13 ДНЕЙ В ПОДВАЛАХ ЛУБЯНКИ

Борис Сопельняк

ВПЕРВЫЕ ПУБЛИКУЮТСЯ ДОКУМЕНТЫ О ДЕЛЕ К.ЦИОЛКОВСКОГО
ОБНАРУЖЕННЫЕ В АРХИВАХ ФЕДЕРАЛЬНОЙ СЛУЖБЫ КОНТРРАЗВЕДКИ.

«Земля мала, земля тесна, земля засорена – вперед к другим планетам! Жизнь вечна, смерти нет, есть лишь мыслящий атом, который всегда был и всегда будет! Мозг и душа бессмертны! Высочайшая радость в жизни есть радость любви! Причина всех бед – скудость мира и наших идей. Если бы были отысканы гении, то самые ужасные несчастья и горести, которые кажутся сейчас неизбежными, были бы устранены! Нет ничего выше сильной и разумной воли! Каждое существо должно жить и думать так, как будто оно всего может добиться рано или поздно! Космос переполнен жизнью, даже высшею, чем человеческая!» К.Циолковский

Слухов об этой истории немало, да и сам Константин Эдуардович упоминал о своем пребывании в Чрезвычайке, но очень кратко и, я бы сказал, туманно. И вот, семьдесят пять лет спустя, дело № 1096 по обвинению Циолковского Константина Эдуардовича в моих руках. Никто, я подчеркиваю – никто, кроме одного сотрудника ФСК, никогда его не видел. Поражает прекрасная бумага, на которой велись протоколы. Почерк красивый, каллиграфический! И чернила были замечательные – сколько лет прошло, а письмо сохранилось блестяще. Чтобы передать дух того времени, я в основном сохраняю орфографию и стиль письма протоколов, показаний, донесений и других документов, имеющихся в папке.

Начато дело Циолковского 20 ноября 1919 года и открывается весьма странным и, я бы сказал, загадочным документом: «Точные пополнения к докладу сотрудников Особого отдела 12-й армии т. Кошелева и т. Кучеренко». Надо отметить, что Кошелев и Кучеренко не просто сотрудники Особого отдела, они – разведчики, засланные в стан врага. Им удалось так глубоко внедриться в деникинские ряды, что они стали сотрудниками разведки белых. Рассказав о том, что они видели и с кем общались, Кучеренко далее пишет:

«В г. Киеве мне и Петрову было сказано начальником разведки князем Галицыным-Рарюковым, чтобы не ходить и не собирать сведения по фронтам и не подвергать себя опасности, а обратиться по адресу: г. Калуга, ул. Коровинская 61, спросить Циолковского. Пароль «Федоров – Киев». Циолковский среднего роста, шатен, в очках, большая борода лопаткой.

В Калуге должен быть штаб повстанческих отрядов спасения России. Циолковский должен сказать адреса пунктов, находящихся в Москве, где и должны давать полные и точные сведения о положении дел на фронте и красных войсковых частях».

...Князь бережет своих агентов, не хочет подвергать их опасности и считает, что они куда больше узнают от Циолковского. В Москву сведения доставлены из надежного источника и надежными людьми, адрес и пароль названы начальником разведки Добровольческой армии. Что должны делать в этой ситуации сотрудники МЧК? По законам военного времени Циолковского надо немедленно арестовать или установить наблюдение и организовать засаду. Но чекисты знали, кто такой Циолковский. Знали они и о диверсии на Альхорнском аэродроме*, знали о том, что, несмотря на поражение, Германия пытается возродить дирижаблестроение, и в этой ситуации Циолковский для немцев находка. И самое главное, чекистам было известно о контактах военного министра в правительстве Петлюры немецкого офицера фон Стайбле с Галицыным-Рарюковым. Чуть позже выяснилось, что имя Циолковского оказалось в записной книжке князя.

Как оно туда попало? Знакомы они не были, это точно. И воздухоплаванием князь не интересовался. Значит, кто-то это имя ему назвал. Кто? Циолковский – резидент? Едва ли. Руководитель повстанческих отрядов? Сомнительно. Хотя... не раз выступал против гражданской войны, категорический противник смертной казни. Вожди учат, что революции без крови не бывает, а он призывает прекратить кровопролитие. Но раз он против крови – значит, против революции – это аксиома! В 1918-м был членом Социалистической академии общественных наук, но после присланного туда проекта идеального общественного строя его же коллеги поспешили от идеалиста избавиться, уведомив его об этом и прекратив выплату жалованья.

