о постоянных попытках связать эти гегелевские конструкции с конкретной жизнью и современным естествознанием (теорией относительности, электронной теорией материи, неэвклидовой геометрией и т.д.)³⁹. Некоторое место уделялось на этом курсе Фейербаху. Истмат намечался на третий год обучения. Ситуация фактически не менялась до конца 20-х гг., о чем свидетельствует учебный план и программа философского отделения ИКП (июнь, 1928 г.). Привожу общие контуры этого документа.

Первый курс. I. Семинарий по истории материализма – Стэн. 1. Декарт. 2. Спиноза. 3. Бэкон. 4. Гоббс. 5. Локк и судьба материализма после Локка. 6–7. Французский материализм. II. Семинарий по Канту – Луппол. 1. Сущность трансцендентального метода. 2. Учение Канта о вещи в себе. 3. Диалектика в философии Канта. 4. Этическое учение в философии Канта. 4. Этическое учение Канта и этический социализм.

Второй курс. I. Семинарий по Гегелю – Деборин. 1. Качество. 2. Количество. 3. Мера. 4. Сущность. 5. Явление. 6. Действительность. 7. Понятие. П. Семинарий по естествознанию – Гессен, Левин, Сапир. 1. Материя и движение (основные понятия и проблемы механики). 2. Строение материи. 3. Классические механические теории в физике. 4. Статистическая и динамическая закономерность. Статистический метод в физике. 5. Пространство – время – материя. 6. Современное состояние вопроса о строении материи и современный кризис в физике. 7. Проблема эволюции неорганической материи. 8–9. Проблема эволюции в органическом мире. 10. Современное состояние психологической проблемы. 11. Современные идеалистические и материалистические течения в естествознании.

Третий курс. I. Окончательное обсуждение тем по Гегелю (I триместр) – Деборин. II. Семинарий по материалистической диалектике – Гессен, Левин, Сапир, Корнилов.

1. Принцип построения материалистической диалектики. 2. Логика и гносеология. 3. Проблема движения. 4. Проблема закона. 5. Проблема причинности. 6. Случайность и необходимость.

Четвертый курс. Выпускная работа. Группы: 1. Материалистическая диалектика.

2. История философии. 3. Современная философия. 4. Истмат. 5. Ревизионизм.

Увлечение историко-философскими сюжетами проявилось в полной мере и в Институте научной философии – даже после устранения его первого руководителя Г.Г.Шпета. Перед нами протоколы заседаний этого института: 3 октября 1924 г. – обсуждение доклада Вайнштейна "Гегель, Маркс и Ленин"; 17, 29 января и 3 февраля 1925 г. – доклад и прения по теме "Материализм и философия Спинозы" (тут же тезисы А.В.Кубицкого "Материализм в философии Спинозы"); 17 и 24 февраля 1925 г. – доклад В.К.Сережникова "К вопросу о философии истории Канта"; 14 и 24 марта 1925 г. – доклад Б.С.Чернышева «Проблемы общественности в "Феноменологии духа" Гегеля»⁴⁰.

Чем объяснить столь устойчивый, неугасимый интерес к прошлому, к истории мысли – в таких, казалось бы, несоответствующих этому, предельно политизированных условиях? Обычно приводилась учебно-педагогическая мотивация: необходимость исторического введения с целью подготовки слушателей к восприятию современного понимания данного круга проблем. История философии может (и должна) рассматриваться и в более широком, полномасштабном, самодостаточном диапазоне – как естественный способ существования философской мысли, ее постоянный процессуальный статус; в этом своем качестве она не нуждается в каких-либо "оправданиях".

Был, на мой взгляд, и еще один животрепещущий, доминантный момент, позволяющий уяснить этот ретроспективный "уклон". В условиях жесткого и все нарастающего идеологического диктата, нетерпимости к инакомыслию, эта сфера являлась своего рода оазисом живой диалогической рефлексии, относительной духовной суверенности; тут открывалась возможность приобщения к истокам, вечным вопросам, общечеловеческим ценностям.

Неудивительно, что подобный интерес к прошлому вызывал недовольство догматиков и нигилистов. И.А.Боричевский в статье "Существует ли история философии как наука?" называет историков философии разносчиками дешевого товара. И.И.Скворцов-Степанов пишет: "Нет ли чего от средневековщины в том, что мы сохраняем историю философии и не думаем об истории науки?" Сходный вопрос звучит со страниц студенческого журнала: "Обязательно ли всякому студенту пролетарию, даже и историку знать развитие философии до Платона и от Платона до Канта?" Другой журнал начала 20-х годов сетует: "Люди годами сидели за изучением философии Декарта, Спинозы и других архивных древностей. Выработались теоретики-начетчики, своего рода талмудисты новой формации"⁴¹. В тезисах агитпропотдела ЦК РКП(б) о построении учебных программ предписывалось "максимальное сближение всего учебного материала с революционной современностью". Это же требование звучит на совещании по учебному плану и программам Института красной профессуры в ЦК партии 20, 27 октября и 10 ноября 1923 г. Присутствовали, в числе прочих, философы: Адоратский, Деборин, Варьяш, Гессен, Сережников, Стэн, Юринец; из партийных деятелей – Бубнов, Попов, Преображенский. Но и тут звучали разные голоса. М.Н.Покровский, например, выступил против попытки "умалить роль общей теоретической и исторической подготовки за счет изучения современных проблем". Таким путем, заметил он, "можно завоевать только школу 1-й ступени, а не высшую школу". И далее: "слушатели первых курсов неизбежно должны углубиться в теоретическую учебу и в прошлое... Только после этого возможно приступить к научному анализу явлений современной эпохи"⁴².

