Г. П. Фаерман

О СЕРГЕЕ ИВАНОВИЧЕ ВАВИЛОВЕ

 

Случилось так, что почти 20 лет, с 1932 по 1951 г., я имел возможность часто встречаться с Сергеем Ивановичем Вавиловым, работать под его руководством, общаться с ним, наблюдать его в разных обстоятельствах и ситуациях. Неудивительно поэтому, что память сохранила множество связанных с ним воспоминаний.

Каждая встреча, каждый разговор с Сергеем Ивановичем всегда оставляли впечатление чего-то значительного и необыкновенно интересного. Этому способствовали, конечно, его глубокий ум, высокая культура, разносторонняя эрудиция и исключительные мягкость и деликатность в общении с людьми.

Пытаясь как-то систематизировать и обобщить свои воспоминания о С. И. Вавилове, я обнаруживаю, что особое впечатление на меня всегда производили его работоспособность, стиль научного руководства и отношение к людям.

Работник Сергей Иванович был изумительный. Бывало, придешь к нему по какому-нибудь делу. Он внимательно выслушает, спокойно, не проявляя никаких признаков нетерпения, ничем не обнаруживая желания прекратить разговор или ускорить его окончание, поддерживает беседу, пристально вникает в суть вашего дела, проявляя явный к нему интерес. Но, если, уходя из его кабинета, взявшись за ручку двери, вы оглянетесь, вы увидите, что Сергей Иванович уже что-то пишет.

Его способность быстро переключаться с одного дела на другое, не теряя ни секунды времени, была поразительна. Я вспоминаю одно из заседаний комиссии по истории физико-математических наук, происходившее в кабинете президента в здании Академии наук в Ленинграде. Заседания приурочивались обычно к приездам Сергея Ивановича, тогда уже президента Академии наук, в Ленинград. При всей своей бесконечной занятости Сергей Иванович редко пропускал эти заседания. Он живо интересовался историей науки, блестяще знал ее, искренне и небезуспешно старался привить этот интерес и другим советским ученым. Не знаю, было ли его активное участие в работе этой комиссии, в работе Института истории естествознания и других подобных учреждений академии сознательно применяемым педагогическим приемом. Но что личный пример президента имел огромное воспитательное и стимулирующее воздействие — это несомненно. Достаточно вспомнить, как быстро и широко развились в бытность его президентом академии работы по истории русской и советской науки.

На этом заседании Н. М. Раскин докладывал о доме и усадьбе М. В. Ломоносова на Фонтанке. Сергей Иванович сидел за своим столом и листал какую-то рукопись, делая в ней пометки. Казалось, он поглощен своим занятием и доклада не слушает. Но по окончании доклада он начал задавать вопросы, из которых стало ясно, что он не только слушал, но и критически оценивал доклад.

Эта необыкновенная способность одновременно — и притом весьма глубоко и квалифицированно — заниматься несколькими делами была, конечно, не только результатом его исключительной одаренности и эрудиции, но, безусловно, была выработана сознательно под давлением жесткой необходимости. Без этого качества С. И. Вавилов не мог бы справиться и с десятой долей того, что успевал сделать. Сделал же он очень много. С. И. Вавилов превратил исследование явлений люминесценции из частного, второстепенного вопроса физической оптики в одно из основных оптических средств исследования вещества. Он упорно, настойчиво искал, находил и организовывал технические приме­нения люминесцентных явлений. Он воспитал огромное количество талантливых учеников и последователей, заразив их активным интересом к этой области оптики. Сергей Иванович был остроумным и тонким экспериментатором и оригинальным исследователем, автором многочисленных научных открытий, большого числа научных статей, книги «Микроструктура света». Он перевел «Оптику» и «Лекции по оптике» Ньютона с латинского языка на русский, написал исключительную по глубине содержания биографию Ньютона, несколько талантливых популярных книг, таких, как «Глаз и Солнце», «О "теплом" и "холодном" свете», «Действия света» и др. Ему принадлежит ряд философских работ, в том числе «Ленин и современная физика» и др.

