РУССКАЯ ЮГОСЛАВИЯ:
ФРАГМЕНТЫ ИСТОРИИ, 1919-1944
В.И.Косик
Судя по архивным документам, на 1923—1924 гг. в Королевстве СХС насчитывалось примерно 300 колоний русских беженцев. Их численность варьировалась от почти 10 тыс. в Белграде до пяти семейств в г. Сень. Больше всего русских было размещено в Сербии—около 200 колоний, из них свыше половины в Банате и Бачке, затем шли Хорватия, Босния и Герцеговина, Словения, Черногория, Македония [1, д.95, л.11–22]. Общая численность беженцев к середине 20-х годов не превышала 35 тыс. [1, д.82, л.28об.]. Эта цифра может быть. легко, впрочем, увеличена по той причине, что Югославия была транзитной территорией для тех эмигрантов, которые через относительно короткое время переезжали в другие страны.
Управление русскими колониями было сосредоточено в Государственной комиссии по русским беженцам (ГК), созданной в 1920 г. по предложению председателя Народной Скупщины Л.Йовановича, ставшего ее первым руководителем. Однако вскоре по инициативе короля Александра новым главой ГК был назначен профессор Александр Белич, известный не только своими трудами в области лингвистики, но и выступлениями по проблемам внешнеполитической стратегии королевства. Страстный русофил, он и на этом новом для себя поприще старался превратить для беженцев Белград — как и Масарик Прагу — в своеобразные «русские Афины». На этом посту Белич оставался до б апреля 1941 г. (бомбардировка Белграда), когда ГК прекратила свою работу.
Из русских в состав ГК входили профессор В.Д.Плетнев, М.В.Челноков, Н.Ф.Ходорович (вскоре вместо Ходоровича, уехавшего в Крым, в том же 1920 г. был назначен С.Н.Палеолог) и В.Н.Штрандман, возглавлявший Российскую миссию в Белграде. По занимаемой должности и опыту работы в королевстве Штрандман пользовался безусловным авторитетом и уважением как среди русских, так и в правящих кругах страны. Это был талантливый дипломат., работавший в канун первой мировой войны первым секретарем миссии в Белграде. В 1915 г. он был переведен в Италию. В числе многих царских дипломатов отказался признать советскую власть. Вернувшись в Белград и встав во главе миссии в королевстве, Штрандман занимался делами по обустройству эмигрантов. Эта работа — не всегда учитывавшая запросы российской общины — облегчалась получением денежных сумм из оставшихся фондов бывшей империи за границей и от Красного Креста, чьим председателем в королевстве от являлся. В 1941 г. Штрандман был арестован гестапо, но быстро выпущен по ходатайству итальянского дипломата. В 1944 г. перед освобождением Белграда бежал в Зальцбург (Австрия), затем перебрался в Швейцарию, оттуда — в Вашингтон.
Первоочередная задача ГК состояла в приеме беженцев, обеспечении их кровом и врачебной помощью, а также трудоустройстве через специально созданные «бюро труда». На содержание беженцев королевское правительство ежемесячно выделяло ГК миллионы динаров. Сумма эта не была фиксированной: в 1922 г. она составляла б млн дин., в 1927 г.— 3,5 млн дин. [1, д.82, л.79, д.98, л.51]. В основном ГК занималась техническим распределением финансовых сумм. Упомянутые же «бюро труда», размещенные в каждом большом городе, не всегда отличались эффективностью. В Осиеке, например, из 109 человек, получивших ту или иную работу, только двое были устроены посредством этой организации ГК [1, д.82, л.81].
Помощь и защита интересов беженства входили в задачу и таких органов, сформированных в их среде, как «Управление правительственного уполномоченного по делам русских беженцев» (руководитель — С.Н.Палеолог), «Комитет помощи беженцам» и выборные правления колоний, возглавляемые «Бюро съездов представителей колоний Королевства СХС». Они занимались в первую очередь устройством на работу, бытом, рассматривали различные жалобы и претензии. В упоминавшемся уже Осиеке русская колония составляла 319 человек. Из них: имели постоянную службу и не получали пособия—31, получали плату не свыше 200 дин.—10 (плата общинского чиновника в начале 20-х годов составляла 800 дин.), имели временный (поденный) заработок — 68, без работы оставались 210. Самостоятельно нашли рабочие места 76 человек, с помощью правления колонии — 31. В колонии были организованы «столовая, кооператив, собрание, построена церковь, оборудовано общежитие ... путем привлечения общественной благотворительности правлением колонии за два года собрано и обращено на пользу беженцев свыше 25000 динар» [1, д.82, л.81–82].
Подобное двоевластие не отвечало интересам королевства, стремившегося при всем доброжелательном отношении к беженцам к большему контролю над ними. Этим, вероятно, и был вызван приказ министра иностранных дел М.Нинчича в 1922 г. о ликвидации деятельности русских учреждений и сосредоточении управления в руках компетентных королевских властей, в частности в ГК. Этот приказ вызвал ряд протестов со стороны колоний, усматривавших в нем посягательство на их самоуправление [1, д.82, л.68–69, 73–74].