Было бы преувеличением считать, что битва за философию (происходившая в самых разных условиях и формах – от кабинетных перепалок и журнально-газетной полемики до "лубянских" и гулаговских физических воздействий) была выиграна бойцами за истину. Нет, конечно: история отечественной философии, сопровождаемая тяжкими утратами, продолжалась как напряженнейшая драма идей, как человеческая трагедия. Но она так или иначе продолжалась, и это говорит о силе духа лучших из наших предшественников, их не зря прожитой жизни.

Молодые русские философы были еще в 20-е годы услышаны и за рубежами своей страны. Белоэмигрант П.Прокофьев писал в статье "Кризис советской философии": "Может быть, показателен уже факт, что среди на новых позициях стоящих адептов коммунистической философии мы встречаем по большей части все новые имена, может быть меньше связанные традиционным и собственным прошлым. И среди коммунистических философских публикаций последнего времени можно отметить как будто действительно от традиции личной и от традиции течения совершенно свободных". Признавая наличие в трудах лучших философов СССР разнообразной проблематики и открывающийся в связи с этим "путь творческого обновления", Прокофьев указывает на книгу М.М.Бахтина "Марксизм и философия языка", вышедшую под именем В.Н.Волошинова. "Это пример публикации, в которой марксистские исходные пункты автора преодолеваются внутренней необходимостью развития мысли"⁴³. Н.А.Бердяев признает, что философская молодежь в СССР лучше вооружена для теоретической работы, чем обычно думают на Западе, она прошла хорошую профессиональную школу. В качестве примера Бердяев выделяет В.Ф.Асмуса. Характеризуя его труд "Очерки истории диалектики в новой философии", Бердяев пишет: "Книга В.Асмуса есть показатель существования философской мысли в Советской России. Автор "Очерков истории диалектики" имеет философскую культуру, он знает историю философии, имеет вкус к философствованию, любит великих немецких идеалистов... У него нет главного, нет пафоса, связанного с идеей пролетариата, т.е. нет коммунистической религии, он любит философию и в светлые свои минуты отдается философскому познанию, забывая о ненависти, к каковой обязывает его коммунистическое мировоззрение"⁴⁴. О притоке свежей мысли в СССР, связанном с историко-философскими исследованиями, свидетельствует и Н.О.Лосский: "Можно надеяться, что возрождение философской мысли в России начнется по линии изучения истории философии"⁴⁵. Эти признания, исходящие от мыслителей, любящих Россию и изгнанных из нее, дорогого стоят.

* * *

История философии – необходимая составляющая духовного самоопределения человека и человечества. Она включает в себя не только рефлексию в чистом виде, но и испытания, переживания, судьбу; не только то, что познается, но и как и почему, каковы исторические возможности, пределы, мера этого знания; не только его итоги, но и сокровенную динамику, духовно-личностную инфраструктуру. Это в полной мере относится и к отечественной мысли. Борьба за ее существование, по-своему окрасившая 20-е годы минувшего века, не была частным эпизодом. Я имею в виду индивидуальный опыт философствования, как внутренне ориентируемый смысложизненный проект и процесс. Попытка "верхов" выработать одну для всех общеобязательную партийно-государственную систему философии была ущербна и осталась незавершенной. Она и не могла успешно реализоваться, представляя собой противоестественное contradictio in adjecto (противоречие в сочетании понятий), будучи противопоказана сути философии как самосознания свободы. Безличность и бездушность губили диамат. Мир бесконечно разнообразен при всем своем единстве; и философия, соприродная, сомасштабная ему, не может не быть многоликой и полифонической, открытой и всемирно отзывчивой, а стало быть, индивидуально выстроенной и выстраданной, несмотря на универсальность своего предмета и предельную обобщенность своих процедур. Она светит разными своими гранями, находя общий язык с различными эпохами и народами, приобщая их к взаимопониманию. Каждый проходит (или минует) этот путь по-своему.

История советской философии – не обычный, нормально протекающий процесс умственного развития, а летопись (и зачастую, может быть, тайнопись, поскольку многое оставалось психологически закодировано, нуждается в расшифровке) смятенного, угнетенного, терроризируемого сознания, его жизнедрамы. Вслед за изгнанными из России корифеями Серебряного века и оставшимися, но вскоре репрессированными мыслителями дореволюционного поколения, вспомним и о гонимых, большей частью погубленных в разное время философах новой формации. Это: И.И.Агол, Г.К.Баммель, М.М.Бахтин, В.А.Ваганян, И.Л.Вайнштейн, С.Я.Вольфсон, Г.М.Гессен, Я.Э.Голосовкер, Т.И.Горев, Н.И.Карев, М.Л.Левин, И.К.Луппол, Л.А.Маньковский, В.И.Невский, Л.О.Пиппер, И.П.Разумовский, Л.О.Резников, Д. Б.Рязанов, С.Ю.Семковский, Е.П.Ситковский, Я.Э.Стэн, В.К.Чалоян, А.Л.Чижевский, А.В.Щеглов, Э.Г.Юдин, И.З.Юшманов, В.А.Юринец. Многие расстреляны, некоторым удалось уцелеть после тюрьмы и ссылки. Это далеко не полный мартиролог.

