В. П. Визгин

"ЯВНЫЕ И СКРЫТЫЕ ИЗМЕРЕНИЯ ПРОСТРАНСТВА"
СОВЕТСКОЙ ФИЗИКИ 1930-х гг.
(по материалам мартовской сессии АН СССР 1936 г.)¹

© В.П.Визгин

Введение

В современной теоретической физике большую роль играют многомерные пространства. Так, в теории суперструн используется 10-мерное пространство, только четыре измерения которого явные (обычное четырехмерное пространство-время). Остальные же шесть измерений являются скрытыми, но необходимыми для теоретического описания фундаментальных взаимодействий. Понимание того, как скрытые измерения проявляются в четырехмерном мире, – важнейшая часть физического многомерия, в частности теории суперcтрун.

Точно так же, наряду с явными, наблюдаемыми измерениями социальной истории науки, фиксируемыми в опубликованных текстах и других доступных для изучения источниках, существуют скрытые измерения. например надолго засекреченные материалы, недоступные для изучения. Например, в истории советского атомного проекта, из-за засекреченности, недоступны огромные массивы архивных материалов. Только с конца 1980-х гг. и начала 1990-х гг. начался процесс приоткрывания соответствующих архивов.

Одним из важнейших событий социальной истории физики в СССР была мартовская сессия АН СССР 1936 г., посвященная отчету ведущих физических институтов и, фактически, обсуждению работы советских физиков в целом. Если согласиться с тем, что советская система с самого начала была сциентистски ориентирована и может быть охарактеризована как "сциентистский тоталитаризм" [3], становится вполне понятным повышенное внимание власти к науке, бесспорным лидером которой была физика.

По меньшей мере, два обстоятельства обусловили особую партийно-государственную важность физики. Во-первых, понимание того, что физика является научной основой техники и, тем самым, индустриализации страны; во-вторых, со времени "Материализма и эмпириокритицизма" (и даже раньше) физика приобрела статус своего рода естественно-научного фундамента диалектического материализма, получив идеологическую окраску. С развитием научной революции, выразившейся в создании релятивистских и квантовых теорий, в прорыве в микромир, этот статус стал еще более весомым, тем более, что важнейшие достижения теоретической физики оказались связанными с выходом в философские основания науки, не всегда согласующиеся с положениями диалектического материализма. К тому же государство становилось все более тоталитарным, и небольшое сообщество высокопрофессиональных исследователей, тесно связанных с западной наукой и отличавшихся независимостью мышления, власть намеревалась контролировать с особой тщательностью.

Цели, преследуемые руководящими инстанциями в отношении физического сообщества, определялись отмеченными обстоятельствами. Физика в какой-то степени была и научной базой военной техники. Сообщество, возглавляемое такими выдающимися физиками и организаторами науки, как А.Ф.Иоффе, Д.С.Рождественский, С.И.Вавилов, Л.И.Мандельштам и др., стремилось к созданию наиболее благоприятных условий для развития физических исследований. Но это требовало значительной государственной поддержки, на которую можно было рассчитывать при условии большой технической отдачи физики. В достижении компромисса с партийно-государственной системой имела значение идеологическая и политическая лояльность физиков. Были существенными и вопросы престижа: высокий уровень советской науки и международное признание этой высоты должны были свидетельствовать о прогрессивности и научной ориентации советской системы.

С конца 1930-х гг. власть особое внимание уделяет Академии наук, которая становится центральным органом управления наукой, В ноябре 1935 г. принимается новый устав АН; в ее состав включается Комакадемия, организуются новые академические институты. Именно АН и ее лидеры становятся главным посредником между политическим руководством страны и физикой.

В советской физике наиболее крупными институтами были ленинградские Физико-технический институт (ФТИ, школа акад. А.Ф. Иоффе) и ГОИ (Государственный оптический институт, школа акад. Д.С. Рождественского). Выдающаяся научная школа, школа акад. Л.И. Мандельштама, концентрировалась в Московском университете, НИИ физики при нем и затем в возникшем в Москве физическом институте АН СССР (ФИАНе). К середине 1930-х гг. от ЛФТИ отщепилась целая серия институтов физико-технического профиля в самом Ленинграде, Харькове (мощный Украинский ФТИ, где, в частности, зародилась школа Л.Д. Ландау), Днепропетровске, Свердловске и т.д.

