С.Ю.Малышева. Казанские профессора – пассажиры «философского» парохода

КАЗАНСКИЕ ПРОФЕССОРА – ПАССАЖИРЫ «ФИЛОСОФСКОГО» ПАРОХОДА

С.Ю.Малышева

В последние годы в отечественной историографии появился ряд работ, посвященных высылке из страны многочисленных представителей интеллигенции в 1922 г., авторы которых затронули такие вопросы, как причины осуществления этой акции, механизм принятия советским руководством решения о высылке и некоторые политические аспекты отбора «кандидатов» на высылку¹. В сферу внимания исследователей попали прежде всего обстоятельства высылки московской и петроградской интеллигенции, хотя в публикациях отмечалось, что высылка коснулась и интеллигентов из других городов.

В «проскрипционных» списках на высылку, составлявшихся в течение нескольких месяцев 1922 г., оказалось несколько имен казанских профессоров и среди них – И.А.Стратонов, А.А.Овчинников, Г.Я.Трошин.

Александр Александрович Овчинников, сын сельского священника, выпускник юрфака Казанского университета 1897 г., стажировавшийся во многих европейских университетах, был известным профессором-статистиком, автором популярного учебника по статистике, многих других работ, возглавлял статистическое отделение Казанской губернской земской управы. До революции 1917 г. он дважды избирался проректором Казанского университета, а в феврале 1921 г. был избран Советом университета на должность ректора².

Григорий Яковлевич Трошин, сын мещанина, выпускник медицинского факультета Казанского университета 1900 г., занимался у знаменитого профессора В.П.Осипова, учителем которого был сам В.М.Бехтерев. (Бехтеревская питерская школа психологии и психиатрии была весьма тесно связана с казанской в силу того, что казанская школа была основана Бехтеревым – заведующим кафедрой психиатрии Казанского университета в 1885–1893 гг.). Докторскую диссертацию Трошин защитил в Военно-медицинской академии в Петербурге, преподавал там в педагогическом институте, возглавлял собственную «Частную психиатрическую школу-лечебницу для отсталых и ненормальных детей» на Васильевском острове. Опыт работы в ней лег в основу его капитального двухтомного труда «Антропологические основы воспитания. Сравнительная психология нормальных и ненормальных детей»; детская психопатология и организация вспомогательных школ были «научным коньком» Трошина. С 1919 г. Трошин – профессор, затем заведующий кафедрой психиатрии, а с февраля 1922 г. – одновременно и декан медицинского факультета Казанского университета. Именно под руководством Трошина в Казани начала функционировать в полную силу психиатрическая клиника университета, о построении которой ходатайствовал еще Бехтерев в 1890 г,²

Третий в этом списке – Иринарх Аркадьевич Стратонов, сын чиновника, выпускник истфилфака Казанского университета 1906 г., затем профессор-историк этого университета, занимавшийся изучением различных аспектов российской истории XVIII в., историей русского летописания, в начале 1919 г. был избран деканом, а в августе 1920 г. – заместителем декана историко-филологического факультета. В начале 1919 г. Главное Управление Архивным делом назначило его на должность уполномоченного в деле охраны и разборки архивов Казанской губернии⁴.

Почему же имена трех казанских профессоров – 41-летнего Стратонова, 48-летних Овчинникова и Трошина, не занимавшихся непосредственно политической деятельностью, не участвовавших ни в каких заговорах и восстаниях (даже не «скомпрометировавших» себя поддержкой Комуча летом 1918 г. в отличие от многих профессоров Казанского университета, которые приветствовали приход Народной Армии), оказались в списках 1922 г. на высылку?

Каждый из этих авторитетных ученых, к мнению которых прислушивались в городе, людей умных и смелых, не способных к слепому послушанию вообще и в частности, при контактах с новой властью и ее подчас безграмотными чиновниками, людей неравнодушных, не боявшихся открыто высказывать свои суждения, разумеется, могли раздражать местные и центральные власти. За каждым из этих потенциальных пассажиров «философского» парохода насчитывалось немало конкретных поступков, которые могли служить поводом для зачисления в списки на высылку из страны. Назовем наиболее серьезные.