Так что старик не простой, дно там может быть и двойное, и тройное. И МЧК принимает решение произвести проверку Циолковского, причем настолько жесткую, провокационную, что только чудом можно объяснить, как он не был расстрелян и остался жив. К проверке методом подставки были подключены разведчик Молоков и комиссар Поль: Молоков должен изображать деникинского офицера, а Поль в нужный момент арестовать Циолковского.

Отчет Молокова, длинный и путаный, в деле сохранился полностью. Написан он довольно безграмотно, поэтому вместо «я сказал», «он сказал» я переведу его в форму диалога.

ИТАК, ДОНЕСЕНИЕ РАЗВЕДЧИКА МОЛОКОВА.

14 ноября вместе с т. Полем я выехал в Калугу. 16 ноября отправился по указанному мне адресу на Коровинскую, 61... Стучусь. Отворяет молодая женщина, завернувшаяся в плед.

– Здесь живет Циолковский? – спросил я.

– Да, здесь.

– Можно его видеть?

– Пожалуйста, проходите. Я сейчас скажу. Иду за ней по коридору. Входим в помещение. Небольшая комната, справа лестница наверх.

– Как о вас сказать Циолковскому?

– Скажите, что я Образцов.

Поднявшись на самый верх, женщина говорит:

– Папа, вас хочет видеть господин Образцов.

– Сейчас, – слышится голос старика. – Я не одет. Да зови его сюда.

Поднимаюсь наверх. Навстречу выходит мужчина среднего роста, несколько сгорбившись. Темные волосы с большой проседью в голове и борода лопаткой. Правда, без очков, но с чуть заметными следами от них на носу. Он на ходу подвязывает веревкой старое пальто, которое надел поверх теплого нижнего белья. Рекомендуюсь:

– Я Образцов, – и добавляю данный мне пароль. – «Федоров – Киев».

– Я плохо слышу. Сейчас возьму трубку.

Берет слуховую трубку и вставляет в левое ухо. Я ему говорю:

– «Федоров – Киев».

– Как? – удивленно восклицает он. – Вы Федоров?

– Нет, я Образцов и прибыл из Киева.

– А, так вы, значит, знаете Федорова. Рад вас видеть, садитесь, – похлопал он меня по плечу. – У меня холодно. Но я сейчас затоплю печку, потеплеет, и тогда мы поговорим.

Пока он растапливает чугунку, я осматриваю комнату. Она небольшая, в два окна на реку, по стенам жестяные модели дирижаблей в разрезе, на столах и полках книги, брошюры, рукописи, на одном из столов электрическая машина, а рядом с ней станок для работ по жести. Затопив печку, Циолковский усаживается поближе, берет слуховую трубку и начинает говорить:

– Итак, вы знаете Федорова и интересуетесь воздухоплаванием. С удовольствием поговорю с вами и сообщу все, что вас интересует.

– Благодарю вас. Я, конечно, интересуюсь воздухоплаванием как делом, имеющим большое будущее в жизни человечества, но в данное время у меня другая миссия, которую я должен выполнить прежде всего. Я послан из Киева начальником разведывательного пункта князем Галицыным-Рарюковым с тем, чтобы получить нужные сведения о Восточном фронте, о тех намерениях и задачах, которые думают предпринять на нем большевики. От вас я должен получить указания, к кому я могу обратиться в Москве, чтобы добыть нужные мне сведения.

– Я вас не совсем понимаю. Я ученый, интересуюсь наукой, в частности воздухоплаванием, политических же сведений дать вам не могу, ибо стою далеко от политики. Видите, об этом же говорит и вся окружающая обстановка. А связи с Москвой у меня если и были, то чисто делового, научного характера – главным образом по изобретению дирижабля. Если хотите, покажу переписку, которую я вел.

– Спасибо. Но мне нужны адреса лиц, которые стоят близко к интересующему меня вопросу, ибо это очень важно для нашего дела в борьбе с большевиками.

–Я очень сожалею, что не могу помочь вам, но повторяю, что если и имел сношения с Москвой, то сугубо научного характера. Я удивляюсь, как вас могли послать ко мне.

– Я сам поражен и глубоко возмущен, что меня послали сюда. Перед отправкой я пошел к князю и в приемной встретил Федорова, который сказал мне, что для вас есть большой важности дело и дал пароль.

