А.С.Сонин. Тяжелые годы академика Б. М. Кедрова

А. С. Сонин

ТЯЖЕЛЫЕ ГОДЫ АКАДЕМИКА Б. М. КЕДРОВА*

Кампания по борьбе с космополитизмом в литературе и искусстве, которая разворачивалась с 1946 г., очень скоро втянула в свою орбиту и науку. И одной из ее первых жертв стала философия.

Прелюдией к началу кампании послужила так называемая философская дискуссия (январь, июнь 1947 г.) [1]), когда в два захода обсуждалась книга Г.Ф. Александрова "История западноевропейской философии"[2]. Эта книга вышла в самом начале 1946 г.. и поначалу была высоко оценена философской общественностью. Конечно, здесь важную роль сыграла и личность самого автора – начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). Но изменение политической обстановки с началом холодной войны потребовало от властей ужесточения контроля над всеми сферами духовной жизни общества. Эта установка развивалась в кампаниях по повышению идейности художественной литературы и кино, по борьбе с "космополитизмом" в литературной критике, литературоведении и искусствоведении, по борьбе с "физическим идеализмом", по борьбе с низкопоклонством и антипатриотизмом в различных областях науки. Одним из звеньев этой цепи и явилась кампания по усилению классового и партийного подхода к философии, проводившаяся под видом обсуждения книги Александрова. Недаром основное установочное выступление руководителя обсуждения Жданова, просмотренное, кстати, самим Сталиным, состояло из двух равных частей. Первая часть была посвящена недостаткам книги Александрова, а вторая – положению на философском фронте вообще и задачам советских философов в новых условиях.

В ходе обсуждения книги Александрову было предъявлено множество обвинений. Так, Жданов фактически прямо обвинил Александрова в антипатриотизме, а ниже уже адресовал этот упрек всем философам: "Видимо, они (советские философы – А. С.) не замечают фактов беспринципности и безыдейности в философской работе, фактов пренебрежения современной тематикой, фактов раболепия, низкопоклонства перед буржуазной философией" [3, с. 269].

Этот мотив низкопоклонства еще больше усилен в редакционной статье "Наши задачи", открывшей систематические публикации журнала "Вопросы философии": "Вполне понятно, что тот, кто не руководствуется в своей работе ленинским принципом партийности философии, кто заражен низкопоклонством перед буржуазными философами и пытается излагать философские вопросы с позиций буржуазного объективизма, тот не способен вести борьбу против растленной идеологии империалистической реакции, тот легко попадает сам в плен к буржуазным философам. Аполитизм, раболепие перед иностранщиной, отказ от проведения ленинского принципа партийности философии или неумение проводить его на деле – таковы те коренные пороки, к которым прямой дорогой ведут ошибки наших философов, вскрытые на дискуссии 1947 г."[4, с. 9].

Редакционную статью писал, по всей видимости, главный редактор журнала Б.М.Кедров. Он же, выступая на философской дискуссии, весьма резко критиковал Александрова. Кедров в это время занимал должность заместителя директора Института философии АН СССР и являлся неформальным лидером института. И надо же было так случиться, что после философской дискуссии Александров был снят с поста начальника Управления пропаганды и агитации ЦК и назначен директором Института философии. В институте появился новый формальный лидер, причем лидер с большими амбициями. Нетрудно было предугадать, что между ним и Кедровым возникнет конфликт, который, в соответствии с нравами того времени, будет иметь политическую и идеологическую окраску.

И этот конфликт не заставил себя ждать.

В 1947 г. Кедров выпустил книгу "Энгельс и естествознание" [5]. В ней он сделал попытку осветить философские вопросы естествознания, рассмотренные в произведениях Энгельса и особенно в его "Диалектике природы".

Едва книга вышла в свет, как на нее стали поступать благожелательные отзывы. В их ряду неожиданным диссонансом прозвучала рецензия известного философа, члена-корреспондента АН СССР А.А.Максимова. Максимов считался ведущим в стране специалистом по философским вопросам естествознания. Это был яркий представитель ортодоксальной марксистской философии, вся деятельность которого состояла в поиске, выявлении и искоренении идеализма в работах ученых – естественников. Тут следует заметить, что Максимов работал в том же Институте философии, что и Кедров. Более того, они работали в одном секторе, занимающемся философскими вопросами естествознания и, несомненно, конкурировали за право считаться лидером этого направления. Это не могло не привести к непростым личным отношениям между ними.

Разгромная рецензия Максимова была опубликована 31 декабря 1947 г. в газете "Культура и жизнь" [6]. В ней Кедров прямо обвинялся в антипатриотизме. Так, разбирая воззрения Лавуазье на флогистон, Кедров ничего не говорил об отрицании флогистона Ломоносовым. Далее, Кедров утверждал, что физическая химия возникла лишь в конце 19 века, хотя, как писал в своей рецензии Максимов, "физическая химия преподавалась в это время в некоторых университетах нашей страны, а первый курс физической химии прочел Ломоносов еще в 18 веке". Кедров же, связывая рождение физической химии с именами Вант-Гоффа, Гиббса, Аррениуса, "игнорирует факт раннего возникновения физической химии в нашей стране и вклад, сделанный русскими учеными". "Серьезной ошибкой" счел Максимов и часто употребляемый Кедровым термин "мировая наука".

В заключение своей статьи Максимов писал: "Естественно возникает вопрос, почему книга проф. Б.Кедрова, содержащая коренные пороки, не подверглась критике со стороны коллектива сотрудников Института философии Академии наук СССР, хотя после выхода в свет этой книги прошел уже порядочный срок? Видимо, в коллективе работников Института философии не сделаны еще выводы из философской дискуссии" [6].