Истоки сессии: встречные замыслы

"Мартовская сессия" состоялась с 14 по 19 марта 1936 г. в Москве. Материалы сессии были опубликованы в специальном выпуске "Известий АН СССР" [4], включавшие все доклады и почти все выступления участников сессии в дискуссии. Практически была опубликована стенограмма всех заседаний, более 400 стр. журнального формата. Основные доклады и резолюция сессии были опубликованы также в "Успехах физических наук" [5]. Большинство ведущих физиков выступали с докладами и участвовали в их обсуждении. На сессии присутствовала чуть ли не вся академическая элита страны (более 150 академиков и член-корреспондентов); всего в заседаниях, проходивших в большом зале АН СССР на Волхонке, принимали участие около 800 человек (по числу мест этого зала, практически целиком заполненного).

Конечно, такие крупные мероприятия планируются заранее и тщательно готовятся. Но материалы, относящиеся к их подготовке, как правило, попадают в сферу "скрытых измерений". Поэтому часто остаются невыявленными истинные мотивы и подоплеки подобного рода событий. К счастью, соответствующие архивные материалы стали доступными для изучения в конце 80-х гг., и ситуация с мартовской сессией 1936 г. существенно прояснилась [6].

Оказалось, что сессии предшествовала напряженнейшая подготовительная работа. Выяснились инициаторы, ключевые фигуры, целевые установки различных заинтересованных групп организаторов и участников и т.п.

Сессия намечалась "на самом верху" власти и планировалась как одно из важных мероприятий на пути превращения Академии наук в "главный штаб" советской науки. 23 ноября 1935 г. на заседании СНК СССР был утвержден новый состав Президиума АН СССР. Наиболее активными, ведущими фигурами в нем стали второй вице-президент Г.М. Кржижановский и непременный секретарь Н.П. Горбунов, крупные партийно-государственные деятели. Именно они были "режиссерами" сессии. Физику в Президиуме представлял С.И.Вавилов, общественные науки, философию в частности, — А.М.Деборин. На этом же заседании был утвержден устав Академии и за подписью предсовнаркома В.М.Молотова внесено предложение о постановке на одной из ближайших сессий отчетных докладов академиков И.П.Павлова, А.Ф.Иоффе и др. "об их работе и работе руководимых ими институтов" [7].

5 декабря на заседании Президиума АН СССР было решено "...поставить на январской сессии (в 1936 г. – В.В.) отчетный доклад акад. А.Ф. Иоффе и его работе и работе руководимого им института (т.е. ЛФТИ – В.В.) [7]. Основное внимание на сессии предполагалось уделить наведению философского порядка в физике и проблеме повышения технической эффективности физики, т.к. организация сессии, включающая выбор содокладчиков и оппонентов, поручалась секретарям Отделений общественных и технических наук философу А.М.Деборину и "технику" Э.В.Брицке (при окончательной подготовке программы Г.М.Кржижановским и Н.П.Горбуновым, а также физиков С.И.Вавиловым).

На заседании Физической группы АН СССР 16 декабря во главе с А.Ф.Иоффе была намечена, в основном, "физтеховская" программа предстоящей сессии: два доклада самого Иоффе и небольшие содоклады физтеховцев Я.И.Френкеля. Н.Н.Семенова, П.И.Лукирского, А.А.Чернышева, Н.Н.Андреева, М.В.Кирпичева, Г.М.Франка, Ф.Е.Колясева и др. (примерно 10 докладов). Упор предполагалось сделать на научные и технические достижения ЛФТИ и дочерних научно-технических организаций. Участие в обсуждении представителей других институтов было также признано целесообразным.

Однако Президиум не принял эту программу сессии (своеобразный фестиваль научной школы А.Ф. Иоффе) и утвердил иную программу, в соответствии с которой, вместо большой серии содокладов учеников Иоффе, с докладами должны были выступить другие лидеры советской физики: Д.С.Рождественский, Л.И.Мандельштам, С.И.Вавилов и П.Л.Капица.

А.Ф. Иоффе был крайне раздосадован таким "радикальным изменением" программы, принятой в его отсутствие, о чем свидетельствует его возмущенное письмо Н.П.Горбунову от 20 декабря. Главными причинами этой перемены. как это показал отчет о сессии, "не подлежащий оглашению", было стремление академических властей противопоставить А.Ф.Иоффе и его системе физико-технических институтов – технически эффективный ГОИ, руководимый Д.С.Рождественским и С.И.Вавиловым, и вообще ослабить позиции А.Ф.Иоффе [8]. В отчете, подписанном Кржижановским и Горбуновым и адресованном Молотову, утверждалось: "Предварительные работы по подготовке мартовской сессии уже в самой первой стадии обнаружили стремление акад. Иоффе уклониться от делового обсуждения его отчета ... Это был план превращения сессии в парадный смотр достижений ФТИ и тщательного замалчивания под формой "академических" докладов недостатков его работы и т.д." [8, л.2].