– Неужели все это устроил Федоров? Я всегда думал, что он легкомысленный человек. Помимо переписки по поводу моего дирижабля, я с ним ничего не имел. И лично его никогда не видел. Насколько мне известно, во время войны он был офицером-летчиком. После взятия Киева большевиками он мне писал, что очень недоволен порядками, которые установили большевики. Как хоть он живет?

– Хорошо. Мы там не голодаем и не холодаем, недостатка ни в чем не испытываем. Не то, что здесь...

– Да, это проблема. Теоретически я согласен с социалистическими идеалами, но на практике с большевиками расхожусь и в данное время не имею ничего против монархии – лишь бы миновали ужасы голодной и холодной жизни. Я ведь был членом Социалистической академии, но теперь вышел. Мне даже предлагали переехать в Москву, но я отказался. Проводимые аресты, конечно же, возмутительны. А жизнь в Республике не налаживается потому, что всем управляет молодежь, не имеющая ни опыта, ни знаний.

Вскоре подали чай. Пошел разговор о ситуации на фронте, о помощи, оказываемой белогвардейцам англичанами, о дирижабле, грузоподъемностью в 600 человек, который он предложил построить Советскому правительству, причем в сугубо мирных целях.

Когда я собрался уходить, он проводил меня до двери и, похлопав по плечу, пожелал успехов и тихо добавил:

– Мы ведь считаем вас своими спасителями.

На следующий день я снова зашел к Циолковскому. Поднявшись наверх, я сказал:

– Боюсь, что вчера вы мне не совсем доверяли. Я решил зайти снова и показать документ, удостоверяющий, что я являюсь агентом разведывательного пункта Добровольческой армии. Вчера он был спрятан в сапоге под стелькой, а теперь я его достал.

– Нет-нет, я вам верю. Я вчера и с дочерьми разговаривал, и мы пришли к заключению, что вы действительно оттуда. Ведь это заметно.

Но документ он прочитал и еще раз пожалел, что ничем не может помочь. В это время снизу раздался голос жены Циолковского:

– Константин, еще гости.

Оказывается, явился тов. Поль с уполномоченными от местной ГубЧК.

– Вы Циолковский? – спросили они.

– Да, я.

Тут тов. Поль заметил меня, и я дал знак, чтобы он поднялся наверх. Когда он поднялся, я сказал, чтобы меня тоже арестовали.

– А кто вы такой? – громко спросил тов. Поль.

– Я из Москвы, фамилия моя Молоков, – протянул я паспорт.

– Вы это подтверждаете? – обратился тов. Поль к Циолковскому.

– Я вижу его в первый раз, а прибыл он по поручению Федорова.

Потом нас отвели в ГубЧК. Через некоторое время, якобы для выяснения моей личности, меня отвели в другую комнату и освободили.

На этом отчет провокатора заканчивается. Сделав свое дело, он двинулся по служебной лестнице дальше.

А в доме Циолковского полным ходом шел обыск. В дело подшит ордер № 109, на основании которого перетряхнули весь дом. Весьма любопытен текст этого документа: «Поручается товарищу Рыбакову произвести обыск, ревизию, выемку документов и книг. В зависимости от обыска задержать гр. Циолковского и реквизировать или конфисковать его товары и оружие».

Задержали, а вернее, арестовали Константина Эдуардовича еще до обыска. Слава Богу, дома были жена и дети, а то ведь ничего не стоило подбросить револьвер и пару гранат, а потом «пришить» Циолковскому обвинение в организации террористической группы. Но дочь Люба была опытна в такого рода делах, недаром еще в царское время сидела в «Крестах», так что провокации она бы не допустила.

19 ноября Константин Эдуардович уже был на Лубянке. Регистрационный листок Особого отдела МЧК составлен именно в этот день. Кроме фамилии, образования, национальности, происхождения (кстати, из дворян) зачем-то внесены, приметы Циолковского: роста среднего, походка качающаяся, нос длинный, глаза серые, волосы седые, голос глухой.

Сидел он в общей камере, так что насмотрелся всякого: отсюда уводили на допросы и расстрелы, здесь выясняли отношения и умирали, просили передать последнее «прости» и отнимали тюремную пайку. Как старый, больной человек это выдержал, не свихнулся, не отдал Богу душу?!