В то же время С. И. Вавилов был на протяжении почти 15 лет научным руководителем Государственного оптического института, носящего ныне его имя, и одновременно директором Физического института Академии наук СССР, превратившегося под его руководством из маленькой физической лаборатории в один из крупнейших физических институтов нашей страны. Будучи президентом Академии наук, он не оставлял работы в этих учреждениях, ухитряясь уделять каждому институту значительную долю своего времени. Было хорошо известно, что, когда С. И. Вавилов в Москве, он ежедневно с 10 до 12 или до часу дня бывает в ФИАНе, занимаясь его делами, и что каждый месяц на 7-10 дней он приезжает в Ленинград, в ГОИ, где руководит работой своих сотрудников, проводит лабораторный семинар, принимает посетителей и делает еще тысячу дел как ученый, президент АН, депутат Верховного Совета СССР, член бесчисленных комиссий, организатор и председатель Общества по распространению политических и научных знаний, редактор Большой Советской Энциклопедии, трудов М.В.Ломоносова и многих других изданий и книг и т.д.

Он работал непрерывно, с необыкновенной производительностью и продуктивностью, работал в любых условиях. Известно, что биография Ньютона была написана в годы войны, в трудных условиях эвакуации в Йошкар-Оле, вдали от библиотек и научных архивов, а «Микроструктура света» — во время отпуска и «отдыха» на даче. Мне не раз приходилось слышать от Сергея Ивановича отзывы о научных книгах и статьях, прочитанных им ночью в вагоне поезда во время его поездок из Ленинграда в Москву и обратно.

Этот поистине героический труд продолжался всю жизнь С. И. Вавилова и производил на всех общавшихся с ним глубокое и неизгладимое впечатление.

Мне не пришлось работать под руководством С. И. Вавилова над темой из области его личных научных интересов, и я не могу считать себя его учеником. Однако многие годы я руководил одной из лабораторий Государственного оптического института, научным директором которого был в то время Сергей Иванович, поэтому неоднократно имел возможность испытывать сам и наблюдать на других воздействие Сергея Ивановича как научного руководителя. Как он делал это, я покажу на нескольких примерах.

В июне 1935 г. в Париже состоялся 9-й Международный конгресс по научной фотографии. На этот конгресс были посланы доклады нескольких советских исследователей. По ни одному из докладчиков поехать на конгресс не пришлось. Единственным участником конгресса от Советского Союза оказался С. И. Вавилов, бывший как раз в это время в научной командировке в Париже.

Возвратившись на родину, Сергей Иванович привез мне и другим докладчикам оттиски наших докладов, розданные делегатам конгресса. Рассказывая о конгрессе, он сказал мне: «Шеппард (известный американский химик, бывший тогда вице-директором исследовательской лаборатории компании "Кодак") демонстрировал на съезде очень интересный новый поляризатор в виде светофильтра. Не могли ли бы вы выяснить, как он сделан?»

В отчете о конгрессе, помещенном во французском журнале «Science et Industrie photographique», оказалась коротенькая заметка об этой демонстрации. В ней было сказано, что фильтр этот состоит из кристалликов герапатита. Зацепившись за это указание, я начал понемногу выяснять, что такое герапатит и что за фильтр демонстрировал Шеппард. Вскоре я узнал, что известный кинооператор, сотрудник «Ленфильма» Андрей Николаевич Москвин, возвратившись из США, где он был в командировке, привез интересный съемочный светофильтр, убирающий световые блики с фотографируемых предметов. Андрей Николаевич любезно предоставил мне для ознакомления свое приобретение, но без права его разрушения. Фильтр был действительно очень интересен. Я рассказал Сергею Ивановичу обо всем, что узнал, и показал ему фильтр. «Вот видите, как интересно, — сказал Сергей Иванович.— Не попробуете ли вы сделать нечто подобное?» Так начались в ГОИ исследования, приведшие к разработке отечественного способа изготовления поляризационных светофильтров и организации в СССР их производства. Сергей Иванович и в дальнейшем всегда интересовался этими работами. Их результаты неоднократно докладывались на семинаре его лаборатории.