Вероятно, за Молотовым и академическим руководством стоял сам Сталин. Авторитет и заслуги А.Ф. Иоффе были слишком велики, чтобы кто-то, помимо "высшей власти", решился нанести по нему серьезный удар. Внимание Сталина к положению дел в физической науке мог привлечь П.Л.Капица, который с конца 1934 г. интенсивно переписывался со Сталиным, Молотовым и зам. предсовнаркома В.И.Межлауком. В частности, в письме от 1 декабря 1935 г. он писал Сталину: "...Я без оговорок должен сказать, что наше "научное хозяйство" из рук вон плохо, в сто раз хуже, чем его можно было бы организовать на почве нашей промышленности и при наших материальных возможностях..." [9, с.16].

Подготовительное совещание: установка на повышение технической отдачи физики ("скрытые измерения")

Это было ключевое событие в подготовке сессии. В нем участвовало 25-30 человек: большая часть Президиума, А.Ф.Иоффе, Я.И.Френкель, несколько представителей иоффовской системы ФТИ, представители ГОИ Д.С.Рождественский и В.А.Фок, три москвича И.Е.Тамм, Б.М.Гессен, Б.М.Вул и два явных оппонента Иоффе – украинский акад. А.Г.Гольдман и технический физик Ф.В.Квиттнер, эмигрировавший из Германии и работавший во Всесоюзном электротехническом институте в Москве. Кржижановский председательствовал, Горбунов ему помогал. В качестве основных подотчетных институтов остались ЛФТИ и ГОИ, и вопрос о докладах Капицы и Мандельштама уже не стоял.

Совещание состоялась 15 января 1936 г. Докладчики рассказывали о своих докладах, а ведущие (Кржижановский и Горбунов) настойчиво старались "наставить их на путь истинный", т.е. внушить им представление о главных задачах сессии, поставленных перед Академией высшими властями.

Основной настрой сессии², по Кржижановскому, должен быть критическим, боевым. "Я считаю, — говорил он, — что нам лучше здесь договориться о боях, чтоб наша сессия не носила характера гнилого либерализма" [10, л.96-97]. И в другом месте: "Если бы мы и хотели устраивать фейерверки, то не могли бы, потому что ...похвастаться состоянием физики не можем ... Хвастаться нечем..." [10, л.136]. Главный недостаток – в слабой связи научных исследований с техникой и производством. С упором на эту сторону дела предлагал строить доклады и выступления Горбунов: "Можно взять три важнейших пункта, ... рассказать, где и в каком масштабе применяется это..., а если не применяется, то почему, и обрушиться лавиной гнева на всякого консерватора, который не может это продвинуть в жизнь..." [10, л. 108].

Огонь по Иоффе и ФТИ был открыт специально для этого приглашенными Квиттнером и Гольдманом, с которыми ему уже приходилось полемизировать по физико-техническим вопросам. "...Как произошло то, — говорил Квиттнер, — что за 17 лет ФТИ не отразил техники в том отношении, что можно было бы сказать, что та или иная область техники была создана работами ФТИ...?" [10, л.113]. При этом он согласился на сталинский тезис о бесплодности науки, оторванной от практики. Гольдман же добавил, что в области полупроводников, которыми немало занимались в ФТИ, промышленность ничего не получила от физики. Когда сам Иоффе или другие физики (Френкель, Гессен, Финкельштейн и др.) пытались возразить, Кржижановский заметил: "Понятно, Иоффе – крупнейшая величина", но и он должен быть самокритичен и не должен думать, что у него "все так гладко и чисто" [10, л.119-120].

Физики опасались (и не без основания!) чрезмерной утилитаризации, технизации науки и подчеркивали необходимость фундаментальных исследований, несмотря на проблематичность их скорого применения в технике (в частности, Я.И. Френкель, имея в виду квантовую (волновую) механику). В ответ Кржижановский раздраженно заметил: "Тогда ваша волновая механика никого волновать не может" [10, л.127]. Хотя в 1936 г. перспективы практического применения ядерной физики, которой основательно занимались в ФТИ. были крайне туманны, Френкель и Иоффе считали их реальными и способными привести к технической революции. Д.С.Рождественский и в какой-то степени С.И.Вавилов более значительных "физических" воздействий на технику ожидали от оптики, а решение энергетической проблемы связывали с использованием энергии солнечных лучей.

Был затронут и вопрос о применении физики в военном деле. Иоффе, в отличие от Рождественского и Вавилова, которые подчеркнули тесную связь ГОИ с оборонной промышленностью, не проявил особого энтузиазма.

В отношении ГОИ и его связи с производством не было ни малейших упреков. "Все те упреки, которые здесь слышались, – говорил Вавилов, – совершенно не могут быть сделаны по адресу советской оптики. Советская оптика стояла на совершенно реальной почве, все время была связана с промышленностью, она выпестовала эту (оптотехническую – В.В.) промышленность" [10, л.141].