В то время, когда после философской дискуссии прошло всего полгода, это было весьма серьезное обвинение, и проигнорировать его было невозможно. И в Институте философии срочно организовали обсуждение книги Кедрова.

Обсуждение проходило три дня – 8, 12 и 16 января 1948 г. Председательствовал директор Александров. В своем вступительном слове он подчеркнул, что в современной обстановке "острой идейной борьбы между последовательным воинствующим материализмом, между марксистско-ленинской философией, с одной стороны, и всякого рода разновидностями современного идеализма в буржуазных странах, – с другой, труды Энгельса являются живым, действенным, разящим оружием, направленным против врагов материализма и подрыва современного естествознания. Вот почему так важно на примере книги профессора Кедрова поставить на обсуждение назревшие вопросы марксистско-ленинской философии естествознания" [7, л. 6].

Вслед за Александровым слово попросил Кедров. Его выступление было фактическим ответом на рецензию Максимова. Он повторил основные задачи, которые ставил при написании книги, уточнив при этом, что под "мировой наукой" он понимает зарубежную науку.

Особо Кедров остановился на роли Ломоносова, который никогда не понимал физическую химию в современном значении этого слова. "Товарищи пытаются то, что произошло на базе диалектического преобразования естествознания, перетащить в 18 век, видимо, для того, чтобы возвеличить Ломоносова. Я считаю, что никакого возвеличивания Ломоносова тут не будет, а будет только искажение исторической правды и смещение всех перспектив" – сказал Кедров [7, л. 17].

Выступление Кедрова прозвучало очень убедительно и во многом определило тон и направление дальнейшей дискуссии.

Кедрова поддержали большинство выступавших участников обсуждения. При этом важно, что книгу положительно оценили не только философы, но и такие известные физики как Д.И.Блохинцев, М.А.Марков, и Д.Д.Иваненко. Однако в некоторых выступлениях звучала резкая критика. Так, Максимов опять критиковал "вредный вывод о мировой науке". "Мировая наука на каждом данном историческом этапе, – сказал он, – представлена наиболее революционной страной и наиболее революционным классом, наиболее революционной интеллигенцией" [7, л. 28]. Естественно, что мировая наука сосредоточена в СССР. "Никакого другого понимания мировой науки нет, и мы не можем его допустить", – сказал в заключение Максимов.

По мнению Васецкого, книга Кедрова страдает существенным пороком, так как в ней "нет исторически правдивого, научно обоснованного показа места и роли выдающихся ученых нашей страны в развитии передовой науки о природе" [8, л. 112].

Эту же тему антипатриотизма стали развивать выступавшие последними Александров и Балезин. Такое единодушие должно было насторожить Кедрова.

Свое выступление Александров начал с перечисления "серьезных изъянов, принципиальных промахов и ошибок" книги. Затем Александров перешел к главному – к упомянутой Кедровым мировой науке. Однако трактовал он ее не так, как Кедров (зарубежная наука), и не так, как Максимов (советская наука), а как общемировую, единую для всех стран систему знаний. И здесь Александров встал на ортодоксальную классовую позицию. "Известно, – сказал он, – что нет вообще интернациональной общечеловеческой науки, развивающейся вне отдельных народов и классов. Известно также, что марксизм-ленинизм всегда воевал против ложной космополитической "теории", не учитывающей своеобразия развития творчества и исторических задач отдельных классов и народов. Нынешняя практика такова, и борьба в науке в этом отношении настолько остра, что в наши дни просто провозгласить лозунг об интернациональной общечеловеческой науке – это, по меньшей мере, легкомысленно, теоретически неправильно и политически вредно" [9, л. 25-26].

Новая идеологическая кампания для Александрова оказалась как нельзя кстати. После философской дискуссии он стремился реабилитировать себя в глазах партийного начальства. Дискуссия по книге Кедрова, как ему представлялось, давала такую возможность, благо в книге оказались "крамольные" с позиций новой идеологической установки места. Поэтому Александров начал активно раскручивать именно антипатриотические "ошибки" книги Кедрова.

В этом его поддержал и Балезин. Он обвинил Кедрова в недооценке Ломоносова и Менделеева и в явной переоценке роли Дальтона и Лавуазье в развитии химии. О последнем он сказал: "Товарищи, ведь пора понять, что Лавуазье, которому отрубили голову на гильотине как врагу народа (!), был в свое время поднят буржуазией на щит и много, что приписывается Лавуазье, и оценки, которые даются его трудам, требуют, по-моему, тщательного пересмотра" [9, л. 32]. По Балезину, коль скоро Лавуазье – враг народа, его вклад в науку необходимо тщательно пересмотреть, а точнее – аннулировать, точно так же, как у нас поступали с собственными "врагами народа".

В своем заключительном слове Кедров пытался спокойно разъяснить свою позицию и отвести возникшие обвинения в антипатриотизме. Он настаивал на том, что Дальтон, а не Ломоносов является отцом современной химии. Свою позицию Кедров обосновал тем, что атомизм Ломоносова не опирался на факты, которые в 18 веке просто не были известны. Дальтон же, открыв закон кратных соотношений, обосновал атомистику экспериментально.

Значительную часть заключительного слова Кедрова было посвящено ответу на выступление Александрова, так как он отчетливо понимал, от кого исходит реальная угроза. Здесь он был вынужден признать часть своих ошибок. "Если подойти к оценке моей книги с точки зрения разбора и сегодняшнего выступления тов. Александрова, – сказал он, – то те требования, которые ставит сейчас наша партия по линии борьбы с враждебной идеологией и реакцией, в моей книге по существу не отражены" [9, л. 51]. Отказался Кедров и от термина "мировая наука": "Этот неправильный термин нужно вычеркнуть и забыть" [9, л. 60].