Важно не только, к чему пришли философы, но и к чему они стремились, каждый по-своему, чего это стоило. (Я имею в виду конкретных людей, их "задумки", надежды, цели.) Их личный опыт, при всех его изъянах, является одним из моментов общечеловеческого правдоискания. Философствовать в то время значило выходить так или иначе рискуя на передний край борьбы за жизненное пространство духовности. И тот факт, что эта борьба развернулась у нас сразу же после Октябрьского переворота и что живой интерес к философии спонтанно прорывался сквозь все преграды, заслуживает внимания и понимания. Этот факт говорит о духовной несломленности России, ее творческом потенциале.

АРХИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ

КОММ. УНИВЕРСИТЕТ ИМ. СВЕРДЛОВА

ПРОТОКОЛ № 1 ЗАСЕДАНИЯ МЕТОДИЧЕСКОЙ КОМИССИИ

ПРИ КАФЕДРЕ ФИЛОСОФИИ ОТ 18 МАЯ 1923 ГОДА

Слушали. 1. Проект программы, составленной руководителями лекторской группы. Проект намечает три курса: истмат (с социологическим уклоном), права и государства, общей методологии наук.

Тов. Вайнштейн высказывает предположение, что "общая методология" даст отрицательный результат, выльется в пустую абстракцию, тем более при отсутствии у читающего (общественника) достаточной подготовки в области естественно-математических дисциплин. Тов. Пучков указывает на необходимость введения в общий курс "общей методологии наук", мысля ее для преподавания основных положений наук, "грамматики науки" по выражению Пирсона. Но, соглашаясь с техническими трудностями в конкретном проведении курса, настаивает на включении в курс исторического материализма основ будущей методологии наук в размерах, которые укажет практика курса. Тов. Тирзбанурт предлагает оставить вопрос об общей методологии наук открытым и установить два курса: исторический материализм с философским подходом и права и государства. Тов. Адоратский просит составить программу, исходя из 60-ти часов.

2. Ввиду отсутствия тт. Ческиса и Альтера рассмотрение и утверждение программы по историческому материализму для 2-й лекторской группы отложено.

3. Рассмотрение и утверждение программы кружковых занятий по историческому материализму на Основном факультете. Докладывает Адоратский. Тов. Андресян (представитель студентов Основного факультета) считает, что программа составлена слишком сухо, и предлагает ввести ряд вопросов, интересующих студентов: освещение с точки зрения диалектического материализма новейших работ в естественно-математической области (Павлов, Енчмен, Эйнштейн), ревизионизма (Кунов, Каутский, Бернштейн, в особенности Богданов), вопросы о диалектике в естествознании. Тов. Тирзбанурт указывает, что возможно рассмотрение проблем новых теорий в области естественно-математических дисциплин только в том случае, когда они тесно связаны с общим курсом. Предлагает вопрос о Богданове включить как самостоятельную тему в программу кружковых занятий, касаясь попутно, при изложении основных проблем диалектического материализма, извращения их Богдановым. Тов. Вайнштейн указывает на крайне ограниченную возможность философских экскурсий в область естествознания ввиду недостатка специальных знаний у руководителей. Тов. Ческис для большей последовательности рассмотрения материализма диалектического и метафизического предлагает рассмотреть сначала §§2 и 4 программы, а затем Фейербаха. Высказывается против посвящения специального занятия системе Богданова. Тов. Пучков предлагает не ограничиваться рассмотрением Богданова, а ввести занятия на тему "Критики марксизма" в контакте с курсом лекций.

Постановили: ввести разбор критиков марксизма. Ввиду того, что при кафедре намечен естественноисторический сектор, где и будут затронуты вопросы взаимодействия диалектического материализма и естественно-математических дисциплин, предложение тов. Андресяна отклонить. Вопрос о естественноисторическом секторе выдвинуть в первую очередь, предложить по его организации поставить ряд лекций на вышеуказанные темы.

ГАРФ. Ф.5221. Oп.1, ед. хр.96, л.1–100.

СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУК

ПРОТОКОЛ ЗАСЕДАНИЯ СОВЕТА СОЦ. АКАДЕМИИ

ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУК 16 МАРТА 1919 Г.

Присутствовали: А.А.Богданов, А.Г.Гойхбарт, М.Н.Грановская, Е.И.Каплинский, Д.А.Магеровский, В.Ф.Михлер, М.Н.Покровский, Д.Б.Рязанов, М.В.Судейкин, при секретаре Э.А.Ставеченко.

Председатель Д.Б.Рязанов.

Слушали: Проект устава Соц. академии общественных наук.

Постановили: принять проект в следующей редакции:

I. ОБЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ

1. Социалистическая академия есть автономная ассоциация работников научного социализма, преследующая цели научно-организационные, научно-исследовательские и учебные.

2. Общие задачи Соц. академии заключаются в объединении и сплочении работников научного социализма в РСФСР и в создании социалистического научного интернационала.

3. Задачи научные заключаются в исследовании и разработке вопросов истории, теории и практики социализма.

4. Задачи учебные заключаются в подготовке научных деятелей социализма и ответственных работников социалистического строительства, а также создании соответствующих учебных пособий и учреждений.

5. Соц. академия состоит при Всероссийском Центральном исполнительном комитете советов.

II. СОСТАВ АКАДЕМИИ

6. В состав Соц. академии входят: члены Академии и научные сотрудники Академии.