Говоря о властных структурах, надо упомянуть о неприятных инцидентах на в целом безоблачном фоне отношения к беженцам. Приведу три случая. Судя по письму лесника — бывшего полковника — Б.М.Адамовича из г. Сень от 16 августа 1923 г., .местная русская колония подвергалась притеснениям со стороны одного из тамошних начальников, некоего Мраовича, вплоть до безосновательных арестов и вмешательства в чисто семейные дела [1, д.82, л.103]. Второй — случай бывшего Генштаба полковника Б.Федорова, служившего в дирекции железной дороги в Суботице — относится к 1930 г. Ему было нанесено словесное оскорбление помощником директора Ж.Иличем, обозвавшим якобы Федорова «русской свиньей». Это получило огласку в кругах беженцев, часть из которых вместе с сербскими войсками вела борьбу в первой мировой войне. Однако, все интерпелляции различных русских организаций через Штрандмана к правительству были тщетны. Дело замяли, так как свидетелей оскорбления не было, а сам Илич категорически отрицал утверждения Федорова [1, д.98, л.139, 142, 143, 147]. Третий случай относится к 1932 г., когда русским эмигрантом Горгуловым в Париже был убит президент Франции П.Думер. Тргда в газетах началась травля беженцев, не обошедшая и Югославию. В газете «Jugoslovenska politika» появился ряд материалов Д.Павичевича с нападками на русское беженство, упреками его в паразитировании на теле не только югославянских, но и русского народов. Безусловно, обвинения относились не ко всей эмиграции, чьи представители трудились на самых тяжелых работах, а лишь к той части, которую Павичевич объединил под названием «русская мафия». Тем не менее автор все же намеренно сгущал краски и пытался резко противопоставить роскошь русских — прозябанию югославов. Об этом свидетельствуют сами заголовки статей: «Русские наслаждаются — наши голодают», «Русские нас давят», «Русские взбесились» [1, д.128, л.32, 36–37]. Статьи Павичевича вызвали не только протесты Штрандмана правительству Королевства СХС, но и жесткую отповедь В.А.Лацковича в газете «Свесловенска политика» [1, д.128, л.27].
От защиты и представительства интересов русских беженцев перейдем к их юридическому статусу. В 1919г., с момента прибытия первых беженцев на территорию страны, королевское правительство дало им официальное название «русских избеглиц», не признающих советской власти. Им был гарантирован ряд прав. В 1924 г. лица, занимающиеся физическим трудом, были уравнены в правах с местным населением при найме на работу. Лица свободных профессий, в условиях, когда королевство после мировой войны особо нуждалось в них, совершенно не были стеснены в своих занятиях. Большинство из них сразу приняли на государственную службу. Только с 1924 г., когда ряды югославской интеллигенции стали пополняться своими молодыми специалистами, рынок труда для русских стал суживаться. Особенно остро это проявилось после 1926 г. Однако и тогда беженцы могли заниматься врачебной практикой, адвокатурой, профессурой и т. п., но лишь по принятии местного подданства (вначале его могли получать лишь те лица, кто прожил 10 лет в Королевстве СХС, позднее этот срок был сокращен наполовину). При назначении пенсии учитывалась и служба в России. В 30-х годах в закон была внесена поправка, по которой чиновники из среды русских беженцев, имевшие 10-летний стаж государственной службы и бывшие участниками первой мировой войны, в случае прекращения службы имели право на пенсию в размере 900 дин. в месяц [2, 2 II, с.19]*. Торговая палата в Белграде разрешала беженцам заниматься в столице торговлей, не требуя от них обязательной для местного населения предварительной приписки к местным общинам. Министерство торговли и промышленности равно как и Торговая палата не ставили каких-либо ограничений беженцам при выдаче разрешений на право торговли, кроме представления формальных свидетельств занятия ими торговлей еще в России. То же относилось и к лицам, желавшим открыть ремесленные заведения. В том случае, если они не могли предъявить необходимых бумаг, они должны были сдать соответствующий экзамен, но с обязательной в том и другом случае припиской к определенному цеху [1, д.56. л.72–75 об.]. Согласно решению военного и морского министра П.Пешича от 3 декабря 1923 г., образование, полученное русскими офицерами в военных академиях и училищах, приравнивалось (с незначительной оговоркой в отношении училищ) к рангу соответствующих военно-учебных заведений Королевства СХС [1. д.92, л.2].
Административная высылка за пределы страны могла применяться к беженцам в том случае, если они оказывались замешанными в коммунистической пропаганде или шпионаже. В связи с различного рода затруднениями, возникавшими при выдворении нежелательных лиц на территории других — в основном соседних — государств, власти были вынуждены организовать в 1921 г. особый концлагерь в Мостаре для. них, который, однако, был вскоре закрыт. (1921 г.— время принятия репрессивных мер правительством, стремившимся задушить коммунистическую пропаганду в стране). Надо упомянуть, что представления Русской делегации (преемницы Российской миссии), шедшие в основном через ее руководителя Штрандмана, в пользу высылаемых по ошибке или недоразумению, обычно принимались в расчет и всегда приводили к освобождению арестованных в случае подтверждения ошибки [1, д.56, л.75].
В числе нерешенных был и вопрос о свободе выезда и получении транзитных виз. Длительная процедура и различные стеснения на проезд в другие государства являлись особенно затруднительны для беженцев, занимающихся торговлей, комиссионерством и т. п. Наличие же нансеновского паспорта далеко не обеспечивало свободу передвижения [1, д.56, л.76 об.]. Весьма щекотливым оставался вопрос и об участии беженцев в выборах в Народную скупщину. Согласно статье 70 Конституции, русские беженцы, не принявшие местного подданства, не имели права участия в выборах. Но на практике они, случалось, вносились в списки избирателей. В связи с этим Штрандман в августе 1927 г. писал Палеологу, что «правительство не выражало своего мнения в виде общего распоряжения, воспрещающего русским беженцам участие в выборах. Вместе с тем правительство вполне одобряло принятую мною практику, состоявшую в том, что ... русские люди ... права участия в выборах ... иметь не могут ... Такой ответ посылался ... только в колонии, меня запрашивающие, представляя во всех прочих случаях колониям и отдельным русским беженцам действовать в согласии с их непосредственными интересами» [1, д.98, л.10, 64, 66]. Фактически речь шла о том, что русские колонии, зависевшие от благорасположения местных властей и влиятельных лиц, могли быть использованы в партийной борьбе, чего не желало руководство русским беженством в Белграде. И в то же время, считаясь с интересами беженцев, которые могли извлечь определенную пользу от участия в выборах, Штрандман не решался разослать общий циркулярный запрет на участие в голосовании. И последнее — самостоятельность в этом вопросе некоторых колоний указывала на ослабление центра в Белграде и, соответственно, на усиление самостоятельности беженства и его органов на местах.