И вот, наконец, первый допрос. Состоялся он 29 ноября и проводил его следователь Ачкасов. На этот раз среди многочисленных анкетных данных появилась новая графа: политические убеждения. Десять дней в общей камере не прошли для Циолковского даром: он не стал изображать из себя пацифиста, толстовца, противника кровопролития...

– Сторонник Советской республики.

Следователь решил усыпить бдительность шестидесятидвухлетнего ученого и дал ему возможность поговорить на любимую тему – о воздухоплавании и дирижаблестроении. И вдруг резко без переходов:

– Почему именно к вам зашел деникинский офицер?

– Почему? Я не знаю, почему. Видимо, потому, что я состоял в переписке с Федоровым, а они были знакомы. Ко мне пришел молодой человек, назвавшийся Образцовым. Я поверил, что он деникинский офицер и дал понять, что он ставит меня в весьма затруднительное положение. «Вы рискуете головой, да и я рискую, если не донесу на вас», – сказал я. Но он и после этого не ушел. Тогда-то я и усомнился, что он деникинец, а всего лишь играет роль деникинца, и потому ни в чем ему не противоречил. Когда он все же ушел, я все продумал, посоветовался с семейством, и мы решили отложить донесение в следственную комиссию до следующего дня, так как видели в нем провокатора.

Вряд ли Константин Эдуардович унизился бы до доноса – не то воспитание. Скорее всего, кто-то из сокамерников наставил старика, как отвечать следствию. И еще деталь: уж если идти с доносом, то с утра, а в рапорте Молокова сказано, что второй раз он явился к Циолковскому в середине дня – значит, бежать в следственную комиссию никто не собирался.

– На другой день Образцов явился снова, – говорил далее Константин Эдуардович, – и продолжал настаивать на том, чтобы я указал лиц, которые дали бы сведения о Восточном фронте – тут я окончательно убедился, что он играет роль деникинца. Потом явился комиссар Поль и предъявил ордер на право обыска и ареста... После всех произнесенных мною показаний больше показать ничего не имею и виновным себя в чем-либо по отношению каких-либо антисоветских действий не признаю, в чем и расписываюсь.

Подпись Циолковского заверил следователь Ачкасов. Константин Эдуардович написал свою фамилию через «а» – Циалковский. В деле есть еще один протокол допроса – показания чекистского разведчика И.С.Евсеева-Петрова, но ничего нового они не добавляют.

И вот, наконец, итоговый документ. Приведу его почти без сокращений.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Следователя Ачкасова по делу № 1096

...Несмотря на все доводы Кучеренко и Евсеева-Петрова, что через некоего Федорова они узнали в Киеве в стане неприятеля, что Циолковский знает все пункты организации Союза возрождения России, я делаю вывод, что белые не знали Циолковского.

Когда Циолковский стал догадываться, что Образцов является подставкой и только играет роль деникинца, он ему ни в чем не противоречил... В невыяснении о принадлежности Циолковского и неполучении сведений сделал оплошность т.Образцов, он же Кучеренко, который погорячился, открывая себя деникинским агентом, узнавая сразу же справки у Циолковского, который, переживший многое, и как практик в жизни сразу же догадался о посещении его Образцовым и тем самым скрыл свою принадлежность к организации СВР и место нахождения таковых. А поэтому, ввиду полной недоказанности виновности Циолковского, но твердо в душе скрывающего организацию СВР и подобные организации, предлагаю выслать гр-на Циолковского К.Э. в концентрационный лагерь сроком на 1 год без привлечения к принудительным работам ввиду его старости и слабого здоровья.

Декабря 1 дня 1919 г.

Перечитайте этот документ, насколько он страшен. Провокация не удалась, но как не хочется упускать из рук добычу! И следователь придумал иезуитский ход: раз нельзя расстрелять, то можно сгноить.

Судьба Константина Эдуардовича была предрешена. Но... служили в ЧК и люди, думающие по-другому. Одним из них был начальник Особого отдела МЧК Ефим Георгиевич Евдокимов. Не знаю, как он поступил с Ачкасовым, но «заключение» следователи перечеркнул размашистой резолюцией, написанной красными чернилами: «Освободить и дело прекратить. Е.Евдокимов. 1.12.19».