7. Члены Академии выбираются на пять лет из числа лиц, проявивших себя самостоятельной работой в области научного социализма или имеющих значительные заслуги в деле его распространения.

8. Научные сотрудники выбираются на один год из числа лиц, обладающих революционно-гражданской подготовкой и достаточными познаниями для работы под руководством членов Академии в области научного социализма и социалистического строительства.

III. УЧЕНАЯ И УЧЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ АКАДЕМИИ

9. Члены Академии, занимающиеся научными исследованиями, руководят работами научных сотрудников и могут открывать курсы по своей специальности как при Академии, так и во всяком высшем учебном заведении.

10. Научные сотрудники Академии организуются в группы по специальностям для изучения отдельных предметов, принимают участие в коллективных исследованиях и занимаются самостоятельными научными работами под руководством членов Академии.

IV. УПРАВЛЕНИЕ АКАДЕМИЕЙ

11. Всей работой Академии руководит ее Общее собрание. Оно состоит из всех наличных в Москве членов Академии и из представителей научных сотрудников, в количестве, не превышающем половины общего числа членов Академии.

12. Заседание Общего собрания созывается не реже одного раза в месяц и действительно при наличии не менее одной трети общего состава.

ГАРФ. Ф. 3415. Oп. 1, ед. хр. 32, л. 19 об.

ИНСТИТУТ КРАСНОЙ ПРОФЕССУРЫ

ПРОТОКОЛ ЗАСЕДАНИЯ СОВЕТА

ФИЛОСОФСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ ИКП ОТ 27 ЯНВАРЯ 1928 Г.

Присутствовали: Деборин, Попов, Карев, Подволоцкий, Додонова, Гессен, Слепков, Дмитриев.

Слушали: Об условиях приема на будущий год на основное и подготовительное отделение.

Тов. Подволоцкий о необходимости повышения требований к поступающим. Необходимо при приеме на подготовительное отделение ввести экзамены по общеобразовательным предметам в объеме вузовских приемных требований. По общественным же вопросам они должны быть повышены, и вообще наступил уже момент поставить вопрос о подготовительном отделении в полном объеме. В свое время организация подготовительного отделения была необходима потому, что стоял вопрос о привлечении рабочих в ИКП, а рабочих, прошедших через вузы, не было. Теперь положение уже другое, не мало рабочих, прошедших через вузы, и комвузы. Если их принимать на подготовительное отделение на один год, чтобы они имели возможность подготовиться к работе на основном отделении, а ИКП за год может проверить степень их пригодности к работе, мы сможем получить нужный нам социальный состав с надлежащей подготовкой. На основные отделения требования должны быть также повышены: необходимо ввести журнальные статьи по дискуссионным проблемам, а также литературу по истории материализма.

Тов. Милонов находит, что задача, выдвинутая т. Подволоцким, несвоевременная. Сейчас мы имеем большой рабочий актив, прошедший через различные кружки и школы, имеющий хорошую подготовку, но не имеющий достаточного общего развития. Если поставить ставку на вузы, то мы закроем двери ИКП перед рабочим активом.

Тов. Карев высказывается за повышение требований к принимаемым на подготовительное отделение, введение экзаменов по общеобразовательным предметам, сокращение количества принимаемых в целях наилучшего отбора и за привлечение исключительно рабочих.

Тов. Дмитриев считает, что причины понижения уровня лежат не только вне, но и в самом ИКП. Нельзя переводить с подготовительного отделения товарищей, не подготовленных к самостоятельной работе на основных отделениях. Необходим более строгий отбор при переходе и совершенно недопустимо восстановление отчисленных под влиянием всякого рода давлений и записочек, что имело место в текущем году. Необходимо самому ИКП принять участие в отборе кандидатов для ИКП путем посылки своих представителей на места. Основной базой должны являться рабочие, прошедшие через вузы.

Тов. Гессен, считая необходимым взять курс на повышение уровня подготовки принимаемых в ИКП, высказался за прием в виде опыта на второй курс подготовительного отделения окончивших социально-экономические вузы, установление контакта с отбираемыми коммунистами, экзамены по общеобразовательным предметам, за введение в условия приема для естественников литературы по методологии естествознания, а также экономической истории Западной Европы и понижение стажа для естественников.

Тов. Деборин говорит, что ИКП переживает кризис и что это надо сказать совершенно серьезно и откровенно... Окончивший РАНИОН должен написать и защитить диссертацию, на основании которой он получает соответствующую квалификацию. Ничего подобного в ИКП нет. Сводка, разработанная учебной частью, говорит, что 50% слушателей подготовительного отделения, пробыв в ИКП три года, выбывает ввиду неподготовленности их к самостоятельной работе. Первый прием в ИКП был наилучшим. С каждым годом уровень подготовки слушателей понижается, а теперь он совершенно неудовлетворителен. Если мы не хотим превратить ИКП во второе издание Свердловки, а считаем его задачей подготовку преподавателей вузов, необходимо бить тревогу и принимать строгие меры, не останавливаясь на полумерах. Если опыт показал невозможность подготовить слушателей ИКП из рабфаковцев, надо ставить ставку на рабочих, прошедших через вузы, принимая их на один год на подготовительное отделение. Эта система даст возможность ИКП более осторожно и рационально подбирать состав основных отделений, а вузовцам, недостаточно хорошо подготовленным по общественным предметам, даст хорошую тренировку для работы на основном отделении.