Ненавидя коммунистов, беженцы оставались русскими людьми, готовыми поделиться во время" великого голода 1921 г. даже и теми крохами, которыми 'располагали. То же самое можно сказать о королевстве в целом. Одними 'из первых внесли свою лепту кадеты Крымского корпуса. В начале августа 1921 г. они собрали 4332 дин., полученных в результате отказа от пищи в течение суток [1, д.70, л.1–2]. 12 августа беженскими организациями был создан Комитет помощи по борьбе с голодом в России под водительством митрополита Антония. В воззвании «Помогите России!», составленном от имени всех русских в Югославии, подчеркивалось: «Россия на краю гибели ... Еще год ... и огромное пространство, занимаемое в былом Российской империей, превратится в безлюдную пустыню ... Нужно вернуть погибающему народу то, что весь мир признал неотъемлемыми правами человека, и вместе со свободой дать ему хлеб и все нужное, чтобы возродиться к новой жизни» [1, д.70, л.85–86]. Наряду со сбором пожертвований от русских колоний [1, д.70, л.37, 68], комитет через Штрандмана вышел на переговоры с правительством с целью привлечения народов королевства к делу помощи голодающим в России. Власти не замедлили дать согласие. (Желание помочь рождало фантазии. Так, комитет лелеял мечту вывезти детей из России и устроить их в Югославии, дабы тем самым «спасти ... от советского режима» [1, д.70, л.60].) В королевстве был создан Народный комитет для помощи детям (председатель М.Попович), который для привлечения к ней всех слоев населения решил в «Великую Пятницу» организовать в 1922 г. по всей стране «Русский день» для сбора пожертвований [1, д.70, л.63]. В организации помощи голодающим и, в частности, проведении «Русского дня» принимали участие самые различные организации общества, например. Народный женский союз, Общество по воспитанию и защите детей, Общество по охране народного здоровья. Ремесленная палата, Объединение резервных офицеров, Объединение банков, американская миссия, Еврейское женское благотворительное общество, Женское христианское движение, редакции газет «Эпоха», «Слободна реч», «Времена», объединения священников и учителей [1, д.70, л.64].
Помогая вместе с югославским народом в организации помощи России, беженцы вместе с тем, естественно, выступали против признания советской власти (имели место, например, массовые протесты колоний против допуска Советской России на Генуэзскую конференцию в 1922 г. [1, д.77, л.2–5, 9, 12–14, 19–20, 22–24, 27, 30–32, 34, 38–39, 43–45, 48–49]). Главком Русской армии П.Н.Врангель поставил свою подпись под «Обращением к народам мира» (6 августа 1921 г.), в котором говорилось: «Пока большевизм царит в Европе, политического и социального мира в Европе быть не может ... Кроме продовольственной помощи в этом году надо 1) ультимативно потребовать ухода советской власти, 2) ассигновать нужное количество денег, паровозов и тракторов для засева весной максимального количества русской земли, 3) обеспечить выполнение этой программы организованной военной силой, способной поборбть проявления разбойничества и анархии и оградить избрание и первые шаги новой власти» [1, д.69, л.3].
Безусловно, положение беженства в королевстве было в своей массе лучшим, нежели в пораженных голодом районах России. Но и здесь являлись нередкими случаи, когда люди кормились подаянием, умирали от голода. Определенная неприспособленность эмигрантов к новым условиям жизни объяснялась не только чисто объективными, но и субъективными причинами. Прежде всего — это извечные русские «авось» да «небось», откуда, в частности, проистекало нежелание учить язык. Помехой для части беженцев являлся и возраст, когда перемена деятельности была связана с трудностями ломки привычного уклада жизни. Наконец, сказывалось и органическое неприятие тех условий жизни, в которых оказались беженцы.
Недостаток рабочих мест и стабильного, достаточного заработка в среде беженцев, не имевших ничего предложить, кроме своих рук, явились причиной создания в 1924 г. «Русского колонизационного бюро». Оно ставило своей целью содействовать переезду беженцев в Южную Америку, где они могли бы организовать фермерские поселения на собственной земле. Подобные проекты получили довольно широкое распространение и в других странах Европы, где осели беженцы. Начало рассеивания беженцев не могло не взволновать руководство эмиграции. Оно провело даже специальное исследование, на основании которого бы/га сделаны такие выводы: переселение в Америку, как частичная мера, может быть выходом для некоторых групп беженцев и вследствие этого нуждается в поддержке; ограниченность переселенческих проектов не вызывает опасений потери больших русских сил, необходимых для будущего России; организация переселения требует участия русских представительств в Южной Америке; необходимо прекращение вербовки до получения широкой информации об условиях жизни будущих переселенцев [1, д.97, л.3–4].