На январском совещании стало ясно: ФТИ и школа Иоффе (при всех их заслугах) выглядели технически ущербными, в отличие от ГОИ и школы Рождественского, вроде бы безупречных в плане технической и военно-технической отдачи.

Подготовительное совещание: физика и философия ("скрытые измерения")

Еще одна проблема, которая не могла не беспокоить академические (и партийно-государственные) власти, – проблема "философского порядка" в теоретической физике. Всякие идеалистические или квазиидеалистические "заскоки", связанные с интерпретациями релятивистских и квантовых теорий и вступающие в конфликт (мнимый или действительный) с диалектическим материализмом, были недопустимы. Ведущие теоретики Я.И.Френкель, В.А.Фок, Л.И.Мандельштам, И.Е.Тамм, Л.Д.Ландау и др., разделявшие идеи А.Эйнштейна, Н.Бора, В.Гейзенберга, П.Дирака, Э.Шредингера, М.Борна и др., по мнению блюстителей идеологической чистоты, находились на грани идеалистического падения. К числу таких блюстителей относились Кржижановский и Горбунов ("по должности"), лидер академической философии А.М.Деборин и специалисты по диалектико-материалистическому истолкованию науки А.А. Максимов, А.К.Тимирязев, Э.Кольман, не очень большая, но активная группа физиков-механицистов (В.Ф.Миткевич, Квиттнер, те же А.К.Тимирязев и А.А.Максимов) и др. На январском совещании они были в меньшинстве: помимо Кржижановского и Горбунова, это были А.М. Деборин и фиановский физик-партиец Б.М. Вул, ставший ученым секретарем физической группы АН СССР.

Инициатива принадлежала ведущим: "Мы должны понять, – подчеркнул Кржижановский, – все ли в порядке (у физиков – В.В.) в смысле философских установок" [10, л.129]. Иоффе попытался сразу "закрыть" эту тему, заметив, что, с одной стороны, философская дискуссия недостаточно подготовлена и "ни один из наших философов, кроме Бориса Михайловича (т.е. Гессена – В.В.) не знает современной физика" и что, с другой стороны, эта дискуссия не столь актуальна, т.к. "Ленин ни одну физическую теорию не называл идеалистической, хотя самые страшные теории (т.е. квантовая теория и теория относительности – В.В.), казалось бы, существовали уже тогда" [10, л.151].

Затем слово получил Деборин, который попытался связать недостатки нашей физики с ее мировоззренческими грехами и показать идеологическое смыкание физиков чуть ли не с фашизмом: "...Многие из наших физиков ... стоят на почве идеализма... Не является ли одной из причин отставания нашей физики тот факт, что физика в своих общепринципиальных, общетеоретических и философских основах отстает от всего нашего мировоззрения ... (Индетерминизм квантовой механики, к которому, по его мнению, склонны ведущие теоретики — В.В.) является орудием в руках фашизма для построения его концепций... Не наступило ли время, чтобы совершить крутой поворот от идеализма к материализму диалектическому?" [10, л.152-154]. Предстоящую сессию, по крайней мере, в значительной ее части предлагалось направить в русло философской дискуссии и навести строгий философско-идеологический порядок, что было чревато нарушением нормальной работы в тонкой сфере теоретической физики, запрещением соответствующих теоретических курсов в университетах, разнообразными оргвыводами и т.п. Из физиков только Б.М. Вул поддержал Деборина: "Я согласен с Дебориным, что ... диалектический материализм мог бы помочь нашим физикам..., что некоторые физики проявляют свою враждебность к диалектическому материализму..., что некоторые молодые физики отрицают закономерность (по-видимому, классический детерминизм — В.В.), как например Бронштейн и др. То. что социально это люди нам чуждые и политически враждебно к нам настроена, – это тоже факт и т.д." [10, л.155-156]. Последнее замечание в преддверии 1937 г. звучало весьма зловеще, как и вывод Деборина об идеологическом смыкании советских теоретиков с фашизмом. На предстоящей сессии эти "уколы" могли превратиться в идеологическую травлю ведущих физиков, последствия которой могли оказаться весьма трагическими.