С. И. Вавилов очень любил книги и хорошо знал их. Рыться на полках букинистических магазинов доставляло ему большое удовольствие. Помню, как он с гордостью рассказывал, что ему удалось найти и приобрести собрание сочинений Вольфа — учителя Ломоносова. Эти книги были впоследствии подарены им ломоносовскому музею (кстати, открытому также по его инициативе), где и находятся в настоящее время.

Сделавшись президентом академии, Сергей Иванович много внимания и заботы уделял библиотеке Академии наук. Его беспокоило, что емкость книгохранилища библиотеки исчерпана, между тем как приток в нее книг все увеличивается, а обработать эти книги, разместить их, сделать доступными для пользования становится все труднее и труднее. Отсюда возник его интерес к микрофильмированию книг. Этому вопросу он посвятил специальную статью в журнале «Советская книга» [76].

С. И. Вавилов неоднократно рекомендовал мне поставить необходимые работы в лаборатории научной фотографии ГОИ. При этом он настойчиво подчеркивал громадное культурное и народнохозяйственное значение этих работ в случае, если бы они привели к резкому уменьшению объема книги при сохранении удобства пользования ею. Соответствующие работы были начаты. Некоторое практическое воплощение они получили при создании оптического оборудования для нового здания Московского университета на Ленинских горах. Смерть Сергея Ивановича и различные другие неблагоприятно сложившиеся обстоятельства помешали дальнейшему развитию этого большого дела. Несомненно, однако, что путь, указанный Сергеем Ивановичем, правилен и что рано или поздно микрокнига получит широкое применение и как способ хранения, и как способ распространения печатного слова.

В начале 30-х годов Л. В. Мысовский и А. П. Жданов впервые применили для регистрации и исследования продуктов радиоактивного распада вместо камеры Вильсона фотографические пластинки с толстым слоем специально приготовленной эмульсии. Этот метод вскоре получил всеобщее признание и широкое применение, в особенности для исследования космических лучей и реакций деления атомных ядер. Первоначально как в СССР, так и за границей каждый исследователь-физик сам готовил для себя эмульсии, которые, естественно, были весьма разнообразны и не обладали необходимым постоянством свойств. Однако через несколько лет крупные производители фотографических материалов, такие, как английская фирма «Ильфорд» и американская «Кодак», разработали и начали продавать специальные сорта пластинок, предназначенных для регистрации частиц различных масс и энергий — от крупных осколков деления ядер до релятивистских электронов.

Очевидно было, что необходимо освободить и советских ядерных физиков от трудоемкой вспомогательной работы, требующей к тому же специальных знаний и навыков, и снабдить их однородными по свойствам и разнообразными по назначению ядерными пластинками. Получение иностранных пластинок было затруднительно, так как правительства Англии и США наложили запрет на продажу их СССР.

С. И. Вавилов решил эту проблему следующим образом. Однажды в его кабинете в здании президиума АН СССР в Москве были собраны физики, работавшие с толстослойными ядерными пластинками, и эмульсионеры-фотохимики, сотрудники основных научно-исследовательских институтов этой специальности (НИКФИ, ГОИ). Сергей Иванович обратился к собравшимся, рассказал им о сложившемся положении и призвал организовать необходимые научные работы, широко и исчерпывающе обмениваться опытом и «производственными секретами». Для координации усилий всех участников работы была создана при президиуме академии специальная комиссия под председательством члена-корреспондента АН СССР И. М. Франка (теперь академик). Всесоюзный научно-исследовательский кинофотоинститут получил средства для организации специальной лаборатории и переобору­дования своего опытного производства. Результат не замедлил появиться. Уже через полтора-два года советские физики работали на отечественных толстослойных пластинках, и в настоящее время Советский Союз не только является одной из ведущих стран в области ядерной фотографии, но советские ядерные и радиографические пластинки ни в чем не уступают иностранным.

Я привел лишь несколько примеров научно-организационной деятельности С. И. Вавилова. Их число может быть во много раз увеличено. В них ярко проявляется стиль научного руководства, свойственный Сергею Ивановичу. Этот стиль был совершенно лишен элементов приказа, нажима, принуждения. Сергей Иванович не нуждался в этих «приемах» руководства, и они были чужды его внутреннему складу человека истинно высокой духовной культуры и деликатности.