На бумаге выходило гладко, но действительность была иной. Сами дипломаты не могли препятствовать организации и выезду соотечественников, денег же на отплытие в Южную Америку у представительств не было. Сбывались худшие опасения русских дипломатов — об использовании переселенцев как бесправных рабов. Один из очевидцев писал в марте 1926 г. из Буэнос-Айреса, предупреждая русскую дипломатию, что земли, предлагаемые разными спекулянтами, стремящимися «нагреть руки» на «белых рабах», никуда не годны. Это делается «для разряжения Европы от „русского засилья" или попросту с целью уничтожения истинно русских людей, ибо едва ли те, что будут переселены сюда ... вернутся когда-либо на Родину» [1, д.97, л.7–8]. Но русские дипломаты были бессильны. Готовились и отправлялись группы (в основном из казаков) в Аргентину, Бразилию, Перу и т.д. Конечно, некоторые группы приживались в новых условиях, но были и такие, которых постигла судьба, похожая на судьбу группы генерала Павлюченко. Она состояла из сотни казаков, решивших отправиться в Перу. Вербовка была проведена братьями Королевичами. Желая привлечь на свою сторону Штрандмана как возможного союзника и обезопасить свое «дело» от каких-либо затруднений, один из братьев в письме, датированным 1930 г., к русскому дипломату характеризовал Перу как страну, весьма благоприятную во всех отношениях для переселенцев [1, д.97, л.18–23]. Но реальность являлась совсем иной. Полученная земля была малоплодородной, условия жизни и работы — более чем отвратительными, заработок приходилось отдавать Королевичам за проезд до Лимы. Когда же казаки решили «рассчитаться» с вербовщиками за обман и найти какую-либо работу в перуанской столице, Павлюченко обвинил их в большевизме. После содержания в тюрьме казаки были интернированы на одном из небольших островов. Большинство из них там и умерли, оставив после себя потомство с медным оттенком кожи и русскими именами [2, 20 I, с.27].
Перед теми беженцами, которые решили осесть в королевстве, стояли несколько иные задачи. Прежде всего это была задача воспитания и образования подрастающего поколения. В стране действовали русские как военные, так гражданские учебные заведения, нашедшие приют в Югославии вместе с армейскими частями. Они были поставлены под контроль одного из отделений ГК, занимавшегося учебно-воспитательными делами.
В списке военных заведений числились Русский кадетский корпус, составленный из Одесского Вел. князя Константина Константиновича и Киевского кадетских корпусов, Донской императора Александра III кадетский корпус, Крымский кадетский корпус. Их численность на 1923 г. соответственно была: 310, 320, 520 кадет [1, д.43, л.78об.]. В том же 1923 г. существовало и Николаевское кавалерийское училище в Белой Церкви, куда позднее были перемещены все три названные корпуса. Некоторое представление о составе кадет можно получить на примере Русского кадетского корпуса (на 1921 г.): треть не имели отцов, две трети не имели в королевстве ни отца, ни матери, треть сражались в свое время в рядах Добровольческой армии [1, д.43, л.11]. Условия их жизни были довольно тяжелыми. Время от времени происходили самоубийства. Причина этого, по мнению военного агента генерал-майора Д.Н.Потоцкого, лежала в осознании безнадежности изменения тяжелых условий, тоска по Родине [1, д.43, л.14]. Ликвидации этих мрачных явлений была подчинена работа преподавателей, старавшихся заполнить внеклассное время кадет разнообразной деятельностью. Так, в Крымском корпусе был создан оркестр, организованы сапожная, переплетная, плетеночная и столярные мастерские, сооружен иконостас в церкви, устроен театр [1, д.43, л.14].
По окончании корпусов многие кадеты поступили и закончили Военную академию королевства. Из пятисот ее российских питомцев во время второй мировой войны двое были взяты в плен немцами как офицеры королевской армии, девять сражались в рядах Сопротивления, большинство же перешли на сторону оккупационных войск [2, 28 I, с. 19]. Истоки этой статистики могут быть объяснены довольно банально. Прежде всего это ненависть к большевизму, лишившему их Отечества, которое могло быть переустроено на желанных началах лишь после поражения СССР.
Безусловно, воспитание в монархическом духе велось и в гражданских учебных заведениях — институтах, гимназиях, училищах. На территории королевства размещались: Мариинский Донской женский институт в Белой Церкви (200 воспитанниц, начальница Н.В.Духонина), Харьковский девичий институт в Турском Бечее (250 воспитанниц, начальница М.А.Неклюдова), 1-я Русско-Сербская девичья гимназия в Великой Кикинде (220 воспитанниц, начальница Н.К.Эрдели), Русско-Сербская гимназия в Белграде (285 учеников), гимназия в Поновице (150 учеников), реальные. училища в Земуне, Нови Саде, Загребе, Поновице. Кроме них, к 1923 г. под руководством «Земгора» (объединение российских земских и городских деятелей, созданное как неполитическая организация в Праге, Белграде, Париже в начале 20-х годов) работали следующие заведения: Белградский детский дом с приготовительной школой и женской гимназией с I по IV классы; Панчевский детский дом с приготовительной школой и гимназией с I по IV классы; Сараевский детский дом с приготовительной школой; детский дом в Нови Саде с приготовительной школой и гимназией с классами I—III, VI; Загребский детский дом с приготовительной школой и гимназией с классами I, III—VIII; подготовительные группы в Герцег-Нови (около 20 детей), Дубровнике (около 32 детей), Бечкереке (около 15 детей), Сомборе (17 детей), Княжевце (15 детей), Вршаце (25 детей) [1, д.43, л.78об., 88].
Наряду с профессиональными педагогами в этих учебных заведениях работали княжна М.А.Оболенская, графиня Е.А.Уварова (Мариинский Донской институт), полковник С.К.Коншин преподавал чистописание в Харьковском девичьем институте, библиотекарем в 1-й Русско-Сербской девичьей гимназии был Генштаба полковник Б.Н.Сергеевский [1, д.43, л.81–84]. Последний в 1941 г. стал директором Русско-Сербской гимназии в Белграде.