В начале 20-х годов по всей стране возникла масса взаимодействовавших между собой философских обществ, деятельность лидеров которых привлекала самое пристальное внимание властей и вызывала понятное их беспокойство: вроде бы отвлеченные философские думы и дискуссии в те тревожные годы неотвратимо приводили к размышлениям над вопросами политическими. В мае 1920 г. Общество социологии и философии образовалось при Казанском университете. Активным членом его инициативной группы был И.А.Стратонов⁵.

В 1919 г. уполномоченный по делам архивов Казанской губернии Стратонов, прихожанин одного из приходов Казани возглавил борьбу за сохранение церковных сокровищ Кафедрального собора в Казани, на которые претендовала местная ЧК. Сокровища удалось отстоять и передать в музей благодаря поддержке наркома А.В.Луначарского и художника И.Э.Грабаря, а также позиции председателя казанского губисполкома Н.Антипова⁶. Зато Стратонов нажил себе врагов в ЧК (позднее – это Татотдел ГПУ).

Что касается А.А.Овчинникова, избранного в феврале 1921 г. Советом университета ректором, то относительно его личности столкнулись мнения ученой корпорации университета и чиновных «просвещенцев»: Наркомат просвещения Татреспублики не мог приветствовать избрание ректором человека, «определенно антисоветского направления, ...совмещавшего ...преподавание статистики с исполнением обязанностей псаломщика в клинической церкви»⁷, официально уведомил Совет о своем несогласии и ходатайствовал перед Наркомпросом РСФСР о неутверждении Овчинникова в должности⁸. Но как раз в это время происходила передача дел вузов из ведения Отдела В.У.З. Наркомпроса в ведение Отдела В.У.З. Главного комитета профессионально-технического образования (Главпрофобра), и дело с жалобой Наркомпроса ТССР затянулось. И даже несмотря на инспирированные Наркомпросом ТССР общестуденческие (!) выборы ректора в декабре 1921 г. и последующее утверждение его Главпрофобром⁹ (избранный Н.Н.Парфснтьев отказался от ректорства), Овчинников оставался на своей должности еще и в августе 1922 г.

Профессор Г.Я.Трошин был хорошо известен местным властям своими смелыми антисоветскими высказываниями, в том числе на лекциях по психиатрии, на которых он мог, к примеру, заявить, что в Советской России душевным заболеваниям способствуют социальные условия¹⁰. 11 июня 1922 г. на похоронах профессора Казанского университета, известного офтальмолога А.Г.Агабабова Трошин сказал: «Мы клянемся оберегать твою могилу от посягательства граждан социалистической республики, чтобы они не сняли с тебя последний сюртук»¹¹.

Но в этом списке «грехов» были и события, объединившие всех троих профессоров и ставшие самым веским аргументом для их высылки, на которой настаивал в докладной записке В.Р.Менжинскому начальник Татотдела ГПУ И.Шварц¹².

...В январе 1922 г. забастовала московская профессура, доведенная до отчаянья тем положением, до которого была низведена прежняя высшая школа за несколько лет существования советской власти. Январскую забастовку газета «Правда» связала с «директивой» П.Н.Милюкова (он напечатал в парижских «Последних новостях» статью «Разгром высшей школы», где рекомендовал профессуре не ограничиваться пассивными протестами, а действовать).