Авторитет С. И. Вавилова среди всех, с кем ему приходилось соприкасаться, был огромен. Но авторитет этот возникал отнюдь не из должностного положения Сергея Ивановича и даже не из уважения к его научным заслугам, а преимущественно из его необыкновенного личного обаяния. Обаяние же это создавалось прежде всего ощущением благожелательности, уважения и доверия, которое возникало у всякого работавшего и общавшегося с ним. Сергей Иванович был остроумным человеком, не чуждым иронии, а иногда и язвительности. Он, несомненно, тонко подмечал слабости и недостатки ближних. Но я не помню, чтобы он о ком-нибудь говорил дурно или недоброжелательно.

Никогда не забуду, как он однажды сказал мне: «Вы знаете, ко мне как к президенту академии приходит много народа, и мне порой приходится слышать от посетителей дурные отзывы о чужих работах и их авторах. Но никто не пришел ко мне, чтобы похвалить работу другого или обратить на нее мое внимание». Нужно было слышать, как это было сказано, и видеть Сергея Ивановича в тот момент, чтобы почувствовать, насколько огорчает его эта черта некоторых его коллег. Благожелательное и уважительное отношение Сергея Ивановича к работникам науки, будь то заслуженный ученый или аспирант, было свойственно ему органически. Он не раз говорил: «Каждый делает столько, сколько может». И отношение его к работнику определялось в первую очередь не тем, сколько этот работник сделал, а тем, работал ли он в полную меру своих сил.

Это вовсе не значит, что Сергей Иванович был снисходителен и нетребователен. Напротив. Он не терпел легковесности, халтуры, недобросовестности. Эти качества как-то не могли существовать рядом с ним. Он был очень требователен к себе, и потому его требовательность к другим воспринималась как само собой разумеющееся и не нуждалась в применении административных средств. Он глубоко и искренне уважал и ценил людей, одержимых своим делом, знатоков своей специальности. А при широте интересов Сергея Ивановича, его разносторонней эрудиции и положении ведущего ученого, а затем и президента Академии наук к нему тянулись люди разных специальностей и рода деятельности.

Доступность Сергея Ивановича была исключительной. Попасть к нему на прием было очень легко. Многие этим злоупотребляли. Но он не только принимал тех, кто хотел его видеть и говорить с ним, но и широко приглашал к себе тех, кого почему-либо хотел видеть сам. Когда и как он успевал все это, поистине загадка.

К нему шли не только по научным или организационным делам. Очень большое количество людей обращались к нему с самыми разнообразными личными нуждами. И все эти люди встречали внимательное и доброжелательное отношение и получали посильную помощь.

Сергею Ивановичу чужда была какая-либо рисовка. Он был прост и приветлив в обращении с людьми всех рангов и положений. Стиль и манера его обращения не менялись с изменением его служебного и общественного положения. Чувство самоуважения и собственного достоинства сочеталось в нем с исключительной скромностью.

Я помню, как в 1944 г. он, получив ответственное поручение Государственного комитета обороны, смущаясь, рассказывал, что вынужден был сказать весьма высокопоставленному лицу, как трудно ему, пользуясь для передвижения трамваем, посещать все московские учреждения, которые по этой своей обязанности он должен был посещать [1] . Конечно, в его распоряжение немедленно был предоставлен автомобиль. Но весь этот эпизод очень характерен для Сергея Ивановича [2].

В эвакуации и он, и его семья находились практически в тех же условиях, что и другие ведущие сотрудники Оптического института. При бесчисленных своих поездках между Москвою и Ленинградом он никогда не пользовался специальным вагоном, предоставленным в его распоряжение как президенту Академии наук. Помню, как один ученый, посетивший во время эвакуации Оптический институт, выражал мне искреннее недоумение по поводу того, что ежедневно видел С. И. Вавилова идущим вместе с другими сотрудниками на работу в институт к 9 часам утра.

При мысли о С. И. Вавилове в памяти возникает множество воспоминаний об отдельных связанных с ним событиях, разговорах, впечатлениях — крупных и мелких. О некоторых из них я написал здесь. Из всего этого рисуется обаятельный образ необыкновенно содержательного, талантливого, высококультурного и в полном смысле слова выдающегося человека.