Отпуская значительные средства на образование низшей и средней ступеней, правительство не упускало из вида и получение русской молодежью высшего образования. Около 1,5 тыс. студентов (40% были инвалидами гражданской войны) могли заниматься в высших учебных заведениях и имели свои центры под названием «Русский студенческий дом» в Белграде и Загребе [2, 28 I, с.19]. Однако, по мнению Белича, этого было недостаточно. Он развивал идею создания особого Русского университета, где учащиеся могли получить высшее образование в тех отраслях, в которых его не могли дать «юридический и философский факультеты Белградского университета, потому что они строго национальны». Этот университет мог и должен был стать центром также и научной жизни [1, д.43, л.67].
Скорее всего, эта идея и послужила толчком для разработки и реализации обширного плана в сфере культуры. В 1928 г. на основе соглашения МИД и Министерства просвещения с Президиумом ГК был создан Русский культурный комитет (РКК). В его состав вошли министры К.Кумануди, М.Грол, М.Трифунович, профессора С.Урошевич и Б.Гаврилович, А.Белич, В.Н.Штрандман, секретарем был поставлен Б.Орешков. На первом заседании РКК 29 мая 1928 г. Белич подчеркнул, что целью новой организации является подъем и развитие тех граней жизни, «без которых особенно русский интеллигентный человек считает себя вычеркнутым из культурной жизни — науки, литературы и искусства, в которых он занимает достойное к общей чести Славянства место». Было решено, что РКК сформирует Русскую публичную библиотеку, Русский литературно-художественный журнал, Русское книгоиздательство, Русский научный институт (РНИ), художественные студии — музыки, живописи, театра [1, д.258, л.2, 4]. Для реализации программы РКК ГК были предоставлены средства в размере 300 тыс. дин. в месяц. Председателем РКК был избран Белич. Работа началась по всем заданным направлениям.
Так, РНИ замышлялся прежде всего как учреждение, составленное из русских кафедр по специально русским предметам. Предусматривалось издание научного журнала, поддержка молодых научных сил. Эти планы довольно последовательно проводились на практике. Руководителем РНИ первоначально являлся профессор Е.В.Спекторский, которого в 1930 г. сменил Ф.В.Тарановский. В правление РНИ входили уже упомянутый Спекторский, Г.Н.Пио-Ульский, А.П.Доброклонский, С.М.Кульбакин, Н.Н.Салтыков, Белич [3, с.132–134]. За год с небольшим своего существования в РНИ был открыт ряд кафедр, где кроме местной профессуры читали лекции такие ученые, как П.Б.Струве, Н.О.Лосский, Г.В.Флоровский, А.А.Кизеветтер, Д.П.Рябушинский, литераторы Д.И.Мережковский, К.Д.Бальмонт, Е.П.Чириков. РНИ выделил ряд стипендий молодым талантливым исследователям: Маркову, Чернявскому, Мошину, Мартино, Афанасьеву, Рыковскому, Остроухову, Черносвитову и Воронцу [1, д.258, л.37].
Успешно продвигалась работа по организации издательской комиссии. Уже к декабрю 1928 г. удалось установить контакты с И.А.Буниным, А.И.Куприным, А.В.Амфитеатровым, Д.И.Мережковским, Б.К.Зайцевым, И.С.Шмелевым, М.А.Алдановым, Е.П.Чириковым, В.И.Немировичем-Данченко, А.М.Черным, З.Н.Гиппиус, К.Д.Бальмонтом, В.Ф.Ходасевичем, С.Н.Мельгуновым. Были изданы произведения Мережковского, Чирикова, Гиппиус, Зайцева, Амфитеатрова, Куприна, Шмелева, Ремизова, Бунина, Бальмонта, напечатаны сборник сербских народных песен, а также несколько выпусков русских сказок [1, д.258, л.20, 30].
В поле деятельности РКК находилась и Русская публичная библиотека, число читателей которой к концу 1929 г. достигло 900 человек [4, с.151–161]. Этому несомненно способствовал чрезвычайно быстрый рост книжных фондов. Лишь за десять месяцев 1929 г. было приобретено свыше 4 тыс. томов на сумму 150 тыс. дин. [1, д.258, л.29].
В 1929 г. была открыта и театральная школа А.Ф.Черепова с классами художественного чтения, ораторского искусства, сценической практики для певцов и учеников частных школ пения, техники движения и мимики, культуры тела. К концу года в ней насчитывалось 108 человек — как русских, так и сербов — в возрасте от 18 до 63 лет. В целях объединения учеников и друзей школы один день в неделю был выбран для встреч под названием «Субботник содружества» [1, д.258, л.31]. Однако вскоре школа была закрыта вследствие скандала вокруг личности самого Черепова. Лишь с помощью Белича — «русского батьки», как звали его беженцы,— Черепов был в 1933 г. поставлен одним из руководителей Русского драмтеатра в Русском доме имени Николая II [2, 29 I, с.19]. Было открыто в Белграде и Русское музыкальное общество, где с сентября 1929 г. сформированы трехклассные курсы истории и теории музыки с регентским отделением (число слушателей — 15 человек), организован оперный класс (10 певцов). Там же происходили спевки хора им. Глинки и двух церковных хоров (Дворцовой и Русской церквей). Как и в театральной школе, здесь устраивались «воскресники» при участии студии художников. С августа 1929 г. была организована и Художественная студия, объединявшая 35 человек. При ней действовала школа с классами живописи, скульптуры и рисования. Руководителями классов являлись скульптор С.Алисов и художник С.И.Кучинский [1, д.258, л.34; 3, с.134–135]. Судя по финансовому отчету РКК за 1928–1929 г., на содержание новых институций было истрачено около 1 млн дин. [1, д.258, л.39]. Но этим не ограничилось. 2 февраля 1930 г. в РКК была поставлена задача постройки Дома русской культуры. В качестве архитектора пригласили В.Ф.Баумгартена, исполнителем строительных и столярных работ стало предприятие архитектора М.Секулича, остальные работы по установке необходимого оборудования доверены фирме «Прогресс». Дом был построен в рекордно короткий срок — уже в 1933 г. все работы были завершены. Югославской казне он обошелся в значительную сумму. Только Секулич получил свыше 7 млн дин. [1, д.258, л.56–64]. Дом стал центром политической, научной и культурной жизни русского беженства [4, с.154–159].