Тов. Попов, считая правильной оценку настоящего положения ИКП, не согласен с тем, что ИКП переживает кризис. Рабфаковцы и вузовцы не удовлетворяют требованиям ИКП потому, что они до ИКП не получили надлежащей подготовки, ибо комвузы и рабфаки только за два последних года начали становиться настоящими учебными заведениями, а потому не следует отказываться от приема рабфаковцев и комвузовцев. Нужно лишь строже производить отбор и повышать вступительные требования. Точка зрения Милонова – принимать рабочих, прошедших через кружки, неприемлема. При таком составе подготовительное отделение превратится в обычный рабфак, а основное отделение – в обычный вуз. Во вступительные требования необходимо включить общеобразовательные предметы. По общественным предметам требования должны быть не ниже 2-го курса вуза. В данный момент свести подготовительное отделение до одного года не удастся.

Тов. Додонова. Еще в прошлом году большинство преподавателей подготовительного отделения указывало на невозможность за два года подготовить рабфаковцев к работе на основном отделении при условии непрохождения их через вузы.

Тов. Подволоцкий. Тов. Деборин правильно поставил вопрос: РАНИОН или ИКП. Нам нужно иметь лучший состав не только в социальном и партийном отношениях, но и в академическом. Уже сейчас ранионовцы имеют марксистскую подготовку не хуже наших слушателей, а общее образование у них несомненно выше. На партработу их берут не с меньшей, а пожалуй с большей охотой, в частности, потому, что они более аккуратно и добросовестно относятся к своим обязанностям. Рабфаки даже и при лучшей постановке там учебных занятий не смогут дать нам достаточно удовлетворительный состав слушателей основного отделения даже после подготовительного отделения, так как нельзя рабфаковца за два года подготовить к работе на основном отделении. Опасаться, что мы потеряем партийцев-практиков, не следует, так как они могут к нам попасть, пройдя через курсы марксизма и комвузы. Надлежащий состав на основное отделение мы получим, когда будем принимать на один год на подготовительное отделение рабочих, окончивших вузы и комвузы; за год к ним можно достаточно присмотреться, отобрать безусловно пригодных для самостоятельной работы, – это как перспектива на будущее; на этот год необходимо повысить вступительные требования, а также дать разверстку на социально-экономические вузы, принимая их на один год. Академическая проверка должна быть более суровой и ни в коем случае не допускать восстановления. На основное отделение условия приема также должны быть повышены. Необходимо ввести дискуссионную литературу и по истории материализма.

Постановили: По подготовительному отделению а) ориентируясь по-прежнему главным образом на прием рабочих и крестьян, считать необходимым повышение вступительных требований путем увеличения основной литературы, а также введением экзамена по общеобразовательным предметам (русский язык, экономическая география, математика и естествознание) в объеме вступительных экзаменов в вузы; б) допустить в будущем году прием на 2-й курс подготовительного отделения окончивших комвузы и социально-экономические вузы, опубликовав соответствующую разверстку; в) считать возможным допущение на 2-й курс подготовительного отделения естественников, имеющих законченное вузовское образование; г) в требованиях на естественное отделение включить литературу по методологии естествознания, а также по всеобщей истории; д) для поступления на естественное отделение в отдельных случаях допускать понижение партстажа; е) от поступающих на философское и естественное отделения требовать знакомства с периодической марксистской литературой по дискуссионным проблемам философии и естествознания (в частности с журналом "Под знаменем марксизма")

ГАРФ. Ф. 5205. Oп. 1, ед. хр. 584, л. 1–6, 3–5, 17–19.

ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ КОММ. АКАДЕМИИ

ПРОТОКОЛ № 3 ЗАСЕДАНИЯ ПРАВЛЕНИЯ ОТ 19/III 1929 Г.

Присутствуют: Адоратский, Деборин, Гессен, Конусова, Кривцов, Лепешинский, Луппол, Подволоцкий.

Слушали: план работы отдела исторического материализма "Философской энциклопедии" (Кривцов). Постановили: проработать представленный план совместно с тт. Лупполом, Стэном и поставить его на обсуждение следующего заседания правления.

Слушали: Об аспирантуре. Постановили: поручить Подволоцкому совместно с Торбеком составить план дополнений к смете Института на 1929/1930 гг. с учетом расходов при 4-годичном учебном плане.

Слушали: об издании классиков философии. (Подволоцкий). Постановили: утвердить на ближайшее время издание следующих классиков: 1. Аристотель – "Метафизика", "Физика", "Логика". 2. Спиноза – Переписка. 3. Кант – "Всеобщая история и теория неба", докритические работы. 4. Бруно. Избранные сочинения. 5. Декарт. Переписка. 6. Лейбниц. Избранные произведения.

В случае, если ИМЭ в ближайшие годы не сможет издать Бэкона, договориться с ним об издании этого классика Институтом философии.

Текущие дела. Ходатайствовать перед Президиумом Коммунистической академии об утверждении старшим научным сотрудником Гейликмана.