Но в разворачивающейся кампании уже ничего невозможно было "вычеркнуть и забыть". Читая эту стенограмму, невозможно отделаться от мысли, что Кедров вначале не чувствует опасности. Он думает, что происходит академическое обсуждение книги, и не предполагает, что обсуждаются его взгляды. Книга уже никого не интересует – она всего лишь предлог, за который можно зацепиться. Поняв это, Кедров начинает нервничать. Это хорошо видно из его заключительного слова – блестящий оратор и полемист, он путается, повторяется, тушуется, пытается что-то невнятно объяснить, отказаться. Все это звучит неубедительно и несерьезно в накаленной аудитории

Результаты обсуждения книги Кедрова 8 января 1948 г. рассматривались на заседании дирекции Института философии [10]. Было решено поручить Крывелеву подготовить изложение итогов обсуждения для журнала "Большевик".

27 января 1948 г. дирекция вновь вернулась к этому вопросу. Было принято постановление, отмечающее "положительное значение проведенной дискуссии для расширения и укрепления совместной работы философов и естественников" [10, л. 43]. В то же время в постановлении говорилось: "Тов. Кедров не проявил необходимой самокритичности, оставив без должного внимания ряд ценных указаний, сделанных ему в ходе дискуссии, чем не способствовал развертыванию творческой критики. Тов. Кедров фактически обошел коренной упрек, сделанный ему в аполитичности, характерный для его книги" [10, л. 45)].

Дирекция сочла необходимым опубликовать материалы обсуждения в очередном томе журнала "Философские записки", издаваемом Институтом философии.

10 февраля 1948 г. на заседании дирекции обсуждалась подготовка материалов обсуждения к печати. Предисловие было поручено написать Новинскому.

24 февраля 1948 г. наконец все материалы готовы. Дирекция согласилась с предложением Кедрова опубликовать вместе с материалами обсуждения книги в Институте философии и стенограммы дискуссий по книге, прошедших в других институтах.

Тем не менее, все эти подготовленные материалы не вышли в свет. Возможно, в то время идеологические власти не сочли еще эту дискуссию актуальной, возможно, какие-то внутриинститутские причины помешали этому, тем не менее, Кедров получил небольшую передышку.

Обсуждение книги Кедрова не осталось незамеченным научной общественностью. В ведущих общественно-политических журналах "Вопросы философии" и "Большевик" были опубликованы подробные отчеты об обсуждении.

Статья Ю. Г. Гейвиш в журнале "Вопросы философии" [11] была выдержана в спокойном, объективном тоне. В ней кратко изложены точки зрения всех выступавших и приведены практически все замечания, высказанные в адрес книги.

Несколько позже появилась статья в журнале "Большевик" [12]. Но ее автором оказался не Крывелев, которому дирекция Института философии поручила подготовить соответствующую статью, а известный физик Иваненко, принимавший участие в обсуждении и оценивший книгу положительно. Но эта статья была написана совершенно в другом тоне. Иваненко главное внимание сосредоточил на освещении в книге вопроса о приоритете научных исследований и о приоритете русских ученых особенно.

Комментируя точку зрения Кедрова на приоритет, Иваненко высказался так: "Вопросы приоритета всегда играли важную роль в науке. Борьба вокруг приоритета в области тех или иных открытий всегда являлась отражением борьбы общественных сил. В самом деле, разве непрекращающаяся полемика немецких шовинистов с конца 19 века вплоть до наших дней в лице Зоммерфельда, Гейзенберга и Вальдена присоединить Лотера Мейера к Менделееву в качестве как будто бы равноправного, конгениального соавтора открытия периодической системы, и другие выступления подобного рода, не означают злостного стремления продвинуть своих немецких собратьев на первые места в угоду бредовой идее об избранной "высшей" расе?" [12, с. 69]. И далее, развивая эту идею, Иваненко негодует о якобы попранном приоритете советских ученых, не забывая и себя.

Здесь необходимо небольшое пояснение. Крупный физик Иваненко на протяжении всей своей научной жизни болезненно воспринимал вопросы приоритета. По-видимому, причина этого чисто субъективная: многие отечественные физики подвергали сомнению его приоритет в протонно-нейтронной модели атомного ядра. Поэтому Иваненко пользовался любой возможностью напомнить о своем приоритете, естественно, на фоне подчеркнутой заботы о приоритете русских физиков вообще.

Но Кедров тоже не молчал. В первом номере журнала "Вопросы философии" за 1948 г. он поместил большую статью "Критические заметки на философские темы" [13]. Эта статья была написана после обсуждения книги и являлась массированным ответным ударом на рецензию Максимова и его выступление на обсуждении. Она стала и ответом на обвинения в антипатриотизме со стороны Александрова.

Формально статья Кедрова была посвящена перегибам в освещении вопросов истории философии и естествознания. Однако главное внимание в ней было сосредоточено на все тех же вопросах приоритета отечественного естествознания. И главным отрицательным примером необъективного подхода к этой проблеме явился Максимов.

Оказывается, еще в 1928 г. Максимов в статье, опубликованной в журнале "Под знаменем марксизма" признавал, что "наша наука о природе слабее заграничной", и призывал учиться у иностранных ученых. В 1934 г. в том же журнале Максимов публикует статью, где автором периодической системы объявлен не Менделеев, а Мейер. Далее, в вышедшей в 1946 г. лекции Максимова "О произведении Ф.Энгельса "Диалектика природы" и в примечаниях к новому изданию 1948 г. этой книги, вышедшем под редакцией Максимова, нигде не упоминаются русские ученые.