В сильно исковерканном переделками виде и под вывеской Дома советской культуры он сохранился до настоящего времени, чего нельзя сказать о здании Русской миссии, на территории которой он был построен. Этот дом, располагавшийся напротив княжеского дворца и украшавший центр Белграда, был частично разрушен во время войны, а в 1948 г.— печально известном для советско-югославских отношений — снесен [5].
В королевстве активно действовали различные военные союзы, имевшие свои отделения почти в каждой колонии. В целях централизации и, соответственно, укрепления связи между ними в начале 20-х годов был создан «Совет объединенных офицерских обществ». Следующим шагом в деле укрепления армии стало издание в сентябре 1923 г. приказа № 82. Его суть состояла в том, что все офицеры должны были пройти регистрацию в одной из офицерских организаций, если считали себя сторонниками белого движения. Месяцем позже Врангель утвердил постановление, согласно которому члены офицерских организаций ни под каким видом не имели права состоять в политических партиях или политических организациях. Исключения могли допускаться лишь с разрешения «Совета объединенных офицерских обществ». В то же время не исключалась возможность связи между офицерскими союзами и дружественными армии организациями политического характера. Она могла поддерживаться посредством лекций и докладов представителей политических партий или через информацию, получаемую через представителей офицерских обществ. Посещение публичных лекций, докладов, собраний не возбранялось, но офицеры не должны были участвовать в прениях или в вынесении постановлений по политическим вопросам [1, д.82, л.107–107 об.]. В качестве примера можно привести запрет членам РОВС вступать в члены образованного в 1934 г. «Российского патриотического общества имени государя императора Николая II» вследствие его политического характера и неизвестности лиц, стоящих во главе общества [1, д.82, л.138 об.].
Упомянутый РОВС (Российский общевоинский союз, создан в 1924 г.) являлся наиболее мощной военной организацией, чей центр с момента создания по 1927 г. находился в Белграде. Формально РОВС, имевший свои отделения в различных государствах, был зарегистрирован как гуманитарная организация для моральной и материальной поддержки военных белоэмигрантов. Фактически же он создавался для борьбы с большевизмом. В списке стран, где была развернута деятельность РОВС, Югославия занимала третье место по численности членов этого союза. (К середине 30-х годов в королевстве насчитывалось 25 тыс. членов РОВС). Начальником РОВС в Югославии являлся И.Г.Барбович. (Во время гражданской войны он командовал конным корпусом. В Королевство СХС прибыл из Галлиполи вместе со своими частями, разместив их затем в пограничные части югославской армии.) В своей работе Барбович опирался на группу особо доверенных лиц. Среди них были Базаревич, В.Пронин, Э.Месснер. Помощник военного агента Российской делегации Потоцкого в королевстве Базаревич выполнял работу кадровика. Его особая задача заключалась в устройстве в королевскую армию офицеров и специалистов, дабы они имели материальное содержание и были в курсе современных военных достижений. Полковник В.Пронин отвечал за обучение и подготовку молодежи для пополнения офицерского корпуса РОВС. Э.Месснер являлся шефом разведки РОВС в Югославии. (В 1941 г. участвовал в работе по формированию «охранного корпуса» из русских [2, 14 II, с.19].)
В идеологии РОВС важное место отводилось трудам профессора И.А.Ильина (его сочинения активно издаются сейчас в России).
Ядро РОВС составляли «Союз галлиполийцев», «Союз первопоходников», «Союз офицеров Генерального штаба». Центры этих организаций также находились в Белграде. На территории королевства проживали 4 500 «галлиполийцев» при общей их численности 14 500 человек. «Союз первопоходников» был основан в 1919 г. в России после 1-го Кубанского (Ледяного) похода под командой Л.Г.Корнилова. В Югославии насчитывалось всего несколько сот «первопоходников». Как и «галлиполийцы», «первопоходники» имели свои отделения во многих Городах королевства. Там, где их не было, интересы «первопоходников» представляли «галлиполийцы» или «Союз офицеров Генерального штаба».
В королевстве действовали и ряд других союзов, обществ, объединений, например, «Земгор», «Русское народное ополчение», «Союз русской национальной молодежи», «Братство русской правды», «Союз русских офицеров — участников мировой войны». Для характеристики последнего достаточно того факта, что во время советско-финляндской войны он предложил Финляндии взять на себя определенный участок фронта для борьбы с большевиками [2, 10 II, с.27].
Говоря о деятельности РОВС в Королевстве СХС, нельзя не упомянуть и о системе обучения, делившейся на три курса (низший, средний, высший). Окончание последнего с четырехлетним сроком обучения давало право выпускнику на чин генерал-штабного офицера. Генерал А.С.Лукомский в конце 1930 г. в интервью американскому журналисту Дж. Кенту говорил:
«Во всех странах у нас есть свои школы ... В тех школах учатся топографии, тактике, стратегии, вооружению ... и всему тому, что должен знать офицер». Кроме офицерских школ, существовали диверсионные и разведывательные семинары. В 1931 г. подобный семинар был открыт и в Белграде [2, 15 II, с.21].