Казанские профессора поддержали почин московских коллег: было решено не возобновлять занятий после каникул. На заседании Совета Казанского университета 24 января в докладе ректора Овчинникова было обрисовано бедственное положение университета и профессуры. Образованной на этом заседании комиссии Совета поручили «изыскать и указать конкретные меры к поддержанию дальнейшего существования университета». В комиссию вошли: ректор А.А.Овчинников, деканы и профессора – И.А.Стратонов, Г.Я.Трошин, К.В.Войт, А.Я.Богородский, Б.П.Кротов. В докладе комиссии, зачитанном ректором Совету на заседании 31 января, назывались мероприятия по сохранению научных кадров высшей школы – предлагалось, например, при острой необходимости сокращения штатов закрывать те вузы, что были созданы в 1918 г. (т.е. в основном советские); тем преподавателям, которые оставались за штатом, предоставить право выезда за границу и переезда внутри России с их библиотеками и инструментарием; ввести плату за слушание лекций, занятия в клиниках, кабинетах, лабораториях; предоставить университету лесные угодья, земли в аренду; обратиться за поддержкой в Американскую администрацию помощи¹³. Причем, не ограничиваясь только предложениями, некоторые члены комиссии пытались воплотить их в жизнь. Так, 17 февраля 1922 г. медицинский факультет университета во главе с профессором Трошиным принял решение отозвать своих профессоров из Казанского клинического института им. В.И.Ленина (сегодняшний Институт усовершенствования врачей) – речь шла о таких медицинских светилах, как В.С.Груздев, В.Л.Боголюбов, А.Ф.Фаворский, А.В.Вишневский, А.Г.Агабабов, В.Е.Адамюк, Т.И.Юдин и др. «Медицинский факультет, – говорилось в резолюции, – ...находится на краю гибели... преподаватели, не получая жалованья, едва влачат существование... Клинический институт... за два года... не имел ни одного слушателя, кроме собственных ординаторов, ...содержит громадный персонал, и непроизводительно тратит массу средств...». Выполняя решение факультета, многие профессора покинули Клинический институт, не убоявшись ни постановления Совнаркома Татреспублики от 21 февраля, потребовавшего от ректора университета призвать медфак к порядку, ни организованной 26 февраля в Актовом зале университета студенческой сходки, принявшей такую резолюцию: «...Считать (! – С.М.) Клинический институт им. Ленина учреждением высококультурного значения в смысле лечебном и научно-учебном...»¹⁴.

Именно персоны руководителей казанской забастовки – А.А.Овчинникова, И.А.Стратонова, Г.Я.Трощина – и привлекли внимание казанских «охотников» за кандидатами на высылку.

«Общественное мнение» готовили к карательным мерам против взбунтовавшейся профессуры заблаговременно: 7 марта и 20 июля в «Правде» появились «обличающие» казанскую профессуру статьи; в кампании обличения участвовала, конечно, и местная пресса. Например, в июле в 8-м номере ежемесячника областкома РКП(б) Татреспублики «Коммунистический путь» некий «Студент-медик» опубликовал статью «Последние «могикане», в которой с претензией на остроумие обливал грязью профессоров-медиков Казанского университета; в частности, горькая речь профессора Трошина на могиле Агабабова квалифицировалась как «контрреволюционное выступление или – крик, дикий крик ненормального, озлобленного до крайней степени, больного человека, место которому или в клинике, которой он сам заведует, или в другом месте». Но времена психиатрических репрессий тогда еще не пришли. Профессуру ожидало «другое место».

Первым арестовали Стратонова в ночь с 1 на 2 августа 1922 г. (до этого в апреле ненадолго арестовывался Трошин¹⁵, вероятно, из-за упоминавшегося конфликта, связанного с Клиническим институтом). На следующий день, 3 августа, ректор университета Овчинников обратился в ГПУ ТССР с просьбой о «скорейшем рассмотрении дела Стратонова и освобождении его из-под ареста» ввиду того, что «профессор Стратонов командирован факультетом в Москву для приобретения иностранной литературы и по другим университетским делам, выяснение которых срочно требуется до окончания летних каникул и наступления учебного года». Аргументация, конечно, до смешного наивна, но в ней был свой смысл: она демонстрировала, с одной стороны, насколько необходим Стратонов для решения насущных университетских проблем, а с другой – как бы квалифицировала факт ареста Стратонова как досадное недоразумение и исподволь предлагала такую же трактовку руководству ГПУ республики. Однако руководство его – в лице Начвсетатотдела ГПУ Шварца, – это прекрасно поняло и наложило грозную – с долей иронии – резолюцию-отповедь: «...рекомендуется Вам командировать кого-нибудь другого ввиду того, что обвинение предъявлено довольно серьезно и рассчитывать на скорое освобождение не приходится»¹⁶.

