Б. А. Старостин

ВОЗНИКНОВЕНИЕ КРИЗИСНОЙ СИТУАЦИИ В РОССИЙСКОЙ НАУКЕ
(КОНЕЦ XIX – ПЕРВАЯ ТРЕТЬ XX ВВ.)

© Б.А.Старостин

Успехи и общий высокий уровень, достигнутые российской наукой к означенному в заглавии периоду, в целом не подлежат сомнению.

Вместе с тем, оптимистическая картина, вырисовывающаяся на почве этих успехов, осложняется тенденциями совершенно иного рода, связанными с проникновением в науку антинаучных влияний, с появлением целых псевдонаучных "исследовательских" областей и квазидисциплин; наконец, с созданием для научных исследований подчас действительно невыносимой атмосферы административной и идеологической опеки.

Изучение этих тенденций, которые в их совокупности и породили кризисную ситуацию, включает прежде всего анализ вопроса о причинах, породивших деструкцию одной из наиболее мощных и (на рубеже XIX-XX вв.) многообещающих подсистем мировой науки; а также анализ проблемы связи кризиса науки с более глубокими и всеобъемлющими феноменами кризиса русского общества в тот же период. Если говорить о досоветском этапе, то надо признать, что уже тогда отечественная наука во многом тормозилась недооценкой со стороны государства и со стороны самой научной элиты, – недооценкой, выразившейся в недостаточном финансировании перспективных разработок, даже военных; в антиреформе высшего образования Л.А.Кассо в 1910-1914 гг.; в неизбрании или отмене избрания в Академию крупнейших ученых: Д.И.Менделеева, И.М. Сеченова, А.Г.Столетова. В условиях же советского режима некоторые школы и направления, например, тимирязевская, павловская, исследования военного назначения, интенсивно поддерживались властью, но тем не менее эта поддержка благодаря ее идеологизированному или корыстному характеру часто вела к деформации соответственных отраслей науки. Пожалуй, единственной крупномасштабной аналогией со сложившейся к 30-м годам ситуацией в российской науке является "арийская физика" в Германии тех же лет, которая, между прочим, и послужила одной из причин катастрофы рейха.

Две болезни российской науки, от которых она так пострадала в XX в., восходят к прошлому столетию. Это, во-первых, недоверие научного сообщества к теоретизированию. Это недоверие далеко не всегда имело место, тем не менее оно выразилось сначала в гонениях на натурфилософию, затем в неприятии геометрии Н.И. Лобачевского, в недооценке периодической системы элементов и других, в особенности собственных (пренебрежительно называвшихся "доморощенными") нововведений. Во-вторых, нередко проявлялся изоляционизм, неизменно обострявшийся в связи с очередной конфронтацией с Западом. Достойным продолжением активной "русификации" Академии наук при Николае I стало объявление западноевропейской науки в целом "масонской" лженаукой при Николае II (см.: "Исторический вестник", июль 1914, с. 220-221). В советские годы изоляционизм быстро развился в эффективную изоляцию, первая же тенденция, антитеоретическая, нашла благодарную почву в "пролетаризации" науки и презрении к "спецам". В этом презрении советская идеология унаследовала, как это ни парадоксально, антиинтеллигентскую установку столь чуждых ей, казалось бы, "Вех"; научный же изоляционизм в полной мере развился в сознательную политику в ходе кампании "борьбы с космополитизмом", т.е. уже за пределами рассматриваемого периода.

Увенчанием борьбы с "бесплодным теоретизированием" и "буржуазной лженаукой" в идеале должно было быть (и во многих случаях действительно стало) создание соответственной "пролетарской", "марксистской" квазинауки и ее стыковка с практически-прикладной сферой. Такая стыковка либо ничего не могла дать, как это было в многочисленных попытках разработать "диалектику математики", "материалистическую химию" и т.п.; либо давала нечто сугубо вредное для той же практической сферы. Существен вопрос, почему второй вариант из всего естествознания реализовался в полной мере именно в биологии. Возможна гипотеза, что в данном случае российская наука как бы сфокусировала кризисные явления мировой науки, обобщенные в те же 30-е гг. Эдмундом Гуссерлем: "...позитивистское понятие науки... в наше время оказывается пережитком (Restbegriff). Оно отбрасывает все вопросы, обычно относящиеся к узко или широко понятой метафизике" [1, с.55]. Большинство этих вопросов относится к учению об бытии и к учению о жизни; для "советской творческой биологии" критическими в данном смысле были вопросы о сущности жизни и в особенности наследственности, о принципиальной специфике психического, о движущих (за пределами чистой эмпирии естественного отбора и прямого приспособления) силах развития жизни. Достаточными ответами на них считались ссылки на те или иные фрагменты из трудов классиков марксизма. Не будучи позитивистской (в силу своих агрессивно-материалистических тенденций), марксистская идеология в отношении провозглашенной ею борьбы с "узко или широко понятой метафизикой" вполне подпадает под Гуссерлеву критику позитивизма. Если последствия этой идеологии для российской науки были более тяжелыми, чем для западной науки – последствия ее позитивизма, то причина этого лежит в проявившемся прежде всего именно в биологии сочетании советской идеологии науки с изоляционистской тенденцией (на рассматриваемом этапе в основном в ее "классовых" формах, позднее и в национальных.

Работа выполнена при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (код проекта: №96-06-80222).

Список литературы

1. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология // Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1994.

Источник: Б.А.Старостин. Возникновение кризисной ситуации
в российской науке (конец XIX – первая треть XX вв.)
// ИИЕТ РАН. Годичная научная конференция 1998.
М.: ИИЕТ РАН, 1999, с.301-303.