Совершенно иной организацией был «Земгор». С его деятельностью связано имя полковника Махина, долгое время руководившего этим объединением. Сам Махин прошел сложный путь от монархиста, затем эсера, бывшего одним из руководителей чешского восстания на Волге в 1918 г., до члена Коммунистической партии Югославии. Во время народно-освободительной войны он фактически являлся «мозгом» Генерального штаба у Тито [5].
Возглавляемый им «Земгор» был известен своей деятельностью на ниве просвещения. В его библиотеке в Белграде можно было знакомиться с советской периодикой и литературой: учащаяся молодежь с увлечением читала роман Н.А.Островского «Как закалялась сталь», с интересом просматривала такие газеты, как «Вечерняя Москва», «Комсомольская правда» [5].
. Научный отдел «Земгора» издавал на сербохорватском языке (кириллицей и латиницей) журнал «Русский архив», посвященный политике, культуре и экономике России. На страницах журнала, где главным редактором являлся Вл.Лебедев, печатались в основном русские и югославские авторы. Как указывалось на обороте титульного листа, «Русский архив» на основании решения министра просвещения от 12 февраля 1929 г. мог покупаться школьными и педагогическими библиотеками. Там же значилось и решение министра по делам вероисповеданий от 29 декабря того же года, где журнал рекомендовался всем школам для большего знакомства учеников с «братской Россией» и «укрепления любви нашего народа к России».
Русское общество с его различными организациями и структурами делилось на два ярко выраженных крупных лагеря — пораженцев и оборонцев. Первые, считая, что власть в России сильна настолько, что изнутри ее взорвать нельзя, видели возможность ее свержения и, соответственно, спасение России в интервенции. Вторые же, веря во внутреннее перерождение России, выдвигали и защищали тезис о том, что какая бы ни была власть на Родине, но в случае войны какой-либо державы с СССР необходимо выступать в защиту границ своего отечества под лозунгом «Ни пяди русской земли». К оборонцам принадлежали С.В.Рахманинов, Е.Ю.Кузьмина-Караваева, А.И.Деникин и многие другие. В этот лагерь входил и «Союз младороссов», образованный в 20-е годы. Во главе союза стоял А.Л.Казем-Бек, прямой потомок известного профессора-востоковеда А.К.Казем-Бека; Политическая программа младороссов представляла собой смесь монархизма с социализмом. Будучи монархистами-легитимистами, они в то же время считали возможным применить в России и некие социалистические идеи. Подтверждением этого могут служить их лозунги: «Царь и советы», «Социальная монархия», «Союзная империя», «Национальная плановость». Не менее важным для понимания младороссов является их первый лозунг — «Ни белые, ни красные, но русские» (слово «белогвардеец» вообще, надо сказать, не употреблялось в среде эмиграции, где его считали бранным). В 30-е годы «Союз младороссов» издавал ряд газет: «Младоросская Искра», «Бодрость», «Кураж», «Русское дело». В последней, как вспоминает Н.И.Толстой, сотрудничал И.И.Толстой, печатались молодые поэты А.П.Дураков, И.Н.Годенищев-Кутузов [5].
С именем И.И.Толстого — активного деятеля в «Союзе младороссов», где он был «политруком», что страшно шокировало эмигрантов — связана обошедшая страницы многих зарубежных изданий жесткая полемика с пораженцами. Первый диспут был связан с событиями на КВЖД и угрозами СССР со стороны Японии. Собрание происходило в Русском доме. Основной доклад делал П.Б.Струве, занимавший пораженческие позиции и призывавший эмиграцию быть вместе с Японией. Толстой же, горячо защищая оборонческие позиции, заявлял, что эмиграция, во всяком случае молодая, не будет на стороне врагов России. Речь Толстого с едкими пассажами в адрес Струве и Милюкова наэлектризовала аудиторию, где присутствовало много пораженцев. Фактически диспут получился с явными элементами скандала. Атмосфера диспута была передана в стихотворении, опубликованном на страницах студенческого юмористического журнала «Бух!», стоявшего на позициях оборончества. Благодаря памяти Н.И.Толстого, присутствовавшего на этом собрании-диспуте, и воспроизводится это стихотворение.
|
Разрезал воздух звук сирены |
доволен был женой, обедом, |
Здесь необходимы некоторые комментарии, любезно сообщенные Н.И.Толстым: В.X.Даватц — журналист, автор ряда книг об эмиграции; Знаменский — жандармский полковник; «национальные мальцы» — члены «Национально-трудового союза нового поколения» (в просторечии нацмальчики), избравшие методом борьбы террор, пытались проникнуть в гимназии и кадетские корпуса со своей идеологией, но большого успеха не имели; Петя Абрикосов — собирательный образ русского студента в Белграде [5].
Второе собрание состоялось в 1936 г. на тему: с кем будет русская эмиграция в случае войны с Германией. На нем опять выступал Толстой, но уже без Струве. В речи, выдержанной в духе оборончества. Толстой, цитируя «Майн Кампф», где говорилось, что немецкий меч должен дать немецкому плугу землю на Востоке, предупреждал об агрессивности Германии. Об этом же писали и евразийцы. В этой предгрозовой ситуации характер оборончества выявлялся все ярче [5].