И – все! Циолковский оказался на свободе. Но в тот же день произошел любопытный казус: Константин Эдуардович не смог сесть на поезд, растерялся и, не зная, где переночевать, не придумал ничего лучшего, как вернуться в тюрьму и попросить ночлега там. И что вы думаете? В нарушение всех правил его пустили в камеру, а утром отправили в Калугу.

...Недавно я побывал в Калуге и встретился с правнучкой Константина Эдуардовича Е.А.Тимошенковой. Она работает в Доме-музее прадеда и бережно хранит все семейные реликвии. Вместе с ней я поднимался в «светелку» – ту самую комнату, где его арестовали; сидел в его кресле, держал в руках слуховые трубки, прикасался к рукояткам станков, на которых работал великий старец.

Позже в одном из писем он писал: «Заведующий Чрезвычайкой очень мне понравился, потому что отнесся ко мне без предубеждения и внимательно». Некоторые исследователи решили, что заведующий Чрезвычайкой – это сам Дзержинский. Нет, с Дзержинским Константин Эдуардович не встречался – это точно, иначе в деле № 1096 непременно была бы его резолюция или виза. А вот Е.Г.Евдокимов оказался самым настоящим ангелом-хранителем и спасителем Циолковского. К сожалению, судьба самого Ефима Георгиевича не столь благополучна: будучи кавалером ордена Ленина и пяти орденов Красного Знамени, в 1940 году он был репрессирован и лишь в 1956-м посмертно реабилитирован. По рассказам правнучки, пребывание на Лубянке Циолковского потрясло, во всяком случае, когда он добрался до дома и постучал в дверь, жена его не узнала. Но что поразительно, он не затаил обиды ни на чекистов, ни на виновника его злоключения А.Я.Федорова. Больше того, после освобождения Киева от белых Константин Эдуардович возобновил с ним переписку и всерьез обсуждал вопрос о переезде на постоянное место жительства в Киев. Еле-еле уговорили его калужане не покидать город.

Мы очень мало знаем Циолковского, а если и знаем, то лишь как человека, указавшего дорогу в космос. А почитайте его «Очерки о Вселенной», «Горе и гений», «Причину Космоса», «Ум и страсти», «Монизм Вселенной», и вы откроете для себя целый мир, найдете ответы на многие волнующие вопросы...

ПРИМЕЧАНИЕ

* Еще в 1887 г. Циолковский представил расчеты металлического транспортного дирижабля. Вскоре этот проект поступил в Седьмой воздухоплавательный отдел Русского технического общества. Его председатель Е.С.Федоров отметил, что «расчеты г. Циолковского произведены вполне правильно и весьма добросовестно... но подобные аэростаты вряд ли могут иметь какое-либо практическое значение, хотя и очень много обещают с первого взгляда; ходатайство о субсидии на постройку модели отклонить». Но работа Циолковского была опубликована, и в 1909 г. в Германии ему выдали первый патент на изобретение. Именно в это время известный немецкий конструктор граф Цеппелин разрабатывал конструкцию своего дирижабля с металлическим каркасом. Расчеты Циолковского были неоценимым подспорьем в этой кропотливой работе.
К началу первой мировой войны Германия имела одиннадцать «Цеппелинов», каждый из которых мог поднимать не менее десяти тонн. Вооруженные артиллерийскими орудиями, пулеметами и бомбами, поднимающиеся на недосягаемую для самолетов высоту, они представляли грозную военную силу. За годы войны немцы построили еще восемьдесят девять «Цеппелинов». Нетрудно представить, сколько неприятностей причиняла Антанте эта воздушная армада.
В январе 1918 года англичанам стало известно, что немцы подготовили операцию по прорыву британской морской блокады. Ключевую роль в этой операции должны были сыграть «Цеппелины». И тогда англичане первыми нанесли удар: они заслали диверсионную группу, которая должна была поджечь ангары. Ранним утром 5 января загорелся ангар № 1, а через минуту начались взрывы в четырех других. Гигантское пламя охватило весь аэродром, ведь в ангарах были и емкости с водородом, которым наполнялись дирижабли. Так был нанесен невосполнимый удар, причем не только материальный, но и моральный, по немецкому дирижаблестроению.
Впрямую имена Циолковского и Цеппелина никто никогда не связывал, но все помнили, что первой изобретение Константина Эдуардовича признала и запатентовала Германия.

Источник: Сопельняк Б. 13 дней в подвалах Лубянки
// Родина. 1994. № 9. С.47–52.

---

© Б.Сопельняк