Утверждение докладов. Секция современной философии: 1. Баммель – "Исторический материализм и феноменология". 2. Познер – "Неопозитивизм Ф. Франка". Секция история философии: 3. Рудаш – "К вопросу о происхождении греческой философии". 4. Дитякин – "Основные линии философского развития в эпоху Возрождения". Секция диалектики естествознания: 5. Агол – "Проблема целесообразности в органическом мире". Секция диалектического материализма: 6. Милонов – "Диалектика Маркса в "Капитале" (общие проблемы и диалектика стоимости)". 7. Аврамов – "Диалектический материализм в учении Фейербаха и Чернышевского". Секция исторического материализма". 8. Разумовский – "Марксизм и этика". 9. Диспут на тему "Производительные силы". Доклад Разумовского и диспут поставить в порядке открытых институтских докладов, остальные закрытыми⁴⁶.

Отдел рукописей Российской государственной библиотеки,
ф. 384, № 7, ед. хр. 4, л. 1–2.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Олар А. Культ разума и культ верховного существа во время Французской революции. Л., 1925. С. 137, 141, 176.

² Мемуары Французской революции. I. Марат. Письма. П.-М., 1923. С. 23–24, 25, 58. Любопытно замечание Энгельса, что и революция 1848 г. "бесцеремонно отодвинула в сторону всякую философию". (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 281).

³ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 316. На негативистской позиции в отношении к философии стояли в основном и идеологи европейской социал-демократии. К.Каутский считал, что марксизм делает философию ненужной. "Если вы спросите меня, – писал он, – правильно ли учит Плеханов марксистской философии, я должен буду ответить, что Маркс не провозгласил никакой философии, а провозгласил конец всякой философии" (Der Kampf, Wien, 1909. 2. Bd. S. 452).

⁴ Анастасия Цветаева. Воспоминания. М., 1983. С. 664; "Смена вех", № 9, 1921, Париж. С. 23, "Агитпропаганда", № 2–3, 1922. С. 99; "Летопись Дома литераторов". № 2, 1921. С. 6.

⁵ "Творчество", № 1–3, 1919, с. 13; Вольфсон С.Я. Диалектический материализм. Минск, 1922. С. 195; Горев Б.И. Очерки по историческому материализму. М., 1925. С. 69; "Коммунистический университет на дому". № 4, 1925. С. 171–181. № 2. С. 225. № 6. С. 208, № 8. С. 126; Рожицын В. Ответ на записки о марксизме. "Студент революции". № 2–3. Харьков, 1923. С. 33–34.

⁶ "Правда", 24 августа 1922; "Студент революции". № 4–5. 1923. С. 5.

⁷ Станислав Бобинский. Революция в науке. "Октябрьский переворот и диктатура пролетариата", М., 1919, с. 166–167, 168–169; Бонифатий Кедров. "Мы диалектику учили не по Гегелю" (из воспоминаний о 1920-м). "Юность". № 7, 1971. С. 95–96; Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 5221. Oп. 3. Ед. хр. 90. Л. 98. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 60. Ед. хр. 235. Л. 1. об., 11.

⁸ ГАРФ. Ф. 3415. Oп. 1. Ед. хр. 17. Л. 110.

⁹ РГАСПИ. Ф. 259. Oп. 1. Ед. хр. 48. Л. 95 об., 47 об., 23 об., 13 об., 76 об., 84 об., 27 об., 25 об., 29 об.

¹⁰ Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства № 2. 21 февраля 1921 г. С. 83.

¹¹ ГАРФ. Ф. 5205. Oп. 1. Ед. хр. 41. Л. 50; Ед. хр. 545. Л. 1; Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 384. К. 6. Ед. хр. 26; Ед. хр. 58, Л. 1; Ед. хр. 64. Л. 7. Ед. хр. 15. Л. 1.

¹² РГАСПИ. Ф. 17. Oп. 60. Ед. хр. 252. Л. 118–119; ГАРФ. Ф. 5205. Oп. 1. Ед. хр. 410. Л. 18, 51; Ед. хр. 545. Л. 12 on.

¹³ "Под знаменем марксизма". 1928, № 4. С. 195, 198.

¹⁴ Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства. № 19. 20 марта 1921. С. 111.

¹⁵ Луначарский А.В. "Ленин как ученый и публицист", М., 1924. С. 17.

¹⁶ Характерны в этом отношении статьи: П.Б.Преображенский. "Философия как служанка богословия". ("Печать и революция". Кн. 1, 1922); И.А.Боричевский. "Догматическое богословие под покровом философии". ("Книга и революция", № 3, 1922).

¹⁷ Братья Гордины. "Анархизм в мечте". М., 1919. С. 15, 35, 69; "Социология и социотехника", [М.], 1918, с. 15, 201, 144, 194, 225; "Анархия духа", М., 1918. С. 57; "Манифест пананархистов", М., 1918. С. 23, 40, 69.

¹⁸ Эммануил Енчмен. "Восемнадцать тезисов о теории новой биологии". Пятигорск, 1920. С. 33; "Теория Новой биологии и марксизм". Вып. 1. Петербург, 1923. С. 25, 13; "Под знаменем марксизма". № 10–11. 1927. С. 82. Публикации Енчмена были в поле зрения высшей власти (см. "Библиотека В.И.Ленина в Кремле". М., 1961, с. 408). В архивном фонде Ярославского сохранились письма из Екатеринбурга и Актюбинской губернии о борьбе с енчменизмом, датированные 1924 г. С критикой Енчмена выступили:

Н.Бухарин, Енчмеииада. (К вопросу об идеологическом вырождении). "Красная новь", № 6(16), 1923;

К.Грасис. О творениях запоздалого мага. (О книжках Э.Энчмена). "Знамя коммунизма", Харьков, № 7–8. 1923; Вл.Сарабьянов. Енчменизм. ("Коммунист", № 27, 1924. См. также: "Под знаменем марксизма". № 4–5. 1923; № 8–9, 1924; "Печать и революция". Кн. IV, 1923; "Молодая гвардия". № 3. 1923).