Благодатную и политически выгодную тему борьбы с космополитизмом начал разрабатывать и Александров. В третьем номере журнала "Вопросы философии" он опубликовал большую статью "Космополитизм – идеология империалистической буржуазии" [14]. Эта статья претендовала на роль руководящего документа кампании.

Большая часть статьи Александрова посвящена Кедрову. Оказывается, еще выступая на философской дискуссии "Б.М.Кедров развил взгляды космополитического характера, давшие в руки безродных космополитов в литературе и искусстве своего рода идеологическое обоснование их антипатриотических буржуазных взглядов" [14, с.186]. Далее Александров опять повторяет обвинения, выдвинутые им в своем выступлении на обсуждении книги Кедрова. Тут и "мировая наука", тут и "вопросы приоритета не имеют значения", тут и "национальность ученого является посторонним науке соображением". Все эти моменты, казалось бы, обсуждены на дискуссии, на некоторые из них получены вразумительные ответы, от некоторых Кедров публично отказался. Что же здесь обсуждать еще? Оказывается, вот что – Александрову надо было, и об этом он заявил в самом начале своей статьи, представить Кедрова как идейного вдохновителя, главу и руководителя целой группы космополитов в философии, а если удастся, то и во всей культуре!

Эта статья Александрова наделала много шума. Дело в том, что курс на идейность и патриотизм, провозглашенный новой редакцией, показался одному из новых ее членов, академику М.Б.Митину, недостаточно идейным и недостаточно патриотичным. По этому поводу он написал письмо на имя секретаря ЦК ВКП(б) Г.М.Маленкова. Одним из упреков Митина в адрес новой редакции было "умаление" ошибок Александрова и Кедрова.

ЦК потребовал нового главного редактора Чеснокова к ответу. 5 июля 1949 г. он пишет пространное письмо на имя секретаря ЦК ВКП(б) М.А.Суслова, где доказывает, что "эти обвинения не имеют под собой никаких оснований и являются клеветническими" [15, л. 8]. Обвинения как в адрес Кедрова, так и Александрова, Чесноков считает сведением личных счетов. "Общеизвестно, – пишет он, – что академики Митин и Александров ненавидят и боятся друг друга, готовы использовать всякую возможность для того, чтобы компрометировать друг друга и создать неблагоприятное впечатление друг о друге во мнении Центрального Комитета и в то же время не решаются открыто и четко выступить на собраниях или в печати с критикой взаимных ошибок" [15, л. 9-10]. В связи с этим, Чесноков признает, что журналу не следовало помещать статью Александрова против космополитизма, "учитывая то обстоятельство, что его книга, раскритикованная на философской дискуссии, по существу проникнута раболепием перед буржуазной философией" [15, л. 16].

ЦК с такой оценкой согласился. В записке на имя Суслова сотрудники Управления пропаганды и агитации Д.Т.Шепилов и А.Ф.Ильичев признают, что "редколлегия журнала "Вопросы философии" допустила несомненную ошибку, опубликовав в №3 журнала статью Г. Александрова "Космополитизм – идеология империалистической буржуазии"" [16, л.29].

Между тем события бурно развивались в неблагоприятном для Кедрова направлении. Александров решил развить инициативу, показав ЦК, что он активно разоблачает космополитов у себя в институте, а заодно и окончательно избавиться от конкурента Кедрова.

Последнему способствовало резкое недовольство партийного руководства деятельностью Кедрова на посту главного редактора журнала "Вопросы философии". Причина этого недовольства – во втором номере журнала за 1947 г. были опубликованы сразу четыре статьи, вызвавшие гнев начальства: Крывелева – "К характеристике немецкой военной идеологии", Каменского – "К вопросу о традиции в русской материалистической философии 18-19 веков", Маркова – "О природе физического знания" и Шмальгаузена – "Представление о целом в современной биологии".

Первые две статьи были классифицированы как космополитические, статью Маркова, посвященную методологическим проблемам физики микромира, обвинили в идеализме и агностицизме. Ну, а статью принципиального противника Лысенко академика Шмальгаузена, опубликованную накануне сессии ВАСХНИЛ, сочли политически вредной и противоречащей линии партии. Поскольку за содержание номера отвечает главный редактор, то все претензии были адресованы Кедрову.

8 сентября 1948 г. состоялось общее собрание сотрудников Института философии [17]. Выступавшие критиковали Кедрова за развал сектора философии естествознания и за поддержку статей Шмальгаузена и Маркова. Естественным следствием критики редколлегии и его главного редактора явилось специальное заседание дирекции и парткома Института философии совместно с редакцией журнала по обсуждению деятельности последней [18]. Это заседание состоялось 17 ноября 1948 г.

Кедров отчитывался за год работы. За это время удалось выпустить четыре номера журнала. Он сразу же самокритично признал, что первые номера (за исключением, естественно, №1 за 1947 г., целиком посвященного философской дискуссии), были слабыми. Зато последний, №4 (2) за 1948 г. был сделан вполне "на уровне".

Выступившие вслед за Кедровым члены дирекции, парткома и редколлегии, как могли, критиковали работу журнала и самого Кедрова. Кроме известных нам уже "стандартных" обвинений, главного редактора обвинили в отсутствии четкой политической линии журнала, в излишнем единоначалии, в игнорировании таких важных разделов философии, как диамат, логика и эстетика.