Вхождение немецких, венгерских, итальянских, болгарских войск в Югославию и начавшаяся война против СССР поставили впрямую перед русским обществом в Югославии проблему выбора. Многие вступили в ряды Сопротивления: уходили в партизаны, переходили на нелегальную работу. Были и другие, кто посылал Гитлеру благодарственные телеграммы «за освобождение от двадцатилетнего рабства в Югославии», кто заявлял: «Пришло наше время. Да здравствует Гитлер и мощная немецкая армия, с которой мы идем плечом к плечу в бескомпромиссной борьбе против наших смертельных врагов коммунистов» [2, 20 II, с.17]. Свое место они находили в рядах «Охранного корпуса», сформированного в 1941 г. под эгидой гитлеровского командования.
Но не все шли в корпус в добровольном порядке. Примером может служить история с казачьими организациями. По воспоминаниям В.Е.Генералова (его дядя, В.Д.Генералов, был повешен вместе с А.И.Ульяновым), в среде казаков образовалась группа, выступавшая против вступления в «Охранный корпус». Она сформировала «Союз вольных казаков», не признававших власти атаманов. Союз поставил перед собой цель удерживать казаков «от политических выступлений и всячески бороться против вступления в корпус или в какую-либо другую воинскую часть». Эта задача выполнялась успешно. Ни один казак из Союза не вступил в корпус. Лишь по прошествии двух с лишним лет, вследствие измены идее Союза его председателя Полякова, около сотни казаков были «загнаны в корпус, но значительная часть сумела уклониться» [1, д.251, л.107об. 108].
Как вспоминает Н. И. Толстой, по создании «Охранного корпуса» все думали о том, чтобы попасть в Россию. Однако туда их не посылали, основательно опасаясь того, что, увидев фашистские зверства, они бы отказались воевать против своего народа. Задача корпуса в основном сводилась к охране железных дорог в Сербии. Редко участвовали солдаты корпуса и в операциях против партизан. Но все это не означало, что их не боялись. В 1944 г., когда Красная Армия вступила в пределы Югославии, «Охранный корпус» был немедленно отправлен на Сремский фронт, где многие погибли, а часть попала в плен, как сын А.П.Кутепова [5].
Весьма скупы материалы и об участниках Сопротивления. В Архиве внешней политики России был найден лишь небольшой по объему материал о противниках «нового порядка» в среде русской эмиграции. В основном документы относятся к деятельности известного «Союза советских патриотов», созданного в 1941 г. в Белграде. Численность его была невелика, так как многие его потенциальные члены сразу ушли в партизаны, другие попали в концлагеря, третьи были угнаны на работы в Германию. К 1943 г. его составляли всего 80 человек. По своей структуре Союз был разбит на тройки. Первую составлял ЦК, куда входили Ф.Е.Высторонский, Вл.Лебедев, И.Одишелидзе. Члены этой организации занимались посильной работой; печатание прокламаций, сбор санматериалов, оружия, создание конспиративных квартир, отправка желающих в партизаны. К июлю 1944 г. на свободе осталась лишь горстка людей почти без руководителей: Высторонский попал в лагерь, откуда был этапирован в Германию, Одишелидзе погиб в бою, Лебедев заключен в спецтюрьму. По освобождении последнего из заключения члены Союза связались с одной из групп Сопротивления (группа «Драган», связь — «Миша», Милош Божович). Во время освобождения Белграда «патриоты» оказывали самую разнообразную помощь в изгнании немецких войск [1, д.249, л.4, д.251, л.60].
В материалах «Союза советских патриотов» отложился ряд документов под названием «Жизнеописания». В этих своеобразных анкетах (по времени написания они относятся к тому моменту, когда Белград был освобожден) желающие вступить в Союз писали о своей жизни в период оккупации. Например, А.Г.Логунов в мае 1944 г., выйдя на связь с антифашистской организацией, занимался печатанием прокламаций, сбором медикаментов, участвовал в переправке групп к партизанам. Е.К.Лобачева собирала санматериалы, укрывала военнопленных, бежавших из немецких лагерей. И.И.Толстой бросил работу, как только фирма, где он трудился, перешла в немецкие руки. Оставшись без средств к существованию, стал сапожничать сначала в Белграде, потом в Новом Бечее [1, д.251, л.3–3 об., 19, 28–30].
В целом же, как подчеркивал Н.И.Толстой автору настоящей статьи, многие имена и судьбы русских людей, сопротивлявшихся фашизму, канули в Лету: в России их считали белыми, в Югославии после 1948 г.— сталинскими шпионами. На Родину вернуться удалось немногим. Одним из них был он сам, вошедший в ряды Красной Армии в 1944 г., а в 1945 г. вернувшийся в Москву [5].
И в заключение очерка хотел бы напомнить одну тривиальную истину: наше знание о российском «исходе» — только начало пути. И еще. Будем помнить, что нет истории эмиграции, а есть история нашего Отечества.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Архив внешней политики России, ф. Российская миссия в Белграде, оп. 508/3.
2. Лозо С. Од двоглавог орла до кукастог крста. Руска белоемиграциjа у Jугославиjи.— Политика Експрес, Београд, 1976.
3. Тесемников В. А. Российская эмиграция в Югославии 1919—1945 гг.— Вопросы истории, 1988, № 10.
4. Писарев Ю.А. Российская эмиграция в Югославии.— Новая и новейшая история, 1991, № 1.
5. Запись воспоминаний Н.И.Толстого (архив автора).
Косик Виктор Иванович — канд. ист. наук, старший научный сотрудник Института славяноведения и балканистики РАН.
*Автор благодарит В.А.Тесемникова, предоставившего
газетную подборку с материалами С.Лозо о русской эмиграции в Югославии.
Источник: В.И.Косик.
Русская Югославия: фрагменты истории,
1919–1944 // Славяноведение, 1992, №4, с.20-32.
______________
© В.И.Косик