¹⁹ Под знаменем марксизма. № 5–6, 1922. С. 122, 123, 127; Там же. № 11–12. 1922. С. 185, 195. В поддержку Минина выступил А. Смоленский со статьей: "А все-таки Минин ближе к истине". ("Партийный спутник Царицынского Губкома РКП", № 9–10, 1923). Противоположной позиции придерживался Я.Равич. ("Нужна ли пролетариату философия". Там же. № 7–8. 1922–1923 гг.").

²⁰ Проф. И.Боричевский. "Введение в философию науки. (Наука и метафизика)". П., 1922, с. 107, 12; Идеалистическая легенда о Канте. "Вестник Социалистической академии", кн. IV, 1923, с. 286; К вопросу о путях науки будущего. "Книга и революция", № 2 (20), 1923, с. 1; Механическое естествознание и диалектический материализм. Вологда, 1925. С. 53.

²¹ Проф. В.Миллер. К вопросу о философском наследстве. (Об отношении научного социализма к философии), "Научные известия", т. II, Смоленск, 1924, с. 31, 71. Л.Спокойный признает философию как науку о мире в целом, но и он считает, что ей "нечего делать в тех областях знания, которые разрабатываются частными науками, не нуждающимися ни в каких философских обычаях" ("Комм. университет на дому". № 3, 1925. С. 252).

²² "Правда", 15 августа 1923; там же, 8 января 1924; М.Лядов. "Ленин и коммунизм". М., 1924. С. 22; ГАРФ, Ф. 5221. Oп. 5. Ед. хр. 64. Л. 23–23 об., 24.

²³ Луначарский А.В. Беседы по марксистскому миросозерцанию. Одесса, 1924. С. 8; "Большевик", № 17–18, 1925, с. 39.

²⁴ РГАСПИ, Ф. 292. Oп. 1. Ед. хр. 31. Л. 48; Ед. хр. 23. Л. 252–253, 254, 255.

²⁵ "Книгоноша", № 13 (44), 1924, с. 2–3; С. Гоникман. Против философского ликвидаторства, "Правда", 10 января 1924; "Под знаменем марксизма", № 4–5, 1923.

²⁶ Гусев. "Теория пролетариата. (Научный социализм)". П., 1919. С. 31. Признавая небезразличность философии для трудящихся, автор добавляет: "Конечно, я не рекомендую вам теперь засесть за философские темы и заниматься их изучением, но вы должны понять, что вопросы философии очень важны и интересны для борющегося пролетариата и важно также, чтобы у него была своя собственная революционная философия, которая являлась бы обоснованием всего научного социализма" (там же. С. 17). Менее повезло философии в работе Г.Сафарова "О научных основах коммунизма" (П., 1921). Видя, как и Гусев, в коммунистической политике основополагающую доктрину, Сафаров отторгает философию, теряющую по его мнению свою значимость подобно религии (С. 47–48).

²⁷ "Под знаменем марксизма". № 11–12. 1922. С. 60; ГАРФ. Ф. 5221. Oп. 1. Ед. хр. 9. Л. 22; Ф. 3415, Oп. 1. Ед. хр. 17. Л. 4; Д.Невский. Отчет рабоче-крестьянского университета им. Свердлова за период июль 1918 г. по 1 января 1920 г. Часть 1, М., 1920, с. 68.

²⁸ ГАРФ. Ф. 5221. Oп. 4. Ед. хр. 96. Л. 1, 2; Ед. хр. 40. Л. 1–118, 2, 9 об.; Ед. хр. 74. Л. 2; Ед. хр. 126. Л. 19 об.; РГАСПИ. Ф. 212. Oп. 1. Ед. хр. 28. Л. 22 об. "Под знаменем марксизма", № 11–12, 1922, с. 172;

С.Вольфсон. Диалектический материализм. Минск, 1922, с. 1–2. Книга Вольфсона была едва ли не первым советским пособием с общефилософской ("диаматовской") ориентацией; однако курс, читавшийся им в университете в начале 20-х годов, именовался, как было тогда принято, историческим материализмом. Он официально интерпретировался как социологический по своей сути: ("Труды Белорусского государственного университета в Минске, № 2–3, 1922, с. 339). С таким же трудом пробивались к собственно-философским позициям Б.И.Горев ("Очерки исторического материализма", М., 1925, с. 6), М.Гришин ("Основы философии марксизма", Оренбург, 1925, с. 1) и другие авторы.

²⁹ Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 384. К. 8. Ед. хр. 29. Л. 2.

³⁰ ГАРФ. Ф. 5221. Oп. 9. Ед. хр. 30. Л. 17–17 об.

³¹ "Пламя", № 9, 1921, с. 11. В этом журнале опубликованы и другие статьи Чуносова: "Нищета философии и Маркс" (№ 4, 1920), "Религия рабов" (№ 6, 1920), "Фантазия Чернышевского" (№ 12, 1920), "В.И.Ульянов (Ленин)" (№ 17–18, 1920). Вспоминая статью Чуносова, произведшую по-видимому в свое время сильное впечатление, Б.М.Кедров писал: "Полвека назад совершенно забытый теперь философ пропагандировал диалектику и делал это, надо сказать, по-своему талантливо" ("Юность", № 7, 1970, с. 98). Чуносов не был профессиональным философом; под этим псевдонимом выступал известный некогда литератор Иероним Ясинский, подвизавшийся после революции в системе Пролеткульта.