Некоторые выступавшие сетовали на натянутые отношения между Кедровым и Александровым, что, по их мнению, тоже мешает работе журнала. На это Кедров ответил: "Пока я редактор журнала, эти натянутые отношения будут. Если вы хотите их разрядить, то надо меня освободить от обязанностей главного редактора журнала и это единственный радикальный вывод" [18, л. 73]. Из этой фразы можно понять, что Александров пытался вмешиваться в работу журнала, диктовать редакционную политику. Можно предположить, что, став директором Института философии, он захотел сам возглавить журнал, и его постоянная критика Кедрова как главного редактора – способ достижения этой цели.

Резким было выступление секретаря парткома института Ф.В.Константинова. Он обрушился на статью Кедрова о философских тетрадях Ленина [19]. По его мнению, эта статья построена так, что невозможно понять, где текст Ленина, а где – текст Гегеля. "Как можно спутать, где Ленин и где Гегель? – возмущался он, – Большевик не может и не должен путать. Если он путается, значит, он не большевик, а с такими людьми надо драться, "морду" бить таким людям… Ленин для нас святыня – есть и будет! Каждое слово, сказанное Лениным, должно быть взвешено и проникнуто этим же большевистским священным трепетом" [18, л. 87-88].

Чем закончилось заседание – неизвестно. Резолюцию, по предложению Кедрова, решили написать и обсудить на заседании самой редколлегии. Поэтому в стенограмме этого заседания ее нет. В целом же можно констатировать, что это была самая спокойная критика Кедрова в рамках разворачивающейся кампании. Но это спокойствие было лишь затишьем перед бурей.

После выхода №2 (4) журнала (номер подписан к печати 27 октября 1948 г.) Кедров был снят с поста главного редактора. Поскольку эта должность входила в номенклатуру Политбюро ЦК ВКП(б), то вопрос о нем в предварительном порядке рассматривался 28 февраля 1949 г. на Секретариате ЦК [20]. На заседании фигурировала подробная записка Шепилова на имя Маленкова [21]. Она начиналась весьма определенно: "Ознакомление с работой редакции журнала "Вопросы философии" и выпущенными за последние два года философскими работами проф. Б.Кедрова, проведенное Отделом пропаганды и агитации ЦК, показало, что т. Кедров не может оставаться на посту главного редактора журнала "Вопросы философии". Ему было оказано большое доверие ЦК, несмотря на то, что он во время философской дискуссии поддерживал (?) Александрова и имеет космополитические ошибки в книге "Энгельс и естествознание"… Серьезные принципиальные ошибки и недостатки т. Кедрова как философского работника послужили основной причиной той эклектической позиции, которую занял в важнейших вопросах философский журнал" [21, л. 115].

Далее в записке Шепилова подробно излагаются ошибки редколлегии журнала:

"Неправильная антимарксистская позиция в вопросах биологической науки" [21, л. 117]. Редколлегии инкриминируется статья Шмальгаузена и "известного своим враждебным отношением к мичуринскому учению" проф. В. Л. Рыжкова "Проблемы вирусного белка", в которой автор замалчивает достижения мичуринской биологической науки в вопросе о природе вирусов [21, л. 117].

"Эклектическая позиция журнала в вопросах физики" [21, л. 118]. Здесь редколлегия обвиняется не только в публикации статьи Маркова, в которой тот "дает кантианскую трактовку квантовой теории, пытается при анализе новейших научных открытий в области физики протащить махистское толкование философских вопросов", но и в обсуждении этой статьи, "предоставив в дальнейшем свои страницы для выступления защитников Маркова"[21, л. 118].

"Пропаганда антипатриотических космополитических воззрений" [21, л. 118]. Здесь, кроме статьи Каменского, ошибочными признаются статьи Степаняна "О некоторых закономерностях перехода от социализма к коммунизму" и "Неодолимое движение к коммунизму", построенных "не на анализе современного материала и фактах борьбы партии, а на абстрактных рассуждениях" [21, л. 119].

"Принципиальные ошибки, допущенные редакцией журнала "Вопросы философии", – говорится далее в записке, – носят отнюдь не случайный характер. Они связаны, как уже было сказано выше, с грубо ошибочными, неправильными и эклектическими позициями по ряду вопросов философской теории главного редактора журнала т. Кедрова" [21, л. 118]. И далее Кедрову припоминаются все его прегрешения.

"Вышеотмеченные грубые антимарксистские ошибки и отклонения от правильных, партийных позиций в важнейших вопросах марксистско-ленинской идеологии, – говорится в заключение записки, – характеризуют т. Кедрова как плохого, невыдержанного, непоследовательного марксиста-ленинца, как эклектика" [21, л. 123].

Секретариат ЦК, рассмотрев дело Кедрова, постановил: "Освободить т. Кедрова Б.М. от обязанностей главного редактора журнала "Вопросы философии", как не справившегося с этой работой" [20, л. 9].

Политбюро ЦК рассмотрело вопрос о Кедрове 3 марта 1949 г. и вынесло такое же решение [22].

Основной удар по Кедрову был нанесен в начале 1949 г. 23 и 28 февраля в Институте философии состоялось специальное заседание Ученого совета, посвященное обсуждению "ошибочных взглядов т. Кедрова в вопросах философии и естествознания" [23].

С большим докладом на эту тему выступил Александров [24]. В его вводной части подробно описывалась подрывная работа империалистических сил против советского государства. Одним из направлений этой подрывной деятельности, по его мнению, является насаждение антипатриотического, космополитического мировоззрения.