В этот момент большинство физиков проявили единодушие и твердость. Особенно энергично возражали Деборину и Вулу Иоффе, Тамм, Френкель, Фок, поддержанные Б.М.Гессеном. Смысл этих возражений заключался в следующем: 1) сами по себе новейшие квантовые и релятивистские теории философски нейтральны и, тем самым, не являются идеалистическими; 2) эти теории достаточно сложны для философов, которые их пока еще явно не освоили, а потому философская дискуссия была бы преждевременной; 3) тонкие вопросы интерпретации теории относительности и квантовой механики "для развития конкретной научной работы наших физических институтов ... не являются сейчас актуальными" (И.Е.Тамм) [10, л.156-157]; 4) ведущие физики разделяют положения диалектического материализма и нет нужды в том, чтобы им лишний раз внушать эти идеи (Иоффе). Гессен признавал существование нетривиальных философских проблем современной теоретической физики и не отрицал необходимость их разработки, но не считал целесообразным их обсуждение на столь широком форуме; недопустимой он считал и резкую форму философской критики физики, избранную Дебориным и Вулом ("надо ставить вопрос не в порядке наклеивания голых ярлычков: это материализм, это идеализм" [10, л.159-160].

Кржижановский и Горбунов, поначалу поддерживавшие идею проведения на сессии философской дискуссии, не выдержали и "дали отбой". "Может быть, нам придется поставить философские вопросы отдельно, — согласился, наконец. Кржижановский. — Над, этим стоит подумать" [10, л.160]. В результате, физикам, удалось взять верх и на неопределенный срок перенести небезопасную для физического сообщества "философскую дискуссию".

Основные особенности и итоги сессии: "явные измерения"

Доклады и выступления на сессии – огромный и ценнейший материал по состоянию советской физики в середине 1930-х гг. Как писал в своем обзоре сессии С.И. Вавилов, "программа сессии охватила, в концентрированном виде всю физику... Лаконизм программы позволил развернуться и вглубь и вширь дискуссии, самокритике и критике... На сессии, несомненно, удалось очень отчетливо выяснить достоинства и недостатки нашей физики" [11, с.4].

Сессия продемонстрировала весьма высокий уровень советской физики, отразила работу физиков на переднем крае своей науки, выявила основные механизмы взаимодействия физики и техники, сложившиеся в СССР за истекшие полтора-два десятилетия. В дискуссии многие физики резко критиковали друг друга. В особенности подвергался критике А.Ф. Иоффе, но все, как правило, высоко оценивали организационные и научные заслуги Иоффе.

В процессе дискуссии выявилось несколько характерных типов взаимосвязи физики и техники, связанных с различными типами физических институтов. Эти типы — механизмы — модели оказались также связанными с главными научными школами в области физики. Для изучения встроенности физиков в советское общество определенный интерес представляет и политическая риторика выступавших, которые не только демонстрировали свою лояльность, но порою вполне искренне разделяли идеалы и нормы советского общества.

а) Научные достижения и физика переднего края. Доклады Иоффе, Рождественского, Вавилова, а также небольшие содоклады Ф.Е.Колясева и Г.М.Франка к М.В. Кирпичева содержали обширный и в общем убедительный материал о научных достижениях ЛФТИ и некоторых других институтов иоффовской системы, а также ГОИ. Вот некоторые суммарные оценки типа: "ФТИ оказался рассадником физических знаний во всей стране", "школа акад. Иоффе ... получила ведущую роль в пределах нашей страны", "ФТИ был тем зерном, из которого выросла научная культура в нашей стране" [12, с.6]. В резолюции сессии отмечалось: "Под руководством А.Ф. Иоффе была развернута сеть физико-технических институтов, послужившая рассадником физической науки... Научные работы физико-технических институтов пользуются заслуженным уважением как в СССР, так и за границей. Ряд исследований акад. А.Ф. Иоффе и его учеников составляют крупный вклад в науку" [5, с.838-839].

Научный вклад Рождественского и его школы оценивался скромнее, хотя всеми признавались "несомненные заслуги ГОИ в деле развития теоретической и технической" оптики в СССР" [5, с. 841].

Высокий уровень теоретической и ядерной:" физики отразили три доклада ведущих советских теоретиков Я.И. Френкеля (ЛФТИ), В.А. Фока (ГОИ) и И.Е. Тамма (ФИАН и МГУ). В них, как и в выступлениях И.В. Курчатова, А.И. Лейпунского и др. было рассказано о новевших результатах физики самого переднего края, вошедших в "золотой фонд" советской науки, например о развитом Фоком методе приближенного решения уравнения Шредингера для системы многих тел (метод Хартри-Фока) и его же работах во квантовой электродинамике, о работах по капельной модели ядра Френкеля, об открытия Курчатовым в его сотрудниками явления ядерной изомерии, об обменном полевом механизме ядерных сил Тамма и др.