В ночь с 16 на 17 августа 1922 г. в Москве и Петрограде, а с; 17 на 18 августа – на Украине прошли аресты интеллигенции по заранее составленным и утвержденным на заседаниях комиссии Политбюро ЦК РКП(б) спискам. Тогда же, в ночь с 16 на 17 августа, в Казани Татполитотдел ГПУ арестовал Г.Я.Трошина. 17 августа правление Казанского университета попросило ГПУ Тат-республики принять делегацию для собеседования и отпустить Трошина и Стратонова на поруки членов правления. Особенно беспокоил ученых арест Трошина. И не только потому, что, как было заявлено на собрании коллегии врачей Психиатрической клиники университета 26 августа 1922 г., они испытывали «страх за будущее клиники в отсутствии такого ее руководителя, каким являлся профессор Г.Я.Трошин», не только из-за невозможности найти преемника для чтения оригинального курса психиатрии. Ученых беспокоило состояние здоровья Трошина. Авторитетная врачебная комиссия, осмотревшая Трошина 9 сентября в здании больницы пересыльной тюрьмы, нашла у него целый ряд серьезных кардиологических заболеваний и заявила, что «тюремный режим является крайне вредным для здоровья профессора Трошина, а дальние переезды грозят опасностью для жизни его»¹⁷. Ученые университета принимали все меры для спасения коллеги от тюрьмы и высылки.

Такие же усилия предпринимались и в отношении Стратонова (Овчинников арестован не был, но многократно допрашивался)¹⁸. В сентябре 1922 г. ректор и управделами правления Казанского университета составили «Сведения о прохождении службы профессора И.А.Стратонова» и отправили этот документ в Москву профессору А.М.Селищеву – давнему другу Стратонова, его коллеге по учебе и работе в университете и на казанских Высших женских курсах. Селищев – к тому времени уже профессор Московского университета и действительный член НИИ языковедения и истории литературы, вероятно, должен был ходатайствовать за высылаемого Стратонова. Такие хлопоты не всегда были напрасными. В Москве заседала Комиссия под председательством Ф.Э.Дзержинского, рассматривавшая ходатайства учреждений об отмене высылки. Так, на заседании от 31 августа было решено отменить высылку в отношении 9 питерцев и 19 москвичей¹⁹. Однако казанские ходатайства не имели таких последствий. Единственное, что удалось казанским ученым – это оттянуть насколько возможно высылку больного профессора Трошина: сначала учреждением специальной комиссии для освидетельствования состояния здоровья Трошина (во главе с ректором университета М.Н.Чебоксаровым), потом коллективной просьбой от 17 октября 19-ти профессоров университета (М.Н.Чебоксаров, декан медфака В.К.Меньшиков, А.Е.Арбузов и другие), поддержанной правлением университета – не увозить Трошина в Москву, оставить его на поруки до решения вопроса о ходатайстве Казанского университета за Трошина. Но 28 октября Всетатотдел ГПУ высказался категорически против. Вслед увезенному в начале ноября 1922 г. в Москву Трошину летели настойчивые просьбы ректора и правления Казанского университета в отдел вузов Главпрофобра – защитить Трошина, просить о его освобождении. В конце ноября ГПУ разрешило Трошину вернуться в Казань²⁰. Но ненадолго. Трошин был выслан последним из казанцев – уже в декабре 1922 года²¹. Вслед за ним в середине февраля 1923 г. уехала и его жена Мария Алексеевна Гордина – известный врач-психиатр, участвовавшая в свое время в организации Костромской психиатрической колонии и психиатрической клиники Казанского университета, автор многих научных трудов²². Именно она в эти тяжелые месяцы конца 1922 – начала 1923 г. заведовала психиатрической клиникой университета в отсутствии Трошина.

Такова история высылки только трех казанских ученых. На примере их высылки мы видим, что «механизм» отбора кандидатов в списки на изгнание был многоуровневым: судьбы интеллигенции, особенно не столичной, решались не только и не столько в центре, но и в значительной степени на местах. Отбор этот был во многом случаен, зависел и от взаимоотношений отдельных представителей интеллигенции с местными властями, от оценки последними степени «опасности» того или иного кандидата: зачастую именно с подачи местных властей центр включал людей в списки на высылку.