Заклеймив всех космополитов, Александров перешел к "космополиту" Кедрову. "Система ошибочных, несовместимых с марксистским мировоззрением взглядов Кедрова, – начал Александров, – состоит из: а) "обоснования" космополитической буржуазной идеологии; б) ошибочных позиций в вопросах биологии и истории науки, позиций, сдавших материализм на расправу идеализму; в) в логистике, схоластическом содержании работ, которые направлены, по сути дела, против материалистической диалектики" [24, л. 54].

По пункту а): "Тов. Кедров развивал взгляды космополитического характера, давшие в руки безродных космополитов в литературе и искусстве своего рода "идеологическое" обоснование их враждебной деятельности, антипатриотических реакционных буржуазных взглядов. По Кедрову "международный" анализ совпадает с классовым подходом, учет же национальных особенностей – с буржуазным" [24, л. 54-55]. Отсюда проистекает его космополитическая концепция истории науки. "Он пытается убедить читателей, будто о науке можно говорить только в международном плане, будто марксизм стоит за "мировую науку", за "интернационализм" в науке, а вопросы приоритета не имеют значения" [24, л. 57]. Александров назвал мысль о мировой науке "галиматьей, заимствованной из арсенала буржуазной социологии" [24, л. 61].

Говоря далее об ошибках Кедрова в освещении истории отечественной науки, Александров демонстрирует и вовсе удивительные приемы. Он приводит цитату из книги Кедрова "О путях развития естествознания" [25]: "Еще Роберт Майер предъявил науке своего времени требование доказать, что свет, падающий на живое растение, получает действительно иное назначение, чем тот, что падает на мертвые тела. Но доказать этого никто до Тимирязева не сумел. Решение вопроса было дано впервые только Тимирязевым" [25, стр. 53]. И поясняет: "Спрашивается, для чего потребовалось т. Кедрову при изложении учения Тимирязева, его величайших достижений в истории науки, предпослать ссылку на Роберта Майера? Для читателя, может быть независимо от личных, субъективных намерений автора, только один вывод: для доказательства того ложного взгляда, принижающего великого русского естествоиспытателя – материалиста, будто Тимирязев осуществлял свою научную деятельность по заданию Майера" [24, л. 68].

По пункту б), сдавшему "материализм на расправу идеализму", Александров предъявляет Кедрову обвинение в поддержке вейсманисто-морганистов в биологии. И здесь Александров демонстрирует удивительные приемы. Кедров пишет, что современная биология демонстрирует факты прямого воздействия окружающей среды на живые организмы. Александров цепляется за слова "современная биология". "О какой "современной биологии" здесь идет речь? – удивленно вопрошает он. – Кому теперь неясно, и развитие биологической науки в нашей стране особенно убедительно показало это, что нет единой "современной биологии". Есть современная, передовая мичуринская биология, и есть нынешняя реакционная буржуазная идеалистическая вейсманистская биология, ведущая борьбу против материалистической мичуринской биологии" [24, л. 76].

В заключение Александров сообщил, что, несмотря на неоднократную критику Кедрова, "эта критика билась о глухую стену. Потребовалось по сути дела заменить т. Кедрова на посту заведующего сектором философии естествознания, т. Кедров был заменен на посту редактора журнала "Вопросы философии", потребовалось заменить т. Кедрова на посту заместителя директора Института философии" [24, л. 91].

Не отстал от Александрова и Митин. Он выступил вслед за ним с не менее обширной обличительной речью. Создается впечатление, что между Александровым и Митиным началось своеобразное соревнование – кто беспощаднее и хлеще отделает Кедрова.

Митин, так же, как и Александров, представил ошибки Кедрова как целую продуманную систему: "Тщательный анализ всех этих книг и статей (Кедрова – А. С.) заставляет сделать вывод, что мы здесь имеем не отдельные случайные ошибки, я бы сказал, что мы здесь имеем дело с довольно полно представленной системой ошибочно представленных взглядов, способных лишь засорить головы наших кадров системой ошибочных взглядов, мешающих дальнейшему философскому обобщению новейших открытий в области естествознания, таких взглядов, которые подлежат самой резкой и серьезной критике" [23, л. 82].

Член редколлегии журнала "Вопросы философии" Степанян свое выступление посвятил причинам космополитизма Кедрова. По его мнению, ошибки Кедрова "объясняются отсутствием должного политического большевистского подхода к каждой выполняемой им работе" [23, л. 108]. И пояснил, что значит политический подход: "Политический подход требует того, чтобы во всякой работе руководствоваться интересами миллионов,… интересами нашей партии, интересами нашего народа, интересами коммунизма" [23, л. 108]. У Кедрова же, по мнению Степаняна, преобладает "личная субъективная групповая борьба,…интеллигентский индивидуализм" [23, л. 108].

Строго теоретически пытался рассмотреть космополитические ошибки Кедрова Ойзерман. Он хотел "выяснить, в какой мере, насколько эти космополитические воззрения коренятся во всей системе взглядов т. Кедрова, в его извращенном буржуазном понимании национального вопроса, в его гносеологии, т.е. в определении в данном случае внутренней логики развития научной мысли и в ряде других вопросов" [23, л. 128]. Однако, в результате, ничего нового Ойзерман выявить не смог, кроме набившей оскомину констатации: "Работы т. Кедрова дают нам настоящий и пахучий букет и преклонения перед буржуазной наукой, и примиренчества, и космополитизма" [23, л. 134].