б) Дискуссия об основных способах воздействия физики на технику. Все были согласны с "крылатой" формулой Иоффе: "Физика как научная база социалистической техники" [5, с.847]. Были разные подходы к способам реализации этой формулы. Особенно отчетливо выявилась полярность подхода А.Ф.Иоффе (и связанных с ним ЛФТИ и всей его научной школы) с подходом Д.С.Рождественского (а также его школы и ГОИ). Позиция Иоффе сводилась к нескольким простым положениям: "Физик в основном — консультант техники, а не ее руководитель" [5, с.862]; "Физика есть техника будущего" [4, с.80]. Это означало, что физик не должен подменять инженера, что только достаточно высокий уровень фундаментальной физики – залог технической эффективности физики.

Позиция Рождественского, опиравшегося на опыт ГОИ, была еще проще и заключалась в том, что "наука должна стоять во главе промышленности и непрерывно направлять ее движение вперед" (или, в лозунговом духе тех лет: "Физика – руководительница техники") [4, с.61]. Полемизируя с Иоффе, он иронически говорил на сессии: "Вы отводите науке более величественную роль – благодетеля издали и полную самостоятельность" [4, с.63]. И продолжал: "Ваш институт почти свободен от ответственности за какое бы то ни было применение физики и занимается абстрактными задачами ... Наиболее легко вести науку абстрактно, но при этом... требование социалистической идеи ... остается невыполненным" [4, с.61-62].

Концепция Иоффе в условиях повышения требований к технической отдаче физики была более уязвимой и подверглась в целом значительно более резкой критике, порою и со стороны его учеников и коллег, настроенных по отношению к нему вполне дружественно. Но при этом не следует забывать, что она была нацелена на автономию физической науки, на развитие фундаментальных исследований, на борьбу с утилитаризацией и технизацией физики.

Обе модели, оба типа связи физики и техники имели право на существование и впоследствии получили в стране распространение – большие специализированные институты, в которых какая-то область физики, имеющая важные приложения, проходила путь от фундаментальных исследований до конструкции и промышленных технологий (ГОИ), и институты, близкие к богатым академическим центрам, делающие упор на перспективные направления фундаментальных исследований, естественно приводящие к важным прикладным разработкам (ЛФТИ, ФИАН). Предлагались и другие, промежуточные варианты взаимосвязи физики и техники.

Критике подвергалась не только позиция Иоффе, но и подход Рождественского, страдавший организационной гигантоманией и чреватый чрезмерной централизацией (исключавшей конкуренцию) и технизацией физики. Вместе с тем, несмотря на критику Иоффе и заранее запланированную акцию против него, руководство Наркомтяжпрома (НКТП), к которому относились ЛФТИ (и другие физико-технические институты) и ГОИ, поддерживало развитие фундаментальных исследований, весьма далеких от приложений. Начальник Научно-исследовательского сектора НКТП А.А.Арманд в своем выступлении на сессии говорил: "Мы считаем и даже настаиваем на том, чтобы работы и в области теоретической физики, и в области атомного ядра велись в наших институтах. Мы считаем, что квалифицированная помощь промышленности физикой может быть оказана только тогда, когда физика будет на высоком уровне" [4, с.131-132]. Эта точка зрения была близка к иоффовcкой, и эта поддержка Иоффе и ФТИ со стороны НКТП была весьма важна.

в) Критика, самокритика и политическая риторика. В выступлениях большинства участников преобладал критический настрой. Выступавшие в прениях порой весьма резко критиковали и руководство институтов, и своих лидеров. В сущности, это была самокритика физического сообщества, хотя отчетные доклады лидеров, скорее, были посвящены достижениям институтов. Иоффе критиковали не только прнверженцы точки зрения Рождественского или его оппоненты (такие, как специально приглашенные Квиттнер и Гольдман), но и его ученики, выходцы из физтеховской системы, или московские физики, давно знавшие и высоко ценившие его (А.И.Лейпунский. А.Ф.Вальтер, Б.Н.Финкельштейн, Л.Д.Ландау, И.Е.Тамм и др.). Одни отмечали дух "хвастовства" и саморекламы, появившиеся в школе Иоффе; другие отмечали (не без основания) некоторые научные просчеты Иоффе, связанные с идеей тонкослойной изоляции и 32 "задачами социалистической техники, вытекающими из современной физики" [4, с.89-90]; третьи считали необходимым резкое повышение качества преподавания физики в университетах и втузах.

Критиковали и школу Рождественского за "гоицентризм" (Г.С.Ландсберг и др.), за чрезмерное сосредоточение на приложениях и уход от фундаментальных проблем оптики и спектроскопии (Я.Г.Дорфман и др.), за недостаточную работу в области подготовки научных кадров (В.Н.Кондратьев и др.).

В этой критике-самокритике, несмотря на ее запланированность и "срежессированность" было немало искреннего и ценного, что должно было пойти на пользу общему делу научного сообщества.