³² Предисловие к книге: Г.В.Плеханов. "Очерки по истории материализма". Харьков, 1922. С. XI. Диалектику как логику противоречий отстаивали в то время и И.Вайнштейн ("Под знаменем марксизма". № 4–5. 1923. С. 281) и К.Грасис ("Под знаменем коммунизма". № 1–2. 1923. С. 130).

³³ РГАСПИ. Ф. 5559. Oп. 1. Ед. хр. 102. Л. 101, 193.

³⁴ ГАРФ. Ф. 52. Oп. 3. Ед. хр. 90. Л. 57. Ед. хр. 27. Л. 26.

³⁵ РГАСПИ. Ф. 292. Oп. 1. Ед. хр. 12. Л. 16 об; Ед. хр. 23. Л. 39–40; Ед. хр, 25. Л. 19; Ед. хр. 28. Л. 22–22 об., 23, 26, 46, 66; Ед. хр. 29. Л. 42; Ед. хр. 31. Л. 159 об.; 160; "Свердловец". № 7–8, 1923. С. 83; "Книгоноша", 21 марта 1924. № 43–44. С. 3.

³⁶ РГАСПИ. Ф. 146. Oп. 1. Ед. хр. 62. Л. 74, 78, 83, 87, 88 об. Интересный и, кажется, еще не отмеченный факт: совместное выступление философа Горина и политика Подвойского в период смертельной болезни Ленина против сосредоточения чрезмерной власти в руках одного какого-либо лица. Если учесть, что с 1922 г. генсеком ЦК партии стал Сталин, претендовавший на роль монопольного диктатора, то это выступление приобретает вполне определенный смысл. Горин и Подвойский писали 8 марта 1923 г.: "Диктатура, может быть даже одного лица – это надо устранить". 20 марта 1923 г. Подвойский говорит о "необходимости перехода руководства партией к собирательному коллективному лицу". Горин тогда же: "при образовании коллектива можно создавать крупную единицу, которая может заменить единицу, такую как Ильич" (там же. Ф. 292. Oп. 1. Ед. хр. 29. Л. 14, 30).

³⁷ Работа семинаров философского, экономического и исторического за 1921–1922 гг. (I курс). "Труды Института красной профессуры "под общей редакцией М.Н.Покровского". Т. 1, М.-П., 1923. С. 13.

³⁸ РГАСПИ. Ф. 17. Oп. 60. Ед. хр. 202. Л. 106, 118; ГАРФ. Ф. 5205. Oп. 1. Ед. хр. 584. Л. 4, 9.

³⁹ Ник.Карев. На путях изучения марксистской философии. К работе философских семинаров A.M.Деборина Института красной профессуры. "Под знаменем марксизма". № 2–3. 1923. С. 225–226; А.Таксер. Десять лет философского ИКП. "Вестник Коммунистической академии", № 1–2, 1932. С. 94.

⁴⁰ ГАРФ. Ф. 5205. Oп. 1. Ед. хр. 584. Л. 34 об. Архив Российской академии наук. Ф. 355. Oп. 1. Ед. хр. 15. Л. 1, 3, 5–9, 4, 17.

⁴¹ "Записки научного общества марксистов". № 2. П., 1922. С. 143; "Спутник коммуниста". № 18, 1922. С. 126; "Красный студент", № 7–8. 1923. С. 42; "Октябрь мысли". № 5–6. 1924. С. 13.

⁴² ГАРФ. Ф. 5221. Oп. 5; ГАРФ. Ф. 52. Oп. 3. Ед. хр. 90. Л. 57. Ед. хр. 27. Л. 26. 88. Л. 9; РГАСПИ. Ф. 17. Oп. 60. Ед. хр. 466. Л. 39, 42, 45–46.

⁴³ "Современные записки". XLIII, 1930. Париж. С. 486, 488.

⁴⁴ "Путь", № 27, Париж, 1931, с. 109, 112. Еще до этих отзывов В.Ф.Асмус, преподававший в ИКП, подвергся у себя на родине резким нападкам, – вплоть до обвинения 16 октября 1930 г. в особой ереси – "асмусовщине" (ГАРФ. Ф. 2505. Oп. 1. Ед. хр. 592. Л. 54). В описях архива ИКП помечены стенограммы его лекций по истории философии, в том числе о Лейбнице, Фихте, Шопенгауэре.

⁴⁵ "Современные записки", LXIX, Париж, 1939. С. 370.

⁴⁶ Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 384. № 7. Ед. хр. 4. Л. 1–2, 5, 6–7, 8, 9–10.

* * *

* Подробнее об этом см.: Коган Л.А. Военный коммунизм: утопия и реальность. "Вопросы истории". 1988, № 2.

** См., в частности: Кедров Б.М. На заре разработки диалектики для рабочих-строителей социализма. Вопросы философии. 1980. № 3. С. 133–136. – Ред.

Источник: Л.А.Коган. На подступах к советской философии
(первые «свердловцы», «соц. академики», «икаписты»)
// Вопросы философии. 2002. № 5. С.112–140.

---

© Л.А.Коган