28 января на втором заседании Ученого совета выступил Кедров. Он избрал единственно верную в данной ситуации тактику защиты – полное и чистосердечное признание. "Товарищи, – начал он свою речь, – прежде всего я должен со всей решительностью признать критику моих ошибочных взглядов правильной. В моих работах действительно имеются серьезные теоретические и политические ошибки, причем не случайные обмолвки и описки, а ошибки, связанные между собой, идущие по линии космополитизма, по линии нарушения ленинского принципа партийности философии, по линии буржуазного объективизма и катедер-социализма. Товарищи, остро, беспощадно критиковавшие меня за эту в корне неправильную антипартийную линию, и прежде всего докладчик т. Александров, были безусловно правы. Они были правы и в том, что до сих пор я не прислушивался к голосу партийной критики, упорно настаивал на своих ошибках, добавляя к ним новые, превращая их в ложную, немарксистскую концепцию. В обстановке острой идеологической борьбы, острота которой нарастает с каждым днем, моя неверная позиция неизбежно должна была превратиться в рупор для отсталых слоев в нашем обществе, сопротивляющихся идеологическому наступлению нашей партии. Более того, мои ошибочные немарксистские положения в силу самой обстановки идейной борьбы могли использоваться и использовались во вред партии, во вред делу борьбы за советский патриотизм, борьбы партии против растленной буржуазной идеологии космополитизма, против позорного пережитка низкопоклонства перед иностранщиной… С чувством глубочайшей вины перед партией я признаюсь в этом, осуждаю свои ошибочные взгляды, отказываюсь от них. Я хорошо понимаю, что делаю это с большим опозданием, только после того, как осознал и увидел, что дальнейшее настаивание на своих ошибочных положениях поставит меня вне рядов партии, вне рядов честных советских людей, отбросит меня в лагерь отщепенцев и предателей" [23, л. 162-163].

Эти раскаяния звучат слишком патетически для того, чтобы быть искренними. Такой умный и опытный человек как Кедров отлично понимал, что в предъявленных ему обвинениях нет ничего криминального. Однако, он хорошо понимал, что выбран жертвой, и знал, какие последствия ждут его, начни он что-то доказывать и оправдываться. Многочисленные примеры были рядом и среди философов, и среди литераторов, критиков, искусствоведов, и среди биологов, физиков, астрономов. Поэтому он каялся, бил себя в грудь и снова каялся!

"Прежде всего мне хотелось бы ответить на вопрос, где же причины этого печального для меня факта, – продолжал Кедров. – Они коренятся в глубоко засевших в моем сознании пережитках прошлого, пережитках буржуазного мировоззрения, тех самых пережитках, против которых партия ведет сейчас острую борьбу. Если бы я был во всеоружии боевой большевистской партийности, я бы сам вовремя обнаружил в себе источники ошибочных взглядов и с корнем вырвал бы их, пресек их путем самокритики" [23, л. 163].

Кедров признал почти все предъявленные ему обвинения. Лишь с одним обвинением он не согласился: "Вейсманистом никогда не был и никогда не разделял ни одного воззрения моргано – менделевской генетики. Напротив, все время и в особенности в последние годы я открыто высказывался, и устно, и письменно, в пользу мичуринского учения. Скрывать мне и замазывать здесь нечего, и взглядов своих я не менял" [23, л. 177].

Ученый совет принял развернутую резолюцию, во вступительной части которой говорилось много грозных слов в адрес "безродных космополитов". В основной части резолюции перечисляются все известные нам прегрешения Кедрова. "Все это, – говорится в заключении, – свидетельствует о том, что ошибки т. Кедрова превратились в порочную систему взглядов, враждебных марксизму-ленинизму, и являющихся проявление катедер-социализма. Учитывая это, Ученый совет Института философии АН СССР считает несовместимой позицию т. Б.М.Кедрова с пребыванием его в качестве члена Ученого совета и ставит перед Президиумом АН СССР вопрос о выведении т. Кедрова из состава Совета" [23, л. 241].

Изгнание из Ученого совета – это максимальная мера наказания, имевшаяся в его распоряжении. Все другие меры, кроме партийных, к Кедрову уже были применены (см. выше).

16 марта 1949 г. состоялось партийное собрание Института философии. О нем мы узнаем из партинформации, представленной общему собранию сотрудников института [26].

Собрание обсудило персональное дело Кедрова, и приняло следующее решение: "За систематическую проповедь враждебных марксизму-ленинизму космополитических и буржуазно-объективистских взглядов, наносящих большой вред работе партии по коммунистическому патриотическому воспитанию советской интеллигенции, партийное собрание объявило тов. Кедрову строгий выговор с занесением в личное дело. Собрание предупредило тов. Кедрова, что дальнейшая его работа на теоретическом фронте в интересах партии настоятельно требует всесторонней и беспощадной критики своих ошибок, решительной ликвидации характерного для него аполитизма и игнорирования принципа большевистской партийности. Тов. Кедрову предложено включиться в активную борьбу против всех проявлений безродного космополитизма и буржуазной идеологии" [26, л. 138].

Заключительным аккордом кампании по борьбе с космополитизмом в Институте философии явилось общее собрание сотрудников и аспирантов [27]. Оно состоялось 18 марта 1949 г., через два дня после партийного собрания.

С обширным докладом о борьбе с космополитизмом в философии, как всегда, выступил Александров. О содержании этого доклада мы можем судить только по стенограмме заключительной его части, так как первые 40-45 минут доклад по каким-то причинам не стенографировался. В докладе в очередной раз "разоблачались" космополитические взгляды Кедрова и других сотрудников института.

Сразу после собрания, уже 22 марта 1949 г. Кедров публикует в газете "Культура и жизнь" покаянное письмо [28]. Формально оно являлось ответом на редакционную статью [29], но по сути это был ритуальный акт, свидетельствующий о том, что объект критики полностью "разоружился" и не потерял еще доверие властей. Только при этих двух условиях разрешалось публиковать покаянные письма. Такие письма были опубликованы космополитами А.Р.Жебраком, А.А.Зворыкиным, С.Э.Хайкиным.