Политическая риторика присутствовала и в отчетных докладах (особенно в докладе Рождественского), и в некоторых выступлениях (Вула, Гольдмана, Квиттнера, Талмуда, Кондратьева, Прокофьева и др.). Не так просто оценить меру искренности политико-риторических включений. Независимо от этой меры, они служили способом продемонстрировать политическую лояльность ученых, соответствие их общественно-политических взглядов идеалам и нормам советского общества.

Рождественский заявил: "В нашей стране произведен грандиозный опыт с успехом оглушающим. Промышленность бешено выросла ... СССР двинулся гигантским размахом... он готовится стать во главе народов... и т.п." [5, с.218-919]. Из выступления Вула: "В своей исторической речи на пленуме Всесоюзного совещания стахановцев великий вождь народа товарищ Сталин сказал, что руководители партии и правительства должны не только учить рабочих, но я учиться у них. Мне думается, что и ученым не будет зазорно кое-чему поучиться у стахановцев, особенно по части конкретности" [4, с.125-126].

Из "героев", с которых ученым надо брать пример назывались Стаханов и стахановцы, Т.Д.Лысенко, комбайнер Мария Демченко. Из недавних политических событий упоминалась Всесоюзное совещание стахановцев, съезд колхозников-ударников, декабрьский пленум ЦК ВКП(б) и выступления Сталина на них.

Доклады Иоффе и Вавилова практически не содержали подобных фрагментов (за исключением одной фразы в докладе первого), совершенно отсутствовали они в собственно физических докладах Френкеля, Фока и Тамма.

Заключительные замечания

Поражает тщательность и масштаб "режиссуры" сессии, о чем свидетельствуют многочисленные архивные материалы. Решающую роль в подготовке играют Кржижановский и Горбунов. Последний лично ведет огромную переписку, согласовывает списки приглашенных и тех, кто должен выступить в дискуссии. Доклад Иоффе, например, рассылается весьма широко с просьбой дать на него отзыв. Горбунов при этом старается охватить именно тех, от кого можно ожидать отрицательных отзывов. Он настойчиво предлагает техникам и представителям промышленности принять участие в обсуждении доклада Иоффе.

8 марта, за неделю до сессии на заседании организационной комиссии (из физиков в нем участвовали москвичи С.И.Вавилов, Б.М.Вул и Б.М.Гессен) Кржижановский и Горбунов еще раз суммировали основные стратегию и тактику сессии и обсуждали проект резолюции. Помимо общих положений о связи науки и производства в связи ФТИ и ГОИ с Академией наук, организаторы говорили о том, что оглашению не подлежало. Кржижановский считал необходимым "охарактеризовать два стиля работы: здоровый стиль .... представляет Оптический институт, а стиль работы, который требует поправок и коррективов, — это стиль работы ФТИ" [7, л.172]. Горбунов полагал, что надо "показать некоторое отрицательное влияние общественно-научной практики Иоффе на молодежь" [7, л.172]. В критике Иоффе, в частности в связи с его упомянутыми 32 проблемами, полагал Кржижановский, "нам помогут сами ученики Иоффе своими выступлениями, в которых они покажут отрицательное влияние работы Иоффе" [7, л.172]. Были намечены все выступающие и то, что они должны сказать. Иоффе предполагалось, таким образом, задать "хорошую взбучку" (выражение Кржижановского), причем, желательно усилиями его же учеников. Вместе с тем, нельзя было и переборщить. "Мы получили указание, — предостерегал Кржижановский, — что не должны отвадить ученых от отчетных докладов" [7, л.172]. В резолюции предполагалось сказать и о достижениях, свидетельствующих о том огромном внимании, которое партия и правительство уделяют науке. В опубликованной резолюции в этой связи говорилось: "Под руководством компартии и советской власти наука в СССР получила исключительный размах. Физика, находившаяся в старой России в зачаточном состоянии, развернулась в мощную отрасль науки..." [5. с.838-839].

Философская дискуссия была отложена, но Горбунов считал, что резолюция должна содержать пункт "о философской оценке современных течений в физике", который поручалось подготовить философам Митину и Максимову (не участвовавших в подготовке сессии; не предполагалось и их выступлений не сессии) вместе с Дебориным и Гессеном. В секретном отчете Кржижановский и Горбунов все-таки решились квалифицировать философскую позицию ведущих физиков как идеалистическую: "... Нельзя обойти вопрос об общефилосовской установке наших физиков, которая в значительной группе их, несмотря на внешнюю "правоверность", имеет явно идеалистический уклон" [8, д.7].