О судьбах казанцев в эмиграции известно очень немного. Овчинников долгое время жил и работал в Берлине. Предполагаем, что и Трошины осели в Германии: супруги много раз бывали там по научным делам и имели контакты с германскими коллегами. Стратонов, переехавший из Германии во Францию, жил в Париже, опубликовал там ряд трудов по истории Русской Православной Церкви. А в 1942 г. староста патриаршьих приходов в Париже профессор Стратонов, собиравший одежду и лекарства для пленных советских солдат, был арестован гестапо и погиб в концентрационном лагере.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Хоружий С. Философский пароход // Литературная газета. 1990. 9 мая; Лосский Б.К. К изгнанию людей мысли в 1922 г. // Ступени. 1992. № 1; Геллер М.С. «Первое предостережение» – удар хлыстом // Вопросы философии. 1990. № 9; Кандидаты на высылку (Документы) // История России. 1917–1940. Хрестоматия. Челябинск, 1994; и др.

2. ЦГА Республики Татарстан (далее – ЦГА РТ). Ф. 977. Оп. л. д. ст. Д. 32547; Оп. юрфак. Д. 1286; Оп. 619. Д. 20; Оп. Совет. Д. 12472, 12516, 13310. См. материалы биографии Овчинникова.

3. ЦГА РТ. – Ф.977. Оп. л. д. ст. Д. 32885; Оп. 619. Д. 27; Ф. Р–1337. Оп. 1. Д. 30, 42; Оп. 5. Д. 29а, 33. См. материалы биографии Трошина.

4. См.: Малышева С.Ю. Историк с «философского» парохода // Татарстан. Казань, 1992; № 7–8.

5. ЦГА РТ. Ф. Р–1337. Оп. 27. – Д. 13. Л. 22.

6. Султанбеков Б.Ф. Сталин и «татарский след». Казань, 1995. С. 138–139.

7. Корбут М.К. Казанский государственный университет им. В.И.Ульянова-Ленина за 125 лет. Казань, 1930. Т. 2. С. 313.

8. ЦГА РТ. Ф. 977. Оп. 619. Д. 20. Л. 45.

9. Корбут М.К. Указ. соч. С. 316; ЦГА РТ. Ф. Р–1337. Оп. 1. Д. 58. Л. 19об–20.

10. Корбут М.К. Указ. соч. С. 317.

11. Студент-медик. Последние «могикане» // Коммунистический путь. Казань, 1922. № 8(15). С. 19.

12. Литвин А.Л. Послесловие // Татарстан. Казань, 1992. № 7–8. С. 74.

13. ЦГА РТ. Ф. Р–1337. Оп. 1. Д. 58. Л. 1об, 5, 5об.

14. Казанский ГИДУВ им. В.И.Ленина. Казань, 1990. С. 18–21.

15. Литвин А.Л. Указ. соч. С. 74.

16. ЦГА РТ. Ф. Р–1337. Оп. 18–л. Д. 16. Л. 12.

17. ЦГА РТ. Ф. Р–1337. Оп.18–л. Д.16. Л.8, 10, 13, 13об, 17.

18. Литвин А.Л. Указ. соч. С. 74.

19. РЦХИДНИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2603. Л. 15–17.

20. ЦГА РТ. Ф. Р–1337. Оп. 18–л. Д. 16. Л. 11, 19, 25–26;

Оп.1. Д. 54. Л. 38об.

21. Литвин А.Л. Казань: время гражданской войны. Казань, 1991. С. 170.

22. ЦГА РТ. Ф. 977. Оп. медфак. Д. 2860. Л. 101; Оп. 5. Д. 30. Л. 66, 66об.

Источник: С.Ю.Малышева. Казанские профессора – пассажиры «философского» парохода
// Культурная миссия Российского Зарубежья. История и современность.
М.: Российский институт культурологии, 1999. С.53–60.