В своем письме Кедров сумел соблюсти все правила такого ритуала. Он писал: "Я считаю своим партийным долгом заявить, что полностью согласен с критикой и решительно осуждаю допущенную мной проповедь враждебных космополитических взглядов. Опасность таких взглядов стала особенно очевидной сейчас, когда по всему идеологическому фронту наша партия и весь советский народ ведут решительную борьбу против буржуазного космополитизма как идеологического оружия американского империализма; в этих условиях малейшая проповедь космополитических взглядов есть прямая измена делу коммунизма, есть прямой отход от основных принципов марксизма-ленинизма. Любая ошибка космополитического характера является не только теоретической, но и политической, поскольку она наносит прямой ущерб делу воспитания советского патриотизма у наших людей. Такой именно характер носят сделанные мною ошибки, и прежде всего выдвинутый мною антимарксистский тезис о том, что вопросы приоритета не являются существенными для истории науки" [28].

Далее в письме Кедров перечисляет свои ошибки на посту главного редактора журнала "Вопросы философии" и "забвение" итогов сессии ВАСХНИЛ в своей брошюре [25].

В заключение Кедров писал: "Корень моих ошибок в том, что я нарушил ленинский принцип партийной философии и уклонился в сторону буржуазного объективизма и аполитизма. Категорически и бесповоротно осуждаю допущенные мною ошибки, я заверяю, что буду решительно бороться против враждебной нашему мировоззрению идеологии буржуазного космополитизма и отдам все силы и знания на то, чтобы помочь большевистской партии и советскому народу разоблачить и разгромить эту гнусную антисоветскую идеологию и ее защитников. Докажу это делом, всей своей работой" [28].

Всеобщая демонстрация раскаяния не избавила Кедрова от больших неприятностей. Как мы уже знаем, он был уволен из Института философии. Ему удалось устроиться научным редактором в Главную редакцию Большой Советской энциклопедии. После смерти Сталина, когда кампания по борьбе с космополитизмом сама собой прекратилась, с Кедрова сняли партийный выговор. Теперь его карьере мешала лишь тень арестованного отца. Но в 1956 г. отца реабилитировали, и Кедрову уже ничего не препятствовало. В 1960 г. он был избран членом-корреспондентом АН СССР, а в 1966 г. – академиком. С 1962 г. до конца своих дней он работал в Институте истории естествознания и техники, причем до 1974 г. был его директором.

Литература

1. Есаков В.Д. К истории философской дискуссии 1957 года // Вопросы философии, 1993. №3. Стр. 83-106.

2. Александров Г.Ф. История западноевропейской философии. 1946, АН СССР.

3. Жданов А.А. Выступление на обсуждении книги Г.Ф.Александрова "История западноевропейской философии" // Вопросы философии. 1947. №1. Стр. 256-272.

4. Наши задачи // Вопросы философии. 1947. №2. Стр. 3-27.

5. Кедров Б.М. Энгельс и естествознание. М.: Госполитиздат. 1947.

6. Максимов А.А. О книге проф. Б. М. Кедрова "Энгельс и естествознание" // Культура и жизнь. 1947. 31 декабря.

7. Архив РАН. Ф. 1922. Оп. 1. Ед. хр. 286. Л. 1-138

8. Архив РАН. Ф. 1922. Оп. 1. Ед. хр. 287. Л. 67-163

9. Архив РАН. Ф. 1922. Оп. 1. Ед. хр. 288. Л. 1-120

10. Архив РАН. Ф. 1922. Оп. 1. Ед. хр. 269. Л. 43-46

11. Гейвиш Ю.Г. Обсуждение книги Б.М.Кедрова "Энгельс и естествознание" // Вопросы философии. 1948. №2. Стр. 379-381.

12. Иваненко Д.Д. К итогам дискуссии по книге Б. М. Кедрова "Энгельс и естествознание" // Большевик. 1948. №8. Стр. 66-71.

13. Кедров Б.М. Критические заметки на философские темы // Вопросы философии. 1948. №1. Стр. 53-71.

14. Александров Г.Ф. Космополитизм – идеология империалистической буржуазии // Вопросы философии. 1948. №3. Стр. 174-192.

15. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132. Ед. хр. 161. Л. 8-20.

16. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132. Ед. хр. 161. Л. 26-36.

17. Архив РАН. Ф. 1922. Оп. 1. Ед. хр. 273. Л. 1-6.

18. Архив РАН. Ф. 1922. Оп. 1. Ед. хр. 272. Л. 1-149.

19. Кедров Б.М. О ленинских тетрадях по философии // Вопросы философии. 1947. №2. Стр. 55-83.

18. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 116. Ед. хр. 418. Л. 9.

19. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 118. Ед. хр. 317. Л. 115-124.

20. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 118. Ед. хр. 317. Л. 114.

21. Архив РАН. Ф. 1922. Оп. 1. Ед. хр. 342. Л. 28-245.

22. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132. Ед. хр. 180. Л. 48-92.

23. Кедров Б.М. О путях развития естествознания. М.: Изд. АПН. 1948.

24. Архив РАН. Ф. 1922. Оп. 1. Ед. хр. 331. Л. 132-150.

25. Архив РАН. Ф. 1922. Оп. 1. Ед. хр. 331. Л. 1-131.

26. Письмо Кедрова // Культура и жизнь. 1949. 22 марта.

27. Разоблачить проповедников космополитизма в философии // Культура и жизнь. 1949. 10 марта.

Источник: статья предоставлена автором.

* Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (грант 98-03-04009).