Привлечение к анализу "скрытых измерений" позволило понять мотивы участников событий, истинную роль тех фигур, которые нередко остаются "за кадром". Иногда события, происходящие в "скрытых измерениях" (в нашем случае, например, январское совещание), становятся не менее важными, чем события, протекающие в "наблюдаемом мире". Намерения властей, расстановка сил, разнообразие позиций, способы, посредством которых реализуются эти намерения и т.п. – обо всем этом можно составить представление, обратившись к глубинам "скрытых измерений". Заодно выясняется "закулисная сторона" сессий, совещаний, инициированных властями, как механизма управления наукой, широко использовавшийся в сталинский период, особенно в конце 1940-х – начале 1950-х гг.

Мартовская сессия 1936 г., если ее рассматривать как своего рода шахматную партию между властью и научным сообществом, как бы "закончилась вничью". Власти сумели максимально обострить проблему технической, эффективности физики и показать уязвимость любого научно-организационного лидера научного сообщества, даже такой фигуры, как А.Ф. Иоффе. Они собрали уникальный материал о физическом сообществе, институтах, научных школах, отдельных ученых, их взглядах, их взаимоотношениях, который позволял усилить контроль над физикой и физиками. Физическое сообщество сумело сохраниться (никаких оргвыводов не последовало) и, вместе с тем, отбить опасную идеологическую атаку, связанную с настойчивыми – обвинениями ведущих физиков в идеализме. Перевод сессии в философско-идеологическую плоскость мог бы поставить под удар и судьбы крупных теоретиков, и нормальный процесс преподавания теоретической физики, а также и исследования в этой области.

Через полтора-два года почти четверть выступавших на сессии (не только физиков) попали под колесо репрессий. При этом четкой зависимости этих репрессий от философско-идеологических позиций репрессированных или от того, что они говорили на мартовской сессии, как будто бы, нет. "Логику" "1937 года" еще предстоит раскрыть, но это – уже другая история.

Примечания

¹ Более многословное, хотя и менее осмысленное, изложение содержится в двухчастной статье автора [1, 2]. Я благодарен O.И.Новик, которая помогла мне найти в Архиве РАН документы мартовской сессии (1936 г.) АН СССР. Они содержатся в "Архивных материалах канцелярии Президиума АН СССР за 1936 г." (Фонд 2. Оп. 1/5).

² При этом Кржижановский все время подчеркивал . что те установки, на которых он настаивает, исходят от высших партийно-государственных инстанций, которые фигурируют достаточно анонимно: "Нам дали совершенно определенно почувствовать..."; "Нам прямо сказали..." [10. л.96-97].

Литература

1. Визгин В. П. Мартовская (1936 г.) сессия АН СССР: советская физика в фокусе. // ВИЕТ. 1990. №.1. С.63-84.

2. Визгин В.П. Мартовская (1936 г.) сессия АН СССР: советская физика в фокусе. II (архивное приближение) // ВИЕТ. 1991. №.3. С.36-55.

3. Огурцов А. П. Наука и власть // Тез. Второй конференции по социальной истории советской науки. Препринт ИИЕТ АН СССР. №35. М., 1990. С.39-40.

4. Сессия Академик наук СССР 14-20 марта 1936 г. // Изв. АН СССР. Отд. матем. и естеств. наук. Сер. физ. 1936. №1-2. С.5-409.

5. Мартовская сессия Академии наук СССР. // Успехи физ. наук. 1936. Т.XVI. Вып.7. С.837-976.

6. Архивные материалы канцелярии Президиума АН СССР за 1936 г. // Архив РАН (АРАН). Ф.2. Оп.1/5. Д.126б, 275, 276, 286, 409, 410, 413, 434.

7. АРАН. Ф.2. Оп.1/5. Д.276.

8. АРАН. Ф.2. Оп.1/5. Д.126б.

9. Капица П. Л. О науке и власти. Письма. / Сост. П.Е. Рубинин. М., 1990.

10. АРАН. Ф.2. Оп. 1/5. Д.286. Л.95-165.

11. Вавилов С.И. Советская Физика на мартовской сессии АН СССР // Природа. 1936. №5. С.1-4.

12. Волькенштейн Ф. Ф. Работы акад. А.Ф. Иоффе и Ленинградского физико-технического института (к докладу акад. А.Ф. Иоффе) // Природа 1936. №5. С.5-19.

Сокращения:

ФТИ – Физико-технический институт

ЛФТИ – Ленинградский физико-технический институт

ГОИ – Государственный оптический институт

НИИ – Научно-исследовательский институт

ФИАН – Физический институт АН СССР

МГУ – Московский государственный университет

НКТП – Наркомат тяжелой промышленности

АРАН – Архив РАН

Источник: текст статьи